Владимир Гриньков - За пригоршню баксов
– В Германии?
– Ну!
– А в России не проще это сделать?
– Толик! – раздраженно сказал Костюков. – Ну чего ты все время придираешься!
– Просто у нас концы с концами не сходятся. И мы не знаем, где искать. Хотя мне Марецкая этой ночью подбросила интересную мысль. Есть над чем подумать. Она сказала, что операцию по изготовлению фальшивой родословной разработал человек, который находится рядом с Марецким, но не входит в число его ближайших друзей. Причем этот человек мог появиться в окружении Марецкого совсем недавно. Он еще не успел узнать, что Марецкий и его сестра – не родные по отцу.
– Маша Мостовая, – подсказал Костюков. – Появилась рядом с Марецким сравнительно недавно, причем активно собирает любую информацию о Марецком. Можем взять ее в разработку. По самому жесткому варианту. Посадим в машину, вывезем за город и устроим ей допрос с пристрастием. Я таких всегда колол в два счета. Уже через десять минут они сопли по щекам размазывали и признавались во всем.
– А если она ни при чем?
– Вот и выясним, – равнодушно пожал плечами Костюков.
– Тут можно без грубости. Она ведь мне дружбу предлагала. Я тогда отказался. А теперь, как вижу, время пришло. Я не думаю, если честно, что она в каких-то делах замешана. Она нам иначе может помочь. Подсказать, кто есть кто в окружении Марецкого.
* * *– Маша, привет!
– Здравствуйте, – послышался неуверенный голос в телефонной трубке.
Интонация человека, терзаемого сомнениями – кто бы это мог звонить?
– Не узнала? Это Китайгородцев.
– А, Толик…
И – пауза. Ждет продолжения.
– Я просто подумал: может, нам сегодня встретиться? – предложил Китайгородцев. – Пообедаем вместе.
– Как-нибудь в следующий раз. Ладно? Ты только не обижайся. Подумала и добавила: – Очень много работы.
Когда вот так обосновывают отказ, это значит, что шансов на продолжение отношений почти никаких. Не интересует Китайгородцев Машу. Старый он для нее. И вообще не в ее вкусе. А предлагала ведь зайти к ней домой, чайку попить. Значит, он для нее представлял интерес исключительно как человек, близкий к Марецкому. Проверим?
– Я, собственно говоря, по делу, – сказал Китайгородцев. – Это связано с Марецким. Есть очень интересная информация. Может, все-таки встретимся?
Пауза. Задумалась девушка. Зацепило ее.
– А что за информация, Толик?
– Я не могу по телефону. Но учти, если слухи о нашей с тобой встрече дойдут до Марецкого, я буду все отрицать.
После недолгого раздумья Маша сказала:
– Хорошо. Где мы с тобой встретимся?
Да, зацепило. Наверное, действительно собирает всякие гадости о Марецком.
– Я заеду за тобой, – предложил Китайгородцев. – И мы куда-нибудь съездим.
– Через час, – сказала Маша. – Ты адрес помнишь?
– Помню.
– Я жду. Можем у меня посидеть. Зачем нам куда-то ехать?
– Ты одна? – спросил Китайгородцев. – Разговор у нас будет личный.
– Одна. Приезжай.
Короткие гудки в телефонной трубке.
А ведь придется пойти по пути, предложенному Костюковым, вдруг понял Китайгородцев. Потому что времени катастрофически мало. Постепенно приручать Машу, выуживая у нее интересующую информацию, и при этом самому информацией делиться, чтобы она не прервала контакт, – все это слишком долго.
Китайгородцев снял телефонную трубку и набрал номер мобильного телефона Костюкова.
– Ты где сейчас?
– Еду домой.
– Ты мне нужен.
– Ты сошел с ума, – вздохнул Костюков. – У меня глаза слипаются – еду по дороге и ни фига впереди себя не вижу…
– Ты мне нужен, – повторил Китайгородцев. – Поезжай к станции метро «Свиблово». Я сейчас там буду. Все объясню на месте.
* * *Костюков встал у двери так, чтобы его не было видно в дверной «глазок». Китайгородцев нажал кнопку звонка. Через некоторое время щелкнул замок, дверь открылась. Маша была в домашнем халате и босиком.
– Привет! – сказал ей Китайгородцев.
И тотчас из-за косяка двери вывернул Костюков.
– Это мой товарищ, – пояснил Китайгородцев.
У Костюкова было мрачное выражение лица. Маша встревожилась, как показалось Китайгородцеву. Но пока не подавала вида. Пригласила гостей пройти в комнату. Китайгородцев был здесь впервые. Старомодная, образца семидесятых годов, мебель. Непременный ковер над продавленным диваном. Компьютер на журнальном столике. И еще большой стол, заваленный иллюстрированными журналами, газетными вырезками с отметинами красного фломастера и компьютерными распечатками текстов.
