Владимир Гриньков - За пригоршню баксов
Уже было выпито много водки. Икру ели ложками. Мужчины ослабили галстуки. И совсем не хотелось музыкальной классики. Душа требовала праздника. Китайгородцев был в курсе предстоящих метаморфоз, поскольку отвечал сегодня за все, что происходило на судне, но для большинства присутствующих смена декораций оказалась полной неожиданностью.
Консерваторские музыкальные таланты в смокингах вдруг поднялись как по команде и ушли вниз, а через минуту на палубу выскочили ложечники-балалаечники, представители славного музыкального племени, иногда еще называемого «клюквой для интуристов». Вряд ли кого-либо из присутствующих, кроме разве что Патриции, этим можно было удивить, но ребята свое дело знали и деньги, которые им заплатили, отрабатывали сполна. Хотя никого насильно танцевать они не тянули, но все вдруг почувствовали себя участниками происходящего действа и вот уже начали прихлопывать и притопывать в такт, а тут вдруг на палубе появился взаправдашний медведь, и это произвело настоящий фурор. Музыка заиграла громче, откуда-то появился гармонист, медведь плясал и кланялся, Патриция смеялась и смотрела на происходящее восторженным взглядом ребенка, впервые попавшего в давно обещанный родителями зоопарк.
Кто-то тронул Китайгородцева за плечо. Он обернулся.
– Сообщение с берега, – шепнул ему охранник из «Барбакана».
В руке переговорное устройство. Что-то там случилось. Китайгородцев забрал у коллеги переговорное устройство и пошел на корму, где можно было говорить спокойно.
– Это Четвертый, – сказал он в микрофон. – Ответьте Четвертому.
Голос Потапова:
– Наблюдаю «Шкоду-Фелицию» вишневого цвета.
– Идет параллельным с нами курсом? – уточнил Китайгородцев.
– Она челночит туда-сюда по набережной, – доложил Потапов. – Я вижу ее уже в третий раз.
– Свяжись с нашими, пускай они пробьют ее номер по милицейскому компьютеру.
– Уже сделал.
– И что?
– Данные учета совпадают.
– Дай-ка мне ее номер, – попросил Китайгородцев.
– Н 648 МО.
– Принято. Будь на связи.
Китайгородцев вернулся к столу, нашел глазами Евдокимова, поманил его пальцем.
– Отойдем в сторонку, – предложил. – Вам такой номер машины – Н 648 МО – случайно неизвестен?
– Значит, все-таки засекли, – констатировал Евдокимов.
– Ваша машина?
– Да.
– Для проверочки – марку назовете?
– «Шкода-Фелиция».
– Цвет?
– Вишневый.
Совпадало.
– Что же вы нас так пугаете? – попенял коллеге Китайгородцев.
– Но вы тоже не сказали, что отслеживаете набережные.
* * *На палубе появился фокусник. С плутоватой улыбкой прожженного лжеца он прямо из воздуха извлекал носовые платки, денежные купюры и наручные часы, которые, как обнаружилось почти сразу, принадлежали одному из гостей. Безобидное воровство, случившееся на глазах у присутствующих, развеселило всех, даже «пострадавшего», которому фокусник тотчас же вернул часы, каким-то образом умыкнув при этом дорогую перьевую ручку из кармана, и ее он тоже вернул, что вызвало новый приступ веселья. Фокусы были банальные, из репертуара артистов, обычно участвующих в «чёсе» по российской глубинке, но на самом деле, как скоро выяснилось, именно так и было задумано. Фокусник вдруг попросил у Марецкого монету. Тот протянул якобы случайно завалявшийся в кармане рубль. Фокусник положил монету себе на ладонь, продемонстрировал ее стоящей рядом Патриции, тут же сжал руку в кулак, взмахнул рукой, разжал кулак – у него на ладони лежал усыпанный бриллиантами перстень. И тогда стала понятна подоплека происходящего. Это не фокусник фокусы показывал, это Марецкий так дарил перстень своей избраннице – то ли в знак случившейся помолвки, то ли желая побыстрее услышать ожидаемое «да». Марецкий взял перстень и надел его на палец Патриции. Все зааплодировали. Марецкий склонился к девушке и поцеловал ее. Китайгородцев услышал, как за его спиной Костюков сказал в переговорное устройство:
– Давай, бомби!
