Дмитрий Вернидуб - Полынь и порох
Из дневников очевидца
Появление «бурлака» из Аксайской ждали к середине дня. Сереги все не было. Накануне, перед встречей друзей в станционном буфете, Журавлеву и Мельникову удалось выследить подручного Ступичева, а затем определить и дом, в который он захаживал в Аксайской. Правда, самого подъесаула так никто и не видел.
Анатолий с Сергеем вертелись неподалеку несколько дней, но ничего путного не узнали. Они видели, как молодой крепкий парень с кошачьими повадками, какие часто наблюдаются у закоренелых урок, пару раз выходил в станицу. То на базар, то к причалам. С кем-то разговаривал, покупал что-нибудь из еды и питья и отправлялся обратно. Держался он осторожно, часто оглядываясь, но сильно не нервничал. Так делают те, кто не чует за собой слежки, а пытается ее предварить, опасаясь на всякий случай.
– Я думаю, этого молодца Василием зовут, – предположил Алешка. – Помнишь, Веня, в списке моряков, получавших довольствие на складе у Степашечкина, в одной графе значилось только имя. Парень потом приезжал на подводе вместе с одним вожаком из ватаги. Степашечкин тогда для порядка спросил, как фамилия молодого, а тот ответил, что, дескать, нет фамилии – сирота он.
– Да, верно, – кивнул Барашков, – интендант еще говорил, что наших лет парень в морской группе только один был, остальные все постарше. Эти матросы к Федору Ильичу часто захаживали, в основном после буржуйских экспроприации – награбленное сдавать.
Журавлев нервно хихикнул:
– Наши ящики они бы к нему точно не повезли!
Анатолий начинал волноваться, и его беспокойство постепенно передавалось товарищам.
– А что если Серегу сцапали?
– Кто?
– Ну, Ступичев с компанией… Или красные.
– Ты чего, Толик, – успокаивал Барашков, – ты же сам говорил, что с красными станичники замирились, а Ступичева вы не видели. Может, наоборот, Сергей что-то интересное заметил. А мы тебе лучше про наше бомбометание расскажем… Небось Красин уже обратно долетел. Леха, как думаешь?
Алексей собрался вновь глянуть на циферблат, в котором он уже, как сам говорил, дыру просмотрел, но тут за окнами раздался цокот копыт. Все вскочили: «Мельников!»
В калитку влетел раскрасневшийся Серега, удивленно и радостно раскрывая глаза.
– Хо-го-го! Птенцы гнезда, так-разэтак! – гоготнул он по-сорокински и сграбастал Алешку в объятия.
Отпустив Лиходедова, двумя руками тряхнул Барашкову руку:
– Привет студентам! Как сюда?
– На аэроплане! – вместе ответили Алексей и Вениамин.
– На чем?! – Мельников аж поперхнулся. – Это что, по небу, что ли? Ну вы даете!
Восхищенное Серегино лицо выразило такую откровенную зависть, что все трое расхохотались.
– А бабка ушла? – вдруг спросил Мельников.
– Нетути. Еще вчерась с утра к сестре в Большой Лог подалась, – объяснил Журавлев. – Крестины у них, что ли… А ты чего так припозднился?
Сергей присвистнул:
– Ну надо же, кругом такое, а у них крестины, душу их в тряпки!
Мельников действительно поведал необычную вещь. Во-первых, наблюдая за двором вдовы урядника Семенова, он отметил, что Васька Компот, съездив в очередной раз на базар, вернулся с двумя хорошими оседланными конями, явно купленными не у цыган. Хотя лошади во дворе были. Перед базаром объект наблюдения вновь посетил причалы и там долго разговаривал с капитаном большого парового катера, регулярно ходившего на Таганрог и обратно. Серега собрался уже уходить, но тут вдруг на улице появился новочеркасский фотограф Ценципер. Он направлялся прямиком к тому самому дому. Ценципер громко постучал, сказал какое-то слово, и его впустила женщина, видимо, хозяйка. Васька к тому времени был в хате.
Мельников опять принялся ждать. От скуренной махорки бывшему гимназисту уже становилось худо. Семечки он все вылузгал, и от них еще пуще хотелось есть.
И тут Ценципер вышел. Вид у него был какой-то растерянный и встрепанный. Своей грачиной походкой фотограф зашагал вниз к Дону, может, на станцию или на берег, а может, и еще куда. Только теперь Сергей заметил, что вслед за маэстро фотографических дел отправились двое в солдатских шинелях. Один в фуражке, другой в казачьей папахе. До этого они мелькнули на улице и куда-то делись, а теперь вышли из-за стоявшего неподалеку у двух толстых акаций пустого карето-образного шарабана. Мельников последовал за ними. Все оказалось очень просто. Фотограф до станции не дошел, а свернул в винную лавку. Двое в шинелях, дождавшись у входа нагруженного покупками любителя возлияний, переглянулись и, проводив Ценципера долгими взглядами, пошли в другую сторону.
