Сергей Алексеев - Удар «Молнии»
— Ты со мной ничего не сделаешь, генерал. Сегодня я под твоей подошвой, но победа моя. В этом и есть фокус восточной психологии. Ты мне не можешь причинить вреда. Бить — я боли не боюсь. Пытать? Ты же знаешь, как «духи» умеют пытать. Сам не выдержишь. А убить — рука не поднимется. Твоя дочь у меня вместо ангела… Когда-то давно Восток научил вас разрывать врагов лошадьми. С тех пор вы стали сильной нацией. Но потом бессовестный Запад стал внушать вам идею гуманизма, одновременно сжигая на кострах своих инакомыслящих граждан. Вы ею прониклись и пошли дальше, изобрели интеллигентность. У вас возникла потребность самобичевания. Вы забили себя и ослабели. Вы всегда побеждаете и никогда не можете воспользоваться плодами победы. Сказать откровенно, мне жаль Россию. Вы забьете себя до смерти.
— Печальная перспектива, — медленно проговорил генерал. — Услышал бы раньше, может, и правда похоронили бы меня сегодня. Что же ты, старый боевой товарищ, не приехал ко мне во второй раз на дачу, как условились? Нарисовал бы мне эту картину, глядишь, я бы контракт подписал. А ты меня сразу конями рвать.
— Неужели не понял почему?
— Хоть сейчас объясни!
— Интеллигентность и демагогия стали вещами равнозначными, — со вздохом сожаления сказал Кархан — Мне некогда заниматься словоблудием. Пусть в этом упражняются политики, журналисты. Я человек дела. Ты хоть и генерал, и профессиональный военный, но послушал я тебя в первый раз и понял: в разговорах так все и утонет. У тебя начнется приступ самобичевания, самообличения, и так вплоть до самоубийства. Я тебе кровь взгорячил, заставил думать о жизни, о будущем. А Россия сейчас думает о смерти. Кстати, сегодня на твоих похоронах слушал, о чем люди говорят.
— Интересно, о чем же? Должно быть, обо мне?
— О тебе — меньше всего. Немного — о вдове. А больше о том, как дорого нынче умирать. Каких больших денег стоят похороны. — Кархан неожиданно усмехнулся: — Поверь мне, клянусь! Скоро в России примут закон или издадут указ о бесплатных похоронах. Умирайте на здоровье! И будут умирать миллионами
— Что-то мы сегодня все о смерти! — бодрясь, воскликнул дед Мазай. — Давай о жизни?
— О жизни возможен лишь один разговор. Мне очень понравилось, как сработали сегодня твои ребята, — Кархан встал, ухватившись за трубу с наручниками, слегка обвис — расслаблял, оживлял тело после приступа — Пожалуй, я готов вернуться к нулевому варианту. Сейчас ты поедешь со мной, подпишешь контракт в присутствии… официальных лиц. В их же присутствии встретишь свою дочь и благополучно вернешься домой.
— Неплохой вариант, — одобрил генерал. — Эдакий образчик, как мы не умеем воспользоваться плодами победы.
— Сергей Федорович, у тебя нет другого выхода.
— Выходов больше, чем тебе кажется, но мне нравится только один. Я вот тебя послушал и с некоторыми доводами согласен. Ты — человек авторитетный, Герой Советского Союза. Спорить трудно… Но со многими согласиться решительно не могу, — генерал прогулялся по залу, потрогал тренажерные станки, вернулся к Кархану. — Например, ты помнишь, куда привязывал гранату, когда уходил к душманам? Так у меня сильнейшее желание привязать ее тебе опять к этому месту и выдернуть чеку. Прямо вот здесь!
— Желания и возможности — увы, вещи не равнозначные, — заметил Кархан. — Особенно в твоем положении.
— Положение у меня… терпимое. Послушай дальше. Ты, как всегда, прав: желание есть, а возможности нет, потому что рвать тебя гранатой — вещь для меня недостойная, прямо скажем, мерзкая: кровь, клочья мяса, кишки… Говоришь, понравилось, как мои ребята сработали? Ты на похоронах видел, сколько их было? Видел. Даже отснял!.. Так вот они сидят сейчас и ждут, когда я с тобой закончу разговор и дам команду. К завтрашнему утру они Москву на уши поставят и соберут сюда всех «горных орлов». А я лично сам, на твоих глазах, пытать их буду, конской носоверткой, как душманы делают. Не то что мою дочь, ты свою мне отдашь. Ты же в России родился, должен знать, что такое русский бунт. Не знаю в отношении бессмысленности, но беспощадный — это да. Бунт — партизанская война, а не просто дебош. Когда бабы супостата на вилы подымают, когда сонных режут, топорами рубят, руками давят. У меня, Кархан, в «Молнии» не бабы — мужики. И ты знаешь, чего они стоят, потому и охоту устроил. Они умеют пользоваться плодами победы. Эти — умеют! Они демагогией не занимаются… Ну, есть у меня возможности?
