Лев Пучков - Привычка убивать
Могильщики резво развернули ковер. Внутри оказался щедро залитый кровью труп молодой, изящно сложенной женщины в изорванном пеньюаре на голом теле.
— От бля, изверги — такую красоту загубили! — тихо ругнулся Трофим, подхватывая труп за ноги и кивая башкиру, чтобы брал под мышки — грязная работа молодому, положено так. — Вы что ее — зубами грызли?! — сказал, не подумав, и осекся — медленно перевел взгляд на двух липких псов, выглядывающих из «Нивы».
— Ну ни хера себе… — выдохнул сторож, осторожно укладывая свою половину в гроб, и, стараясь не смотреть в лицо покойницы, потянулся за крышкой. Трофим никогда не смотрел на лица «клиентов» — старики учили, что следует избегать этого, а то сниться будут.
Башкиру Трофим в свое время также разъяснял, отчего не стоит глазеть на лики умерших, но Саня был еще молод, глуп и наставлениям старших, как это подчас случается в таком возрасте, внимал без должного прилежания. Поместив свою половину в деревянное ложе, он тоже было потянулся за крышкой, как это сделал начальник, но несколько замешкался и, воспользовавшись случаем, не преминул рассмотреть мертвую женщину. Любопытство обуяло. Тело молодое, прелестное, приковало взор ущербного парня — даром что в посмертном слепке страшной агонии застыло тело, а ведь не утратило от этого какой-то нездоровой, специфической привлекательности!
Да, зря он это сделал. Не стоит смотреть на лица умерших, если в этом нет крайней необходимости. Нужно следовать советам старших, даже если эти советы тебе преподносят в форме корявой жестикуляции, далекой от совершенства…
Несмотря на то что гортань покойницы была размозжена, а тело ниже уровня шеи сплошь залито кровью, лицо ее практически не пострадало. Саня три раза хлопнул густыми ресницами, всматриваясь в это лицо, озабоченно нахмурился и перевел взгляд в сторону дамочки-истерички, которая упрямо высовывалась из-за плеча мужика с пистолетом, пытавшегося загородить от нее погребальное действо.
— М-м… — башкир встретился взглядом с дамочкой, поперхнулся и, побледнев, как внутренность кокоса, начал вдруг хватать ртом воздух, будто его внезапно поразил приступ астмы.
— Ну че ты застрял?! Слюной подавился, что ли? — досадливо воскликнул Трофим, заметив некоторое несообразие в поведении своего подручного и, ничтоже сумняшеся, гулко хлопнул его широченной ладонью промеж лопаток.
Башкир утробно икнул, пришел в себя и, ухватившись за противоположный конец крышки гроба, на автопилоте принялся помогать старшему. В сторону парочки, давшей им работу, он более смотреть не хотел, так же, как не желал заглядывать в лицо покойницы. Отпала охота…
Когда работники придали могильному холмику подобие прямоугольника, мужик с пистолетом вздохнул с облегчением и, приблизившись к надгробному камню, поинтересовался:
— Могилка-то чья? Ну, в смысле, если это… ну, если мы захотим навестить, или… — Он не договорил, отчего-то смутился и протянул руку, чтобы сорвать Трофимову фуфайку, умышленно наброшенную на камень так, чтобы скрыть надпись.
— Это пустая могилка, — напрягшись, соврал Трофим и втянул голову в плечи: сейчас его «прикол» может вылиться в самые непредсказуемые последствия. — У нас тут много таких — резервных. А на камне можно выдолбить все что угодно. Скажи — что, мы сделаем.
— Пустая? — Мужик опустил руку, пожал плечами и, растерянно оглянувшись на свою спутницу, спросил:
— Что написать-то? Или не стоит?
— Стоит, — упрямо поджала губы дамочка. — Пусть напишут: «Здесь лежит Ли». Две буквы. «Эл» — «и». Понятно?
— Понятно — Ли… Корейка, что ли? — уточнил Трофим.
— Тебе какая разница? — Мужик сунул пистолет за ремень и пошел к своей спутнице. — Напиши, что сказали, дурных вопросов не задавай… Пошли, солнышко мое, нам нужно спешить. Хватит смотреть туда — все уже. Все, все — вставай…
На этот раз дамочка противиться не стала: послушно поднялась, дала мужику обнять себя и потопала к стоящей на аллее «Ниве», не оглядываясь.
— Пять штук с вас. За срочность, — буднично бросил им вдогонку Трофим и опять втянул голову в плечи: как-то отреагирует агрессор?
— Нету денег, дядя, — извини, — не останавливаясь, бросил через плечо мужик с пистолетом. — Как-нибудь в другой раз.
— Другого раза может и не быть, — нравоучительно заметил Трофим и, моментом обнаглев, предложил:
— А вот пистолет у тебя… Чужой пистолет, судя по всему. Ну видно: не идет он тебе. Импортный, дорогой. А с чужим пистолетом нехорошо — мало ли… А? А то не по-хрестьянски так. Не по-людски. А?
— Совсем оборзел, фимоз? — Мужик остановился, несколько секунд сверлил взглядом морщинистый лик пожилого сторожа, затем как-то неопределенно хмыкнул, выдернул пистолет из-за пояса и, вылущив обойму из рукоятки, бросил красивый кусок металла на аллею.
— Возьми, дядька. Пусть будет все по-человечьи. Зла не держи за грубость — маленько не в себе был, сам понимаешь…
Проводив взглядом «Ниву», Трофим подобрал пистолет и, взвесив его на ладони, сунул за пазуху. Получилось! Могильщик понимал толк в ценах на оружие: неоднократно приходилось продавать взятые с «левых» трупов стволы, время такое. Ствол классный — потянет как минимум на штуку баксов. Не зря работали, терпели унижение и страх от агрессора. И вообще: все сегодня получилось как задумал — хотя могли запросто шлепнуть как минимум пару раз: в самом начале, когда еще под кайфом были, и при конце, если бы вдруг Обнаружилось, что за могилку им предложили…
Трофим вернулся к могилке, показал башкиру жестом: собирай инструмент, уходить пора. Затем стянул с надгробного камня фуфайку, набросил на плечи и задумчиво прищурился на выбитую на граните витиеватую надпись: «Толхаев Григорий Васильевич, 1956 — 1998 гг.».
— Покойся с миром, дочка, — тихо буркнул сторож, направляясь вслед за башкиром прочь от могилы. — Никто тебя не потревожит — ни хера мы тут писать не будем. Обойдутся…
Глава 1
В трехкомнатном люксе «Европы» — лучшей представительской гостинице Белогорска — висел на двери человек. Дверь была межкомнатная, человек весил пудов пять как минимум, болтался уже вторые сутки, и петли повело: теперь распахнутая дверь краем нижнего обреза упиралась в пол, и с места ее сдвинуть было невозможно. Висел человек… Казалось бы, подумаешь, висит себе и висит: в последнее время каждый второй суицидер цепляет ремешок на дверь, чтобы в последний раз подрыгать ногами — лень им, паразитам, люстру снимать! Но в данном случае речь шла не о стандартном самоподвешивании: человек был жив, умирать совсем не хотел, а на дверь его приспособили нехорошие люди — силком, не спросив на то его соизволения.
Звали человека Рома, имел он от роду тридцать пять лет и в недавнем прошлом был хорошо известен всему криминальному миру Белогорска (а это вам не хухры-мухры, Белогорск — областной центр с двухмиллионным населением, люди здесь живут по большей части не бедные и каждый двадцатый, если верить статистике, вор или бандит).
Рома был ближайшим доверенным лицом тутошнего вора Коша, которого недавно ликвидировали в рабочем порядке. Сначала взорвали оборонительной гранатой, а потом для верности сделали контрольный выстрел в голову. На дверь Рому подвесил приехавший в Белогорск для «разбора» вор Турды, и сделал он это вовсе не из садистских наклонностей, каковые, несомненно «центровому» авторитету в известной степени были присущи. Просто Турды был обязан досконально разобраться в обстоятельствах происшествия и выяснить, как все случилось на самом деле — а Рома оказался сильно виноват. В чем? Да в том, что совершенно случайно остался в живых, когда должен был умереть вместе со всеми, а теперь вместо того, чтобы на ходу «лепить» красивую и правдоподобную «отмазку», выложил новому вору всю правду…
— Ну что. Рома, ты еще не дошел? — по-отечески ласково поинтересовался Турды, поправляя подушку и удобнее устраиваясь на диване.
— Форшмак козлиный! Пропало твое очко — я те отвечаю. Ар-р-р… — неожиданно прохрипел подвешенный. — Сними, я больше… больше…
— Больше не будешь фуфло гнать? — живо подхватил вор. — Так я понял?
— Больше не хочу висеть! — просипел Рома и, закатив глаза, начал тонко подвывать, судорожно потряхивая чудовищно распухшими от битья ступнями. — Снимите, суки! Мне пора гулять! Положено гулять, положено! В распорядке прогулка есть, на опросе хозяину будем жаловаться! А-а-а-а!!! Выпустите — западло с ментами в одной хате! Выпустите…
— Кажется, дошел, — удовлетворенно пробормотал Турды, тактика допроса, избранная им, оказалась правильной. Мытарь[1] подвесил Рому на двух простынях по всем правилам палаческого искусства: несмотря на страшное напряжение тела, причинявшее жертве и безо всяких пыток ужасные страдания, циркуляция крови в организме не нарушалась, что являлось важным условием для продолжительного допроса. Повисев немногим более суток, Рома впал в коматозное состояние: за это время его многострадальную плоть умело рвали клешами, прижигали каленым железом, терзали крючковатыми иглами и жарили сетевым электротоком. Видавший виды уголовник первые несколько часов страшно страдал: во-первых, обидно было до слез, что так с ним обращаются свои же братья-бродяги, и самое главное — ни за что! До того обидно, что рычал как зверь и хотел всех погрызть — в связи с этим свита «вора» для усмирения сильно отлупила собрата по ремеслу. Во-вторых, мытарь «вора» по кличке Малой — маленький шустропиздый мужичок с умненькими глазками на смуглом рябоватом лице — свое дело знал в совершенстве и сноровисто, шаг за шагом, по капельке, выжал из тела жертвы всю боль, на какую оно оказалось способно.