Китайгородцев сразу сел на предложенный ему стул, Костюков же прошелся по квартире, бесцеремонно заглядывая во все углы, а когда вернулся в комнату, остался стоять. Маша демонстративно не смотрела в его сторону, но явно ощущала дискомфорт. Наверное, происходящее казалось ей ловушкой, в которую она попала.
– Так что ты хотел мне рассказать? – спросила она у Китайгородцева.
Пальцы рук сцепила в замок. Она нервничала, пыталась это скрыть, но получалось у нее не очень.
Костюков вдруг подошел к столу, за которым сидели Китайгородцев и Маша, молча приподнял газету, под которой обнаружился включенный диктофон. Маша покраснела. Костюков выключил диктофон и так же молча отошел от стола. Теперь хмурости на его лице прибавилось.
– Действительно, не надо этого, – вполне доброжелательно сказал Китайгородцев. – Разговор конфиденциальный. Я тебе просто кое о чем расскажу, а ты запоминай. Потом все опишешь своими словами. Договорились?
Растерянная Маша кивнула в ответ. Вроде бы Китайгородцев разговаривал с нею незлобиво и ровно, но она ощущала явственно исходящую от присутствующего здесь же Костюкова угрозу и поэтому терялась, не понимая пока, что на самом деле происходит.
– Только прежде я хотел бы узнать, – произнес Китайгородцев. – Предоставленные информатором сведения как-нибудь оплачиваются?
– О чем это ты? – изобразила непонимание Маша.
– Если журналисту не приходится бегать сломя голову в поисках нужного ему материала, а он его получает уже готовым, ему все преподносят на блюдечке – это должно оплачиваться. Верно?
– Я никогда не плачу денег.
– У меня есть хорошие материалы по Марецкому.
– Почему ты думаешь, что я захочу их купить?
Маша не смотрела Китайгородцеву в глаза. Кажется, она и разговору с ним уделяла не слишком много внимания. Маша просчитывала что-то в уме. Китайгородцев с большой долей вероятности мог предположить, что девушка пыталась определить, насколько серьезно влипла и как ей из этой нехорошей ситуации выпутываться. И никакая доброжелательность во взгляде Китайгородцева не могла ее обмануть.
Собственно говоря, на этом этапе Китайгородцев хотел только получить от нее подтверждение того, что она действительно интересовалась Марецким. И только потом хотел предложить Маше поделиться этой информацией.
– Ты написала о Марецком статью, в которой только мед да сахар. Все очень сладко. А ведь есть еще изнанка.
– И ты решил продать хозяина? – спросила Маша.
Взгляд холоден и колюч. Не верит.
– Я решил просто заработать денег.
– Обратись к кому-нибудь другому.
Не клюнет. Умная девочка. Понимает, что сливать компромат по двое не ходят. Слив компромата – дело сугубо интимное.
И Костюков уже понял, что продолжать разговор в таком ключе бессмысленно. Пока Маша разговаривала с Китайгородцевым, он подошел к книжному шкафу, снял с полки папку с бумагами, стал листать, не обращая внимания на присутствие хозяйки. Бывают поступки-символы, которые объясняют все происходящее лучше всяких слов. Полистал бумаги, небрежно положил папку на место, взял в руки следующую.
Маша уже дозрела, кажется, до того, чтобы возмутиться, но тут снова подключился Китайгородцев:
– Понимаешь, я ведь не предаю Марецкого. Свои обязанности я как выполнял, так и буду выполнять. Но что зазорного, если я немного заработаю, предав огласке некоторые факты? Ему лично, его имиджу это никак не повредит.
Его доброжелательный тон все время сбивал Машу с толку. Она чувствовала неискренность и неправильность происходящего, но приходилось отвлекаться на этого ужасного Костюкова, а необходимость реагировать на все сразу не оставляла ей времени на раздумья. Маша просто не успевала. И уже начала паниковать. Китайгородцев это видел.
Костюков изучил бумаги в книжном шкафу и переместился к креслу у окна. Там тоже были бумаги. Он перебирал их, как будто не было для него сейчас занятия интереснее.
– Послушайте! – сказала Маша. – Что вы себе позволяете?
Дозрела наконец до открытого бунта. Костюков прореагировал на это вполне ожидаемо. То есть совсем никак. Даже бровью не повел. Словно не к нему Маша обращалась. Взял из кресла очередную папку, и оттуда вдруг посыпались фотографии. Костюков взял наугад несколько, всмотрелся. Маша встала и направилась к нему, но тут Костюков обернулся и, обращаясь к Китайгородцеву, бесстрастно сказал:
