Михаил Серегин - Государственный киллер
– Ку-у-уда, ядрена-матрена, поехал, в душу мать?
Глава 2
Фея «Алого горизонта»
Нет смысла говорить, что боевой старичок и дед Фокина – одно и то же лицо. Свиридова искренне позабавила трогательность встречи, а то, что внук и дед обменивались эпитетами, которые кроме как при разборках с руганью, криками и нацеленными ударами сковородой и ухватом нигде не употребляются, очевидно, никого не заботило. Вероятно, у Фокиных был такой уж стиль общения.
Семейная идиллия, да и только.
В свой же адрес Влад услышал:
– М-м-м… а этот кто таков будет? – Это мой лучший друг Владимир Свиридов, – отрекомендовал приятеля Фокин. – Да я ж тебе рассказывал… ты что, запямятовал, склеротик, е-мое?
– А-а-а, – многозначительно протянул дед Константин Макарыч, – это который по тараканам стреляет, что ли? Ну, здорово, коли так, Вовка.
– Приятно познакомиться, Константин Макарыч, – не скрывая иронической улыбки, ответил Свиридов.
– Ну-у-у-у… Константин Макарыч, Борис Николаич, Блин Клинтонович… Я че тебе, перзидент, что ли, – он так и сказал «перзидент», – или, можа, депутант госдумственный какой, а?
Он посмотрел на Свиридова пронзительным свирепым взглядом бледно-голубых глаз, в глубине которых, однако, тлела веселая искорка.
– А как же тебя называть, дед? – не мудрствуя лукаво, спросил Влад.
– А как хошь! Хошь Макарыч, хошь дед Костун… Так меня соседи прозвали, не знаю, чего им, кренделям зачумленным! А это что за макак?
Константин Макарыч узрел Наполеона, пугливо – что было совсем не в его характере – прятавшегося за ноги Фокина.
Свиридов усмехнулся и, скрючившись, пролез на заднее сиденье дедовского «запора». За ним в машину последовал отец Велимир, богатырский рост и геркулесовское телосложение которого не позволяли не то чтобы выпрямиться в салоне, но даже свободно вздохнуть полной грудью. Стоило ему первый раз до отказа наполнить широченную грудь кислородом, как сиденье жалобно завизжало, а потолок, в который упиралась макушка Афанасия, поднатужился и выдал такой звук, который мог родить разве что измученный долгим запором кишечник, пытающийся избавиться от избытка пищи. Вернее, того, что ею недавно было.
Село Щукинское встретило их пылью, смертоносными для любой нормальной машины колдобинами на когда-то асфальтовой дороге и руганью двух соседок, стоящих на мостике через грязный ручей, впадающий в Волгу. По улицам бродили грязные куры, прямо в палисаднике одного из домов паслась корова, плоская и блеклая, как театральная декорация.
Дед проехал почти через все село, прежде чем остановился возле добротного ухоженного дома с аккуратно возделанным палисадником и небольшим садом с вишнями, сливами, абрикосами и различными кустовыми культурами. Влад даже не ожидал, что у веселого деда столь безалаберного внука может быть такой аккуратный дом.
Возле ворот, лениво помахивая хвостом, стоял жирный пес. При появлении хозяев он скроил страшную гримасу на своей уныло-декадентской морде и рявкнул на одной ноте:
– Гау-у-у-у-у!
– Вот и приехали, – подвел итог Фокин.
Пансионат под романтическим названием «Алый Горизонт» считался весьма престижным местом для летнего отдыха. Он располагал всем набором атрибутов сладкой жизни, в том числе ночным баром, дискотекой, бильярдной, а также широким выбором плавсредств напрокат – от банальных весельных лодок и катамаранов до водных мотоциклов самых навороченных модификаций.
Но всем этим могли пользоваться только отдыхающие. А вот главное достояние пансионата – великолепный песчаный пляж с рядом водных аттракционов – был доступен всем желающим из числа тех, кто способен заплатить за вход на его территорию. Впрочем, сумма была тоже не транш МВФ, так что посетителей на пляже всегда паслось с избытком. В данный момент купались немногие, потому что волжская вода недостаточно прогрелась за холодную весну, зато загорающих и просто тусующихся – хоть отбавляй.
Именно на этом пляже и нежились сейчас Фокин, Свиридов и Наполеон. Пансионат находился всего в двух километрах от Щукинского, если пользоваться дорогой, и не более чем в километре, если идти по берегу Волги.
