Михаил Серегин - Дада
Впереди, по выложенной из бетонных плит дорожке шел какой-то парень, увешанный сумками. «Вот набрал – можно подумать, на все лето приехал».
Ей не составило труда догнать его. Неужели?!. Вот так да!
– Гриша! Ты с ума сошел! – она подлетела к нему и взяла из рук одну из сумок. Ее тут же потянуло к земле. – Давай вдвоем, – пыхтя и приостанавливаясь, предложил он.
Она взяла сумку за одну ручку, и они тронулись к домику.
– Что случилось, почему ты не приехал?
– Вчера вечером попал в аварию. Папаша весь ковер в зале слюной забрызгал. Теперь мне надолго кислород перекроют. Отремонтировать машину встанет дороже, чем купить новую.
– Кто виноват?
– Они, а платить все равно папе.
– Но почему?
– Потому. Извини, не дергай меня, ладно?
Оставшуюся часть пути они преодолели в полном молчании.
Вещи их остались нетронутыми. Дарья не забыла поблагодарить качков. Они не стремились разразиться изречениями, прославляющими их собственную готовность услужить еще и еще, потому как с ней уже был Гриша.
Две мускулистые машины смотрели то на нее, то на ее кавалера.
«Телка обломилась! Че ты пялишься, хилый?» – это они на Гришу так смотрят.
Из Гришиных глаз в ответ сыпались искры, вычерчивая в воздухе крупными красными буквами одно– единственное слово: «Отвали!»
Вошли в домик.
– О, тут холодильник! – воскликнула Дарья. – Но в других домиках этого нет. Телефон! Нормально!
– Слушай, давай искупаемся и поспим, – предложил Григорий, снимая с далеко не могучих плеч туристический рюкзак.
– Я думала, ты про меня забыл.
– Ничего подобного. Я зашел через пять минут после того, как ты ушла. Твоя мать сказала мне, что ты уехала одна.
– Я не знала… Я подумала…
– Оставь, пустое, – он стянул с себя шорты и майку, оставшись в одних плавках.
«Недокормленный дог», – сразу же дала ему оценку Дарья. Впрочем, горы мускулов в мужчинах не главное.
Она не была девочкой. В прямом смысле этого слова. Первый ее партнер обошелся с ней не очень-то ласково, когда ей было еще шестнадцать. Дискотека из школы перекочевала на квартиру к одному обалдую-ровеснику. Он напоил всех, в том числе и ее.
С чего ее вдруг развезло на спиртное? Ну как же – конец всей этой школьной мутате. Впереди взрослая жизнь. Теперь ей можно все – она уже взрослая. У нее законченное среднее образование, в этом году она будет поступать в институт. Десять лет! Десять лет – это же так много. Сколько она помнит себя, кроме школы или событий, прямо или косвенно связанных со школой, вспоминать нечего. Отрывочные эпизоды из детского садика, впечатления летних каникул, а остальное – школа. Здесь и горести, и радости. Она столько пережила, пока училась, а теперь все кончилось. Больше ей в школе не учиться. И что с того, если наравне с остальными она отметит это знаменательное событие. Ведь пьют все: и парни, и девушки. Вначале вроде следишь за собой. Ну там бокал шампанского за окончание, это всем понятно, затем просто за жизнь, за успех. Где-то в середине застолья ты ловишь себя на мысли, что в голове приятно шумит. Теперь тебя уже ничто не останавливает, ничто не смущает.
А когда ты пьяна, тебе не так уж и тоскливо. Все вокруг призрачно, размыто, и совсем неплохо, когда тебя приглашают на медленный танец, а в комнате погашен свет.
Вот руки того, кто так часто смотрел на тебя, сидя где-то сзади, обвивают талию. Его голос шепчет про трудный тяжелый день, про погоду, и вдруг ты ощущаешь, что горячие руки его потихоньку опускаются ниже. Тебе приятно, но ты боишься и тихо требуешь от него, чтобы он прекратил. Когда он покушается на твою независимость во второй раз, как бы невзначай чмокая в щечку, хочется, чтоб мелодия прекратилась и появился повод прервать танец. Но композиция продолжает звучать, а он уже прижимает тебя к себе, и не так давно набухшие грудки трутся о его пока еще неразвитый торс.
Теперь уже ты не знаешь, отчего у тебя кружится голова и что с тобой. В этот момент наступает тишина. Он отпускает тебя на волю, оставляя за собой право пригласить снова.
Так и происходит. Снова шепот, теперь уже о любви, и вопрос о том, считает ли она себя взрослой и независимой. Конечно, она взрослая, она независимая. Ему только и надо этого. Он вновь прижимает тебя. Тут на вас налетает другая пара, и слышатся отрывистые извинения партнеров, затем все продолжается. Очень скоро его руки мнут тебе ягодицы, и как же страшно признаться, что это приятно. Он находит твои губы… И тут зажигается свет, какому-то веселящемуся придурку очень интересно, что творится сейчас на том месте, где еще недавно стоял стол.
