Илья Рясной - Скованные намертво
— Страшно.
— Киска! — торжествующе воскликнула Света, нагибаясь и подхватывая Пушистика.
— Это кот.
— Ты сам кот. А это — кошечка. — Света погладила замурлыкавшего котенка. — Хорошая киска. Мале-енькая.
— Тебе кофе?
— Ага. И поесть чего-нибудь… Кисонька, — она прижала котенка к щеке.
— Нравится? Забирай.
— Да ты что? У меня две собаки!
Действительно, у Светы были две борзые, к цвету которых она постоянно подбирала одежду. Надо отметить, что когда она выгуливала свою псарню, то смотрелась весьма изящно и чем-то становилась похожей на этих борзых.
— А тебе их сегодня выгуливать не надо? — осведомился Аверин.
— Я договорилась, что их выгуляют.
"Значит, ко мне собралась на ночь», — вздохнул Аверин. Дом — крепость, и в этой крепости пробита снова брешь. Ох, женщины. Аверину сегодня хотелось одиночества. Он устал. Но от Светы отделаться невозможно. Вообще у него никогда не получалось отделываться от женщин.
— Пойду, пожарю отбивные, — сказал он.
— Я на диете. Мне йогурт.
— Нет йогурта.
— Ну так купи.
О Господи, подумал Аверин и кивнул:
— Ладно.
Внизу находилась палатка, в которой торговали свежими йогуртами. Спорить бесполезно — если Свете что-то втемяшилось в голову, то ее с мысли не собьешь.
Зазвонил телефон.
— Вячеслав Викентьевич? — послышался голос вчерашнего незнакомца. — Вы не забыли о завтрашней встрече?
— Нет.
— Я рад. Помните, ваше слово насчет конфиденциальности?
— Помню.
— Надеюсь на вашу порядочность.
Послышались частые гудки.
Что делать? Он обязан доложить обо всем руководству и попросить разрешения на установление контакта. Однако есть одно «но». Его обещание. Тот, кто звонил, знал, что Аверин никогда не нарушает данного слова.
— Где мой йогурт? — осведомилась из кухни Света.
— Будет тебе йогурт, — он нагнулся и начал зашнуровывать ботинок.
Человека убивали. Сосредоточенно, серьезно, без дураков. Слышалось шарканье ног, пыхтение, сдавленные вскрики. Это была не обычная пьяная драка — Аверин, большой специалист в уличных потасовках, сразу определил это.
Он на миг замер, потом вздохнул и нехотя шагнул, вперед, за угол.
С улицы в крошечный глухой дворик падал слабый свет, в котором едва различались мечущиеся темные силуэты. Трое прижали одного. Они молча пытались одолеть его, а он молча отбивался. Аверин понимал, что лезет не в свое дело. Но у него с детства сложилась такая судьба — влезать не в свои дела.
— Э, братки, — воскликнул он.
— Вали, поц, — прошипел один, согнувшийся у стены в стороне. Ему уже перепало в драке, и он еле стоял на ногах.
— Да ладно вам. Давайте жить дружно, — процитировал Аверин слова известного мультика. Часто это восклицание позволяло загасить конфликт. Но только не сейчас.
Жертву почти дожали. Человек, скорчившийся за мусорными баками, еще пытался отбиваться. Он отмахнулся зажатой в руке палкой. Палка вылетела из его рук. В отблеске фонаря тускло мелькнуло лезвие ножа.
— Братва, ментов позову, — сказал Аверин. Стае оставалось совсем немного, чтобы достать добычу. И она не собиралась ее выпускать.
— Напросился, поц, — крикнул прижавшийся к стене. Он продышался и ощущал себя готовым к делу. И ошибся. Аверин с треском засветил ему кулаком в лоб. Хватило удара, чтобы завалить тщедушного противника на землю и чтобы нож, который он держал в руках, отлетел в сторону.
— Ты чего, поц? — прохрипел он, вставая на колени, и, получив ногой по ребрам, покатился по земле.
Двое оставшихся переглянулись и рванулись к Аверину. У того екнуло в груди. Как всегда — легкий озноб перед дракой. Но нерешительность длилась недолго. Он привычно вошел в ритм площадного мордобоя. Один из нападавших оказался на голову выше его, хотя и худой, другой — «колобок» с руками-кувалдами, и в одной руке была зажата финка. «Колобка» Аверин встретил ударом ноги — получилось удачно, носок угодил по кисти руки, и нож звякнул о мусорный бак.
А потом — пошло-поехало. Замелькали руки, ноги. Аверин действовал на автомате. Длилось все недолго. Вскоре противники попадали на асфальт.
— Э, жив? — он наклонился над мужчиной, лежавшим за мусорными баками, не теряя из виду стонущих на земле противников.
— Подрезали слегка, суки. Пришить бы их, — он поднялся на ноги, нагнулся и поднял финку.
— Да ты что?
— А, ладно… — мужчина сплюнул на длинного, который начал приходить в себя после того, как его шарахнули мордой о стену. — Срываемся. Сейчас менты нагрянут.
— Встретимся, поц, — донесся крик в спину Аверину.
Они прошли несколько кварталов. Мужчина свалился на лавку. Он прижимал руку к левому боку. Рука окрасилась чем-то темным. Аверин понял, что это кровь.
— К врачу надо, — сказал он.
— А, как на собаке заживет. Привычный.
В свете неонового фонаря Аверин рассмотрел спасенного им человека. Невысокий крепыш, лет двадцати пяти, с белыми волосами. Присмотревшись, Аверин с удивлением понял, что он не белобрыс, а сед — в редких местах сохранился еще старый, темный цвет волос.
— Молодец, пацан, выручил, — произнес, морщась, седой и погладил бок, застонав.
— Да, с кем не бывает, — отмахнулся Аверин.
Он привык выручать людей. Он рос в провинциальном окраинном рабочем поселке со стойкими хулиганскими и воровскими традициями. Молодежь там привыкла к приключениям. «Селяне», так называли пацанов из пригородного поселка, ходили драться с химмашевцами и городскими. Кастет, цепь, нож — с детства Аверин видел эти вещи не на картинках. Слабости в этих местах не прощали. И соплей не прощали. Нередко шпана беспредельничала. В школе на малышей наезжали старшие, выворачивали карманы. В классе Славы училось несколько закоренелых второгодников — стойких клиентов инспекций по делам несовершеннолетних, кандидатов в спецшколы для начинающих преступников. Шпана около школы после уроков подстерегала пацанов. Доставалось и Славе. Его, как и многих других, поколачивали, выворачивали карманы. Долгие годы ему вспоминались тупые лица тех шпанят — эдаких безжалостных мутантов, обожавших запах насилия, которым нравились не столько медяки из карманов жертв, сколько ощущение своей силы и власти. Слава нередко приходил домой с разбитым носом, но никогда не жаловался. Он набирался справедливой злости. И однажды, было ему тринадцать лет, решил — хватит. Его встретили после четвертого урока. Трое пацанов — на три года старше, из тех отпетых шпанят. Привычно вытряхнули портфель. Привычно пошарили по карманам. Ударили по лицу. И тут Слава почувствовал, что именно в этот миг решается многое. Решается, кем ему быть дальше — или Человеком, который умеет постоять за себя, или беспрекословным «несуном» побоев, оскорблений.
Сопротивляться шпане было не принято. К тем, кто имел старших братьев или друзей, не лезли. Лезли к таким, как Слава, которые никому не жаловались и которых некому было защитить — он рос без отца. Родному дяде, заменившему ему отца, пожаловаться немыслимо. С детства воспитывался в правилах, что жаловаться грех.
Слава ударил в ответ. Физически он был развит не по годам, так что удар получился ощутимый. Шпанята обалдели на миг, но Слава не дал им передышки. Он кинулся на одного, вцепился пальцами в горло и начал рвать зубами его руку. Его тщетно пытались отодрать, били, но ничего не получалось. Весь в крови, избитый, он наконец отнял руки от дылды, тот хрипел, глаза его закатились.
— Я убью. По-настоящему, — прошипел Слава. — Убейте, или я вас убью… Все равно убью.
Произнес спокойно. И шпанята ему поверили. Слава увидел в их глазах страх. В этот миг все четко встало на свои места. Он понял, что со злом можно бороться. И понял, что ненавидит зло. И еще понял, что никогда никому не даст унижать и бить себя безнаказанно. И не даст унижать других.
Шпанята больше к нему не приставали. Но над другими продолжали издеваться. И через полгода Слава организовал одноклассников для отпора мучителям. Когда у очередных бедолаг отнимали мелочь на мороженое, навалились пацаны. Шпана ретировалась — силы были неравны. Но Слава понял, что на этом не закончится. Их начнут подстерегать по одному и бить. И вообще все может кончиться плохо. И тогда сделал то, что считал недопустимым раньше, пожаловался своему дяде. Тот, человек в городе известный, руководитель самбистского клуба, выслушал и кивнул:
— Придумаем что-нибудь.
На следующий день Слава пришел в школу. Его ждали старшие ребята. Отвели во двор, в укромное место, где обычно проходили школьные разборки. Слава понял, что разговор предстоит серьезный. Врагам было по пятнадцать лет, сопротивляться им бесполезно. Тут и появился дядька. Как щенков оттаскал их за уши и отвел для разговора в сторонку. О чем говорили — Слава не слышал. Но после этого шпана обходила его и его ребят за милю.
