Борис Мишарин - Исцеление
Граф обходил штабель тел, вглядываясь в лица, охрана пояснила еще раз, что все здесь и можно не беспокоиться, но он размышлял о другом:
— Мерзавцы, думали, что когда будут меня кончать — я успею связаться со своими в городе. Они полетят сюда и нарвутся на засаду, их бы покрошили, как котят, — Александр скрипнул в ярости зубами, — сейчас поедете на третий километр, там засада на повороте, но они тоже все спят. Разберете завал и привезете всех сюда. Должно быть 19.
Уходя, двое бросили:
— Слава Богу, меньше.
— Ну, Граф, голова-а!
Александр окончательно успокоился и пил пиво, подойдя еще раз к штабелю.
— Многих и не знаю даже, — он для острастки пнул легко нижнего, — разберемся…
Настала пора рассказать следующую часть задуманного плана и Николай рукой пригласил Александра сесть ближе.
— Когда привезут последних, пятеро твоих останутся здесь, пусть охраняют, применяют оружие, если потребуется в случае нападения. Строго накажи — ближе пяти метров пусть не подходят, вдруг кто-то проснется и развяжется, что вряд ли возможно, но береженого Бог бережет. Я с Танцором и ты со своим водилой поедем, погостим у Брома, поговорим заодно по душам, нельзя и непростительно откладывать на завтра. Не засвеченные автоматы с глушителями у тебя есть? Нет, лучше возьмем их оружие.
Николай пояснил все подробности, Александр кивнул и с восхищением произнес:
— Да-а, не голова, а Генеральный штаб. Действительно оставлять на завтра нельзя, очухаются, пиши — все пропало. Как я буду рассчитываться с тобой, благодарить за бесценное содействие?
— Об этом после поговорим, у меня свои планы на тебя имеются, — Николай неожиданно засмеялся, — думаю, тебе понравятся, а сейчас еще дело не сделано.
Тела новых боевиков заносили и складывали поверх старых, Михайлов выразил опасения, что нижние могут задохнуться, но Граф ответил резко и жестко, что не звал их сюда и удобств создавать не станет. Он отдал необходимые распоряжения, и они вчетвером уехали на машинах спящих бандитов.
Автомобили уже поджидали, и охрана Брома впустила их во двор сразу, не видя за тонированными стеклами пассажиров. Вся охрана столпилась и с нетерпением ждала появления дружков и подробностей расправы над «графьями». Танцор и Раков, водитель Александра по кличке Рак, выскочив из машин, в упор расстреливали, обильно поливая свинцом растерявшуюся от неожиданности, охрану Брома. Словно тихие щелчки осами вылетали из автоматов пули, впиваясь в тела охранников, догоняя убегавших и жаля насмерть. Бандиты валились замертво, застывая в неестественных позах, изредка успевая вскрикнуть, взмахнуть руками или прошептать последние слова.
Тихо перебив охрану внутри дома, они вошли в кабинет Брома, который уже с нетерпением ждал новостей. Рядом находились известные авторитеты. Танцор и Рак сразу же пустили по пуле в голову Вано и Олегу, те упали, задергавшись в агонии, и застыли с открытыми глазами. Смерть настигла их быстро, оставляя свой запах в комнате, забираясь внутрь и леденя душу. Остальные сидели, не двигаясь, скованные страхом, даже не помышляя об оружии, которое могли достать и привести в действие. Ужас сковал их мышцы, парализовал волю, второй раз они видели доктора и второй раз у них «опускалась матка».
Рак и Танцор быстро собрали оружие у трясущихся от страха авторитетов, поглядывающих на валявшиеся трупы. Страх сковывал их все больше и больше, заползая в каждую клеточку и превращая тела в аморфную массу, готовую ползать и унижаться, но что бы потом, в удобном случае, отыграться с лихвой. Наглые, циничные и жестокие, когда превосходство было на их стороне, в противоположной ситуации они раскисали, становились жалкими, трусливыми и покорными, готовыми просить о пощаде сквозь размазанные по щекам слезы. Таково большинство бандитов, причиняющих боль, но не способных самим переносить ее.
Бром побелел, как мел, и сидел с трясущимися от страха руками, не пытаясь спрятать их, и бурчал себе что-то под нос, видимо вернулась к нему старая привычка в искаженном варианте испуга.
— Что, гад, доигрался, — Александр подошел и резко ударил Брома в челюсть, кроша протезы и естественные гнилые зубы. — Я тебе всегда говорил, сучара, что самое главное — это своевременная информация.
В голове каждого авторитета, не смотря на страх, прочно осела мысль: «Кто-то сдал». Этого и добивался Александр, пусть потом боятся друг друга, не доверяют и выясняют отношения. Вместе им уже не быть, не сговориться.
