Партизаны. Цирк - Алистер Маклин
— Любопытно. Не удивлюсь, если вам знаком каждый житель предгорий. Ну ладно, давайте приступим к инквизиции. Приятно осознавать, что я являюсь для вас главным подозреваемым.
— Ошибаетесь. Вы не подозреваемый. И вообще, вы не злодей. Пожелай вы избавиться от Джордже, Алекса или меня, воспользовались бы чем-нибудь увесистым. Доносы и тайные звонки — не в вашем стиле. Вы не умеете хитрить.
— Благодарю. Хотя, признаюсь, разочарован. Итак, вы собирались о чем-то спрашивать?
— Если можно.
— Валяйте. Вопросы будут касаться лично меня? Могу рассказать всю свою биографию. Моя жизнь — открытая книга. Вы правы, я черногорец. Мое настоящее имя Владимир, во предпочитаю зваться Джакомо. Хотя в Англии меня звали «Джонни».
— Вы жили в Англии?
— Я британский подданный. Звучит странно: черногорец — британский подданный. В действительности в этом нет ничего странного. До войны я служил вторым помощником капитана югославского торгового судна. В Саутгемптоне встретил красивую канадскую девушку и покинул корабль, — Джакомо сказал это так, точно данный поступок был самой естественной вещью на свете и точно Петерсен разделял его мнение. — Пришлось разумеется, перетерпеть некоторые сложности с натурализацией, но мне повезло — я устроился работать в контору, выполнявшую правительственные заказы на различные подводные работы. Задолго до поступления на службу в торговый флот я уже имел квалификацию водолаза. Вскоре женился.
— На той самой девушке?
— На той самой. В августе 1939 года я получил британское гражданство, а через месяц после начала войны призван в армию. Поскольку у меня международный диплом помощника капитана и удостоверение водолаза, резонно было предположить, что я попаду во флот, но меня почему-то зачислили рядовым в пехоту. После разгрома в Дюнкерке нашу часть перебросили на Средний Восток…
— И с тех пор вы не были дома?
— Нет.
— Вы не виделись со своей женой более двух лет. У вас есть дети?
— Есть. Дочка. Вторая девочка умерла в шестимесячном возрасте от полиомиелита. А жена… Моя жена погибла в Портсмуте при налете «люфтваффе». В начале лета сорок первого.
Петерсен молча кивнул. Удивляло, что после всего пережитого этот человек столь часто и охотно улыбался.
— …Наш штурмовой отряд входил в состав британской Восьмой армии, — продолжил Джакомо. — Отдельная группа «коммандос», расквартированная в пустыне. Затем начальство проведало, что я моряк, и меня перевели в особую бригаду морской пехоты, дислоцировавшуюся на Эгеях.
Петерсен знал: в морской пехоте и в штурмовых отрядах «коммандос» служили одни добровольцы. Было глупо интересоваться, зачем Джакомо стремился попасть в подразделения повышенного риска.
— Потом кто-то узнал, что я югослав. Меня отозвали в Каир, где я получил задание доставить Лоррейн к месту ее назначения…
— И что же произойдет, после того как вы ее доставите?
— Хотите сказать — после того как вы ее доставите? Командование сочло, что я наилучшая кандидатура для подобной работы, но оно не предполагало, как мне повезет на знакомство с вами, майор. Ответственность свалилась с моих плеч в тот момент, как мы с вами встретились. Теперь я просто отдыхаю, — Джакомо подлил в бокалы вина, откинулся на спинку стула и улыбнулся. — В Боснии у меня нет даже кузины.
— Может, оно и к лучшему, — отозвался Петерсен. — Еще вопрос, Джакомо.
— Вы хотите спросить, почему я не возвращаюсь обратно? С величайшим удовольствием это сделаю, но мне надо получить расписку от командира ваших четников — полковника Михайловича. Я убиваю немцев более трех лет и, надеюсь, через пару недель займусь этим снова. Мой вынужденный перерыв мне совсем не нравится — нет надежды повстречать здесь, в Югославии, хотя бы одного немца.
— Расценивайте свое задание как сентиментальное путешествие, Джакомо… Выполняйте, что предписано, и возвращайтесь с Богом. Ваша совесть чиста. Только постарайтесь поменьше улыбаться…
— Поменьше улыбаться? — Джакомо заглянул в свой бокал. — Да, возможно… Забавно наблюдать за этой девочкой, такой же неистовой и темпераментной, как ваша кузина. Она похожа на молодую аристократку, но в крови у нее именно этого недостает. Холодная, неприступная, может внезапно стать дружелюбной и даже нежной…
— Особой нежности я в ней не заметил.
— Зато я заметил, что между вами определенно недостает взаимопонимания. Она может быть милой, даже пребывая в плохом настроении. Это — не английское свойство. Полагаю, вы знаете, что Лоррейн англичанка. Вообще же вы слишком мало о ней знаете.
— Знаю, что Лоррейн англичанка, так сказал Джордже. Он же поведал о том, что вы черногорец.
— А, наш профессор…
— Великолепный лингвист. По нюансам речи может определить не только национальность, но и домашний адрес…
— Лоррейн сообщила, что вы знакомы с капитаном Харрисоном, в паре с которым она будет работать…
— Да, я его хорошо знаю.
— Лоррейн тоже. До войны Харрисон был управляющим римского филиала английской компании. Она служила у него секретаршей. Тогда и выучила итальянский. Кажется, она ему очень нравилась…
— Она должна нравиться многим мужчинам. Вы еще не попали в ее сети?.. Хорошо, спасибо, — Петерсен поднялся из-за стола. — Извините, что задержал вас, — он пересек зал и направился к столику, за которым сидели Джордже, Зарина и Михаэль. — Хотел поговорить с вами. Наедине, — обратился он к девушке. — Возможно, приглашение звучит зловеще, но, уверяю, бояться нечего…
— О чем вы хотите со мной говорить?
— Глупый вопрос. Хочу поговорить один на один. Как же я могу сказать это при всех? Зарина и Михаэль встали одновременно.
— Вы будете говорить с сестрой только в моем присутствии! — выпалил Михаэль.
Джордже вздохнул, устало поднялся на ноги и, положив окорокообразные ладони на плечи юноше, усадил его обратно на стул с такой легкостью, словно перед ним был маленький ребенок.
— Михаэль, вы всего лишь рядовой. Служи вы в американской армии, не вылезали бы с гауптвахты. Опять же, если следовать иерархии, принятой у американцев, я для вас сержант-майор[10], а майор Петерсен — командир подразделения. Не понимаю, почему вы постоянно спорите с нами? Почему постоянно донимаете нас? А ведь уже не мальчик… — Толстяк, взяв со стола фужер с «мараскино», вручил его Михаэлю. Тот безропотно принял его, однако пить не стал. — Если опасаетесь, что Зарину похитят, то, по крайней мере, будете знать, кто это сделал.
Следом за девушкой Петерсен вошел в ее комнату. Оставив дверь полуоткрытой, майор огляделся, не потому что надеялся кого-то или что-то увидеть, просто принюхался. Холодно взглянув на него, Зарина промолвила:
— Что вы все высматриваете, вынюхиваете? Все, что вы делаете и что вы говорите, — неприятно грубо, высокомерно, унизительно.
— О, перестаньте. Я ваш ангел-хранитель. Нельзя так разговаривать со двоим ангелом-хранителем…
— Ангел-хранитель! Снова врете.