Через секунду на том участке набережной, мимо которого сейчас как раз проплывал теплоход, раздался залп. Засвистело, зашипело, в небо полетели маленькие звездочки, и вдруг высоко над головами те звездочки взорвались, полыхнуло огнем, и мириады огненных брызг рассыпались по небу. Огненные цветы распускались в ночном небе, залпы салюта сливались, рябь пошла по воде, поплыли клубы порохового дыма. Пассажиры теплохода при каждой новой вспышке кричали и улюлюкали, все веселились как дети, а счастливая Патриция прижималась к Марецкому. Ей сегодня подарили праздник. Купили где-то, упаковали красиво, перевязали ленточкой – и подарили. Она прежде и представить себе не могла, что так бывает. А всего-навсего нужно, как оказывается, встретить человека, который может подарить тебе чудо. Она такого человека встретила. Настоящего принца из сказки.
* * *Сначала проводили гостей, потом, когда массовку на палубе изображала немногочисленная охрана, пили шампанское при свечах и танцевали под музыку, которая лилась из репродуктора – музыканты разъехались и некому было сыграть влюбленным вальс. И только когда забрезжил рассвет, Марецкий предложил вернуться домой. Патриция не возражала. Она давно уже сбросила надоевшие туфли и ходила босиком. Так босиком она и дошла до трапа, где Марецкий подхватил ее на руки и понес к машине. Патриция прижалась к нему доверчивым теплым комочком.
Китайгородцев поехал в одной машине с ними.
– У вас будут какие-нибудь распоряжения? – спросил он у Марецкого. – Инна Александровна сказала мне, что предполагается поездка в Германию. Необходима подготовительная работа.
– Это она тебе сказала – про подготовительную работу?
– Нет, это я от себя.
– Ничего не нужно, Толик. Недельку ты меня еще постережешь, а потом проводишь в Шереметьево, и там мы с тобою расстанемся.
– В Германию вы полетите без охраны?
– А у тебя дурные предчувствия, да? – засмеялся Марецкий.
У него было такое хорошее настроение, что никакие глупости вроде мыслей о грозящей опасности не могли ему этого настроения испортить.
– Не бери в голову, Толик. Я приеду в страну, где все размеренно и чинно. Где серьезным правонарушением считается переход улицы на красный цвет. Правда, Патриция?
Она ничего не поняла, но уловила вопросительную интонацию, с которой Марецкий произнес последнюю фразу, и согласно кивнула в ответ.
Марецкий счастливо засмеялся и поцеловал свою невесту.
* * *– Ну и что ты думаешь? – спросил Китайгородцев у Костюкова.
Они сидели во дворе особняка, в который только что доставили Марецкого и Патрицию. Можно было отдыхать, потому что на сегодняшний день не планировалось никаких поездок, их подопечные до самого вечера будут отсыпаться, приходя в себя после наполненной событиями ночи.
– Мне кажется, его выманивают, – сказал Костюков.
– В Германию?
– Да.
– Для чего?
– Похищение.
– Допустим. Но почему именно в Германию, а не здесь?
– Этого я не знаю, – сказал Костюков. – Толик, давай пока не будем вдаваться в такие подробности – зачем? Почему? Нас это только запутывает. У Марецкого есть невеста. Она немка. Человек, который организовал составление фальшивой генеалогической схемы, тоже имеет отношение к Германии.
– Не факт! – сделал предупреждающий жест рукой Китайгородцев.
– Но как версию это можно принять. Что-то он там сказал по-немецки. То есть германский след прослеживается. Я сегодня вот о чем подумал. Очень даже может быть, что кто-то пытается помочь Марецкому. Чтобы у него все получилось с этой Патрицией. Чтобы он к ней уехал.
– Для этого, по-твоему, и подбросили фальшивку?
– Это пока единственная версия, Толик.
– Ты сам-то видишь, что она хромает на обе ноги?
– Другой у меня нет, – пожал плечами Костюков. – По крайней мере, пока.
– Хорошо. Его выманивают в Германию, похищают – а дальше что? Выкуп?
– Выкуп.
– Кому предлагают платить? Его сестра заплатит?
– Скорее всего. Ты же видишь, она за ним ходит, как за малым дитем. Вроде мамки. Так что заплатит. Никуда не денется.
– Но почему именно Германия?
– Ты опять за свое! – поморщился Костюков.
Он устал, ему хотелось спать и совсем не хотелось распутывать несоответствия, обнаруживаемые то здесь, то там.
– Тут все шито белыми нитками, – сказал Китайгородцев. – Все расползается по швам. Никакой логики. Зачем городить огород, выманивать за границу – зачем все эти сложности? Чтобы украсть Марецкого? Сколько можно получить за похищенного композитора? Пятьдесят тысяч долларов? Сто пятьдесят тысяч? Нерентабельно, как ни цинично это звучит. Овчинка выделки не стоит.
– Значит, убийство, – сказал Костюков.
– Что?
– Убийство, говорю. Замочат нашего музыканта.
– В Германии?
– Ну!
– А в России не проще это сделать?