Осмелившегося сотворить столь гнусное дело не найти. Потому что никто уже ни на кого не обращает внимания. Раздаются крики, требующие нового погружения во тьму.
Вскоре выясняется, что вся кассета от начала и до конца забита какими-то балладами на английском. Это дает возможность партнеру, который выбрал тебя из множества других, общупать тебя. Правда, ощущение крепких плеч и спины доставляет тебе несказанное удовольствие только лишь потому, что ты делаешь это – обнимаешься с парнем.
Потом гости начинают изъявлять желание уйти, кто-то отправляется гулять на всю ночь, кому-то просто надо домой. Одноклассники один за другим хлопают дверьми, и вскоре ты неожиданно понимаешь, что остаешься наедине с ним.
– Мне тоже надо идти.
– Давай посидим.
Ты мнешься, не зная, как тебе быть. Мама дома не ждет. Она уверена, что застолье затянется до утра. От невозможности позволить себе быть с ним тебя трясет. Но почему нельзя? Просто – нельзя.
Он целует. Тебе нравится, и невозможно устоять перед тем, чтоб не ответить ему взаимностью. И как только он чувствует это, его руки начинают расстегивать блузку.
– Нет, я не буду.
Но, кажется, он ничего уже не слышит. Да и ты настолько пьяна, что плохо соображаешь.
– Пойдем посидим.
Он приглашает только посидеть, от этого еще никто не умирал и дети не рождаются. Ты идешь. Тебе уже хочется целоваться и прижиматься. Он такой славный.
Вы садитесь на диван, и тут он мягко кладет тебя на спину, придавливая сверху. Битва проиграна. Птичка поймана. Сколько ни бейся – ничего не выйдет. Прутья у клетки толсты и прочны, но не в том беда, а в том, что на полу стоит поилка и в ней не вода, а сок плотской любви. Его аромат отнимает силы и не позволяет бить его изо всех сил.
Вот уже и грудь заголена, а это же стыд. Но он не успокаивается и идет дальше, дальше, судорожно избавляя тебя от одежды, а затем и от девственности…
Он очень плохо сделал все это, чем отбил у нее желание очень надолго. Теперь в ней что-то просыпалось снова. Ей хотелось нежности. Гриша не был грубым, она это видела, может быть, он не слишком ценил ее, но и не относился к ней как к очередной девице. Дарья была уверена, что у Гриши было уже много подружек. У него есть деньги, шмотки, богатые друзья, он уже пожимал руки нескольким заместителям нескольких губернаторов. Может, все и неправда, но об этом трепались все девчонки на факультете. И даже кто-то где-то видел его фотографию в газете, только по какому случаю, никто толком так и не знал.
* * *Воробок сидел на бордюре рядом с застывшей около него «девяткой». Мимо нескончаемым потоком неслись машины. Центр города. Бывший проспект Ленина, теперь улица Московская.
Ему был уже тридцать один год. Пять лет из них пришлось провести на зоне. Ему было жалко потерянного времени. Как много он смог бы сделать за эти шестьдесят месяцев. Каждую ночь, засыпая там, он мечтал о возвращении на свободу, о том, как потекут к нему в карман деньги, как будет покупать машины, шикарных длинноногих женщин, о том, как будет ездить по миру. Была у него мечта заполучить «Роллекс» стоимостью в десять тысяч долларов, и неважно, что для этого придется сделать. Ему очень хотелось иметь часы, остальное неважно.
Наезд на магазины привел к тому, что ему сразу же намекнули на небезопасность подобных выходок. Тем не менее небольшой кусок его бригада оторвала, что дальше? Убраться из города? Его мозг начал поиск обходных вариантов. Дуром не пропрешь. Он сел за то, что под ножом заставил директора ресторана выложить всю выручку за вечер. Тот задергался, пришлось полоснуть по роже. Нечего было трепыхаться, ему ж не нужна была его сытая харя, только немного денег на пропитание, ну и кое-какие шмотки. Вот и все. И за это пять лет. Кто-то говорил, что он легко отделался. Воробок не верил. После того как он сколотил бригаду, на него легла забота обо всех своих подельщиках. Вон они сидят в тачках, смеются. А он чуть не обосрался сегодня, когда этот Женя вылез из своего членовоза. Ему казалось, что сейчас их машины расстреляют из гранатометов и на этом шибздец всей команде. Однако Женя оказался интеллигентом. Мараться не захотел. Поэтому он и выбрал его территорию, говорили, корректный гангстер, иху мать. Слова из себя щипцами вытягивает, будто говорить ему тяжко. Что же делать-то? А где живет этот Женя? Где вообще живут состоятельные граждане?