Кархан что-то взвешивал, готовился ответить, однако генерал не дал ему сказать:
— Успокойся, я и этого делать не стану. Я не партизан — русский офицер, и все мои предки были офицерами, в белых перчатках воевали. Мне нельзя их позорить. Это ведь потом придется в монастырь уходить и до конца своих дней заниматься самобичеванием. Злодейство, оно и в Африке злодейство… Кстати, там тоже ящериц в песках полно. Действительно, наступишь на нее — она в песок, и хоть бы что. Но схватишь ее за хвост, она его отбрасывает. И бегает потом бесхвостая, приметная такая. Сразу видно, в крепких руках побывала. Так вот, боевой товарищ, я тебе хвост оторву и выпущу. Ты верно сказал: мы у Востока чему-нибудь и когда-нибудь непроизвольно учимся. Журналисты в самом деле демагоги и очень уж падкие на тайны спецслужб. Завтра организую утечку информации. Допустим, в списке награжденных орденами проскочит твоя настоящая фамилия — Муртазин, а в скобочках — Хакимов. Разумеется, в следующем номере будет поправка с извинениями за ошибку. Но журналисты — народ дотошный, начнут копать. А я еще одну утечку, допустим, о сути твоих подвигов разведчика.
— Нет подвигов, — развел руками Кархан. — Были, теперь нет.
— Как же нет? — изумился дед Мазай. — А откуда я знаю о трикотажной фабрике «Гюльчатай»? Кто мне ее личико открыл? Разве не ты? Не ты, рискуя жизнью, снял на видеопленку все ее сокровенные прелести? Новобранцев на складе, ящики на чердаке проходной с любопытными игрушками. Страна должна знать своих героев. В том числе и невидимого фронта. А что делают хвостатые ящерицы с бесхвостыми ты видел… Что же мне о тебя руки марать?
Кархан не успел оправиться после приступа буйства, давным-давно взорванная нервная система не выдерживала нагрузок, которые прежде были привычными и ежедневными. Он старался держаться, стискивал зубы, играл желваками, но взгляд уже гас, глаза становились неподвижными, как у забитой, загнанной лошади.
Кархан присел на корточки, зажал живот руками.
— Позови водителя, — бесцветно выдавил он Генерал велел Головерову привести из сауны наркомана-телохранителя, который тем временем выпросил у Отрубина укол баралгина и теперь спал на полке. Он ни на минуту не сомневался, что попал в руки бандитов, только покруче, чем он сам, и теперь, как всякий слуга, ждал, когда договорятся между собой паханы. Кархан попросил визитку, отнятую у него при обыске, своей рукой написал с обратной стороны адрес и подал водителю:
— Отдай им птичку из клетки.
Генерал решил ехать за Катей сам и попросил Тучкова подождать его в машине.
— Почему ты не отпустил ее сам? — спросил он, когда снова остались вдвоем. — Неужели ты забыл Афган? Объясни, я не понимаю твоей обиды и жестокости ко мне. Ты же знал, Катя — единственная дочь. И я тебе рассказывал о ней там, помнишь?.. Это же подлость даже по восточным законам!
— Дай мне пистолет с одним патроном, — попросил Кархан.
— Даже пощечины не дам, — бросил генерал и, ссутулившись, пошел к двери.
Он и в самом деле, наверное, не умел пользоваться плодами победы, ибо уже в который раз не испытывал от нее радости. Вероятно, потому, что в этой странной войне противниками оказывались свои и победа не вызывала ничего, кроме чувства омерзения… Будто он подержал в руках ящерицу…
Катю прятали в старом доме по улице Щукинской, возле целого ряда иностранных посольств с пестреющими флагами на особняках. Здесь было полно милиции, где-то тут же несла службу негласная охрана, — на первый взгляд место неподходящее, чтобы прятать похищенных людей. Но, видимо, на это Кархан и рассчитывал. Катя не походила ни на заложницу, ни на пленницу, тем более ни на птичку в клетке.
— Представляю, что ты затеял! Пол-Москвы на ноги поднял! — возмущалась она по дороге. — А делать ничего не надо было. Я бы вырвалась сама! У меня все было готово к побегу. Два дня обрабатывала охранников, изображала слабую, беззащитную генеральскую дочку. А охранники мои, Руслан и Саид, — очень славные ребята, опекали меня, как принцессу. Фруктов налопалась!.. Если бы еще на день отложила побег, то привыкла бы к ним и не смогла выстрелить.
— Из чего же ты собралась стрелять? — слушал и улыбался генерал.
— У них была «Ксюша». Я прикинулась, что никогда не держала в руках настоящего автомата, и они втайне друг от друга учили меня, как пользоваться. Им было забавно, что я совсем ничего не умею… Бежать хотела сегодня ночью, когда Саид будет дежурить. Он стал проявлять интерес ко мне и потерял бдительность. На кухне есть мусоропровод, приемный бункер легко вытаскивается. Рассчитывала спуститься по нему в накопительный контейнер, а там!.. Конечно, в трубе такая вонь, скользко, но через железные двери было не уйти…