— Всех людей этих мерзавцев, — Граф указал на убитых, — я положил: кто-то уже кипятится в аду, а кто-то еще стоит на пути туда, мечтая побыстрее уйти из жизни.
Авторитеты прикинули ситуацию на себя, они бы не оставили никого в живых, особенно Михаил, любитель жестоких расправ и изощренных пыток, руки которого обагрены кровью по локоть. Он побеждал наглостью и жестокостью, числом, а не уменьем, действуя с кровавой шаблонностью. Через него проходили почти все заказные убийства в городе, милиция знала о нем, но ничего не могла предъявить реального — свидетелей не оставляли живыми.
Сейчас, не сомневаясь в словах Графа, они пытались предугадать свою участь, тряслись от страха, особенно Бром, который понял, что может рассчитывать лишь на скорую смерть.
— Как ты хотел со мной разделаться, паскуда? — спросил Брома Николай и, не дожидаясь ответа, приказал: — Отстрелите пока ему руку, ребята.
Рак вскинул автомат.
— Нет, не здесь, зачем кресло портить, — остановил он Рака, — пусть пачкает своей черной кровью пол.
Танцор схватил Брома за шиворот, выкидывая из кресла, и гримаса брезгливости перекосила его рот.
— Он все равно его спортил — обоссался, собака.
Рак снова вскинул автомат и опять Николай остановил его.
— Хочешь жить? — презрительно спросил он.
— Да, да, да, — заскулил Бром от появившейся внезапно надежды, — жить, хочу жить.
— Тогда доставай большой конверт, бумагу и ручку, пиши: уважаемый господин Дробинский, мои подручные авторитеты — Вано и Олег — три месяца назад изнасиловали вашу дочь. Сами они уже не могут просить у вас и вашей дочери прощения, извиняюсь за них я — их «крестный отец» и посылаю вам их отрезанные члены. Подпишись. Подписал? Тогда бери нож, отрезай и упаковывай в конверт.
Александр, с презрением глядя, как Бром ловко управляется с поручением, тихонько спросил Николая о Дробинском и, получив ответ, сплюнул в сторону Брома. Бром знал, поэтому не спрашивал, когда писал письмо, это он посоветовал запугать убитого горем отца еще и изнасилованием младшей дочери и тот не заявил в милицию.
Бром заклеил окровавленный конверт и с надеждой посмотрел на Михайлова.
— Помнишь Левитского Сергея? — спросил Николай.
Бром снова затрясся от страха.
— Я вижу, помнишь, паскуда. Это ты, вымогая у него деньги, приказал привязать к его яйцам кирпич. Потом два, три, четыре, но у него не было необходимой суммы, и ты дернул, отрывая ему мошонку. Помнишь, гнида, как ты наслаждался тогда своим могуществом? А когда он заявил в милицию — у тебя нашлось железное алиби, тебя, якобы, видели человек 10 в совершенно другом месте. Бери ручку, пиши: уважаемый господин Левитский, лично приношу свои извинения за оторванные мною ваши яйца, за подстроенное алиби. Словами не искупить вины, поэтому посылаю вам свои… Поставь многоточие и подпишись. Так, теперь бери нож и режь.
— Нет, не-е-е-е-т, — дико завизжал Бром и осел в уже загаженное кресло.
Михайлов подошел ближе.
— Сволочь, сам сдох, собака, — презрительно бросил он. — Но последнюю волю умершего необходимо исполнить, видит Бог — он раскаялся и хотел отправить потерпевшему свои собственные яйца. Михаил, — Николай посмотрел на него.
— Нет, я не могу, я не умею, я…
Он озирался по сторонам, словно ища кого-то, кто бы сделал за него эту работу.
— Мишенька, — ласково обратился к нему Александр, от такого обращения у того забегали мурашки по коже, — ты же знаешь, что мы два раза не предлагаем…
Михаил, наконец, осознал, что если не исполнит — его убьют. Он взял ножик и выполнил поручение, положил все в конверт, вытер руки о рубашку Брома и вернулся на место.
Александр ногой оттолкнул кресло с Бромом в сторону, взял другое и сел во главе стола, грозно глянув на притихших авторитетов. Ему еще не приходилось решать судьбу людей таким образом, когда рядом находились не остывшие тела трех их бывших соратников.
— Как быть с вами? — вместо решения спросил он.
— Мы с тобой, Граф, с тобой, верой и правдой служить будем, — хором запричитали, замолили они. — Это все они придумали, Вано с Олегом, мы ни причем, верно тебе служить станем, верь нам.
Михайлов понял, что Граф колеблется в выборе решения и подсказал ему выход:
— Пусть Михаил приберется здесь, а то загажено все — полы вымоет.