– Наверняка они решили, что сегодня, раз такой банкет, никто из хаты никуда не денется, по крайней мере до вечера, – предположил Алексей. Вот только бы знать, кто эти люди и почему следят за фотографом.
Барашков поднялся со стула и заходил по комнате. Лиходедов подумал, что трубка и кепи Шерлока Холмса пришлись бы сейчас студенту-химику весьма кстати.
– Судя по всему, Ценципер не случайно нарисовался в Аксайской. Он что-то привез или принес. Он – связной. Эх, я, конечно, понимаю, что Сергей торопился к условленному времени сюда, к Анатолию, – Вениамин остановился возле Журавлева и, подчеркивая произнесенную фразу, наклонил голову, – но нужно было проследить именно за «шинелями».
– Коню понятно, «шинели» охотятся за грузом, – пробурчал Мельников. – Только мы его уже нашли, так-разэтак. Нужно или перевозить его оттуда, или…
– Или убирать тех, кто в курсе, – завершил Барашков, – а то нас опередят. Они ведь катером не просто так интересуются.
– Что, предлагаешь просто взять всех и перестрелять? – не понял Алексей.
– В зависимости от того, чего мы хотим добиться.
– А чего мы хотим? – спросил Журавлев. – Сорокин сказал, что ты, Алешка, у нас главный. Ты чего хочешь?
– Ступичева поймать, так-разэтак, чтоб честь полковника Смолякова спасти! – ответил за Алешку Серега.
Барашков подошел к Лиходедову, ожидая ответа от него.
Алексей напряженно соображал. Вопросы друзей застали его врасплох. До последнего момента он всерьез не задумывался над тем, что будет, когда они выследят Ступичева и найдут груз.
– А ящики точно внутри?
– Точно. Проверяли.
– Тогда нужно срочно перепрятать. А подъесаул нам живым нужен, пока бумагу не подпишет, что это он полковника Смолякова подставил.
– Правильно, Алешка, так-разэтак! – поддержал друга Мельников.
Журавлев на это только вздохнул, а Барашков деловито хлопнул ладонью об ладонь:
– Концепция верная, но тут дилемма. Куда вперед бежать – схрон копать или на дом вдовы Семеновой налет устраивать?
– Копать, так-разэтак! – сказал Мельников.
– Копать! – почти хором ответили Алешка и Журавлев.
Барашков удовлетворенно кивнул:
– Завидное единодушие. Я тоже подумал: а вдруг наши оппоненты перепьются и ринутся добычу делить, пока мы тут прожекты строим? Ну что, айда?
– Айда! – сказал за всех Лиходедов.
Во дворе у старенькой бабуси, пустившей на постой Мельникова с Журавлевым, нашлись и телега, и хомуты. Кроме того, в сарае вместе с упряжью были обнаружены кирка и лопаты.
– Слава Богу! – радовался Барашков, причмокивая на лошадей. – А я-то думал, придется к вашему Митрофану на станцию бежать и в нагрузку выслушивать его цицеронство.
– Лучше цицеронство, чем ценциперство, так-разэтак! – скаламбурил Мельников. Журавлев схватился за живот:
– Ой-ой-ой! Ха-ха! Я не могу! Он сказал, что греческое краснобайство милее ему, чем еврейская беспринципность!
– На языке последних это то же самое, что уникальность или избранность, – заметил Вениамин.
Алешка, рассматривавший огромную, одурело светящую, почти полную луну, вдруг спросил:
– Интересно, а Ленин еврей?
Барашков пожал плечами:
– Точно неизвестно. Хотя все его «народные» комиссары – жиды. Нерусь он – это точно. Не стал бы русский вместе с жидами народ свой продавать. Да еще кому – немцам!
– Гы-гы! А без жидов стал бы, в тряпки их душу? – гагакнул Серега.
Пока Вениамин думал что ответить, показался поворот к сожженной усадьбе. Журавлев констатировал:
– Конечная остановка, господа философы, – замок «аркемолога». Доставайте ваше оружие.
Все четверо с браунингами в руках, поставив упряжку поперек выезда, двинулись к развалинам.
После тщательного осмотра подворья, убедившись, что других посетителей этого таинственного места нет, друзья принялись расчищать вход в погреб.
– Все как мы тогда с Толиком оставили, – подтвердил Мельников. – Никого не было, так-разэтак.
Луна светила как хороший фонарь, словно заботясь о том, чтобы партизанам не приходилось разжигать костра. Лаз расчистили быстро. Выставив в караул Журавлева и подпалив факел, стали спускаться вниз. Гнилистый запах протухшей квашеной капусты ударил в ноздри, прошибая до слез.