Константин Макарыч сам посоветовал им идти сюда до вечера, потому что предложение Афанасия выпить за встречу было дедом с негодованием отвергнуто.
– Да ты что, ядрена кочерыжка! – воскликнул он. – Мне ж нужно поливать, пушить, продергивать сорняки, чтоб их в тригребаную прорубь с плесенью! Да… и еще чинить бампер.
Фокин насупился, и тогда Константин Макарыч свирепо ухмыльнулся и сказал:
– Сходите пока на пляж… в пансионат. Там девок много, так что не соскучитесь. Хотя тебе не с девками бы надо, Афоня… Ты у нас какое духовенство, значит? Белое или черное?
– Белое, – буркнул Фокин, – ишь какой грамотный, старый пердун…
– Ну вот, – продолжал Макарыч, – тут в пяти километрах монастырь. Туда бы тебе надо, замаливать грехи, дармоеду.
С благословения деда Свиридов и Фокин, да еще их питомец Наполеон теперь лежали на пляже и ловили на себе любопытные взгляды. Правда, большую часть этих взглядов привлекал Наполеон, одетый очень живописно в тельняшку-безрукавку, и с цветной шелковой повязкой на голове. Он бегал кругами вокруг хозяев и требовал бананов и пива. Пристрастился после путешествия на «Куйбышеве».
Пива было много, ящик, бананов пять кило, и потому Наполеон быстро набил брюхо и отвалился набок, высунув язык.
Свиридов и Фокин меж тем на боку не лежали. Да и сложно сохранять совершенное спокойствие, когда вокруг столько интересных и перспективных альтернатив для дальнейшего культурного отдыха. Одна из этих альтернатив прошла мимо Свиридова на расстоянии буквально считанных сантиметров, едва не задев его загорелым точеным бедром. Свиридов, прищурившись, посмотрел вслед и сделал хороший глоток пива, зато отец Велимир выпучил глаза и сел на песок, едва не придавив хвост неподвижно лежавшему Наполеону.
Девушка подошла к берегу и, не пробуя воду ногой и не поеживаясь, спокойно вошла в реку. Четырнадцать градусов по Цельсию. Свиридов посмотрел ей вслед и, допив пиво, направился в ту же сторону.
Фокин только вздохнул: Свиридов не был таким катастрофическим бабником, как он сам, но если начинал действовать, у Афанасия шансов не оставалось. Это было проверено многолетним опытом, и потому досточтимый отец даже не двинулся с места.
Между тем Влад тоже вошел в воду. Девушка обернулась, и в тот же момент, уловив на себе ее взгляд, Свиридов нырнул. Он знал, что она будет с интересом высматривать, где он вынырнет, и по мере того, как идет время, интерес ее будет возрастать.
…Он плавно и бесшумно вынырнул за ее спиной примерно через две минуты после того, как исчез под водой. Она стояла неподвижно, изредка поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Свиридов подумал, что переборщил со временем, благо девичья память, как известно, короче правления Сергея Кириенко и порой со столь же непредвиденными последствиями.
– Где же он? – совершенно неожиданно пробормотала она, и Свиридов вздрогнул, как от холода, потому что понял, что это о нем.
– Простите, – негромко сказал он. – Вы не боитесь простудиться?
Вопрос был идиотский, но вызвал необходимую реакцию. Девушка обернулась, и он увидел, как слегка испуганные влажные глаза, несколько раз быстро моргнув, остановились на нем. Его как обожгло: потому что, как ни банально это звучит, он понял, что это самая красивая девушка, которую он когда-либо видел. А из таких банальностей состоит вся жизнь.
Она чуть качнула головой, словно не понимая, как он, нырнув за ее спиной две минуты назад и мелькнув мимо нее в довольно прозрачной и чистой для Волги воде, – каким образом он снова оказался у нее за спиной, да еще так, что она ничего не заметила.
– Простудиться? – Она словно припоминала, о чем ее спросили. – Погодите… а как вышло, что вы вынырнули у меня за спиной?
– А вы что, следили за мной?
– Признаться… да. – Она чуть-чуть картавила, впрочем, очень мило и приятно для слуха, и потому слово «признаться» прозвучало мягко, словно легким шариком прокатилось по ее нежному горлу. – Вы что, профессиональный… этот…
– Аквалангист, – с иронической усмешкой проговорил Свиридов, довольно откровенно рассматривая ее великолепную фигуру, которую не столько скрывал, сколько подчеркивал сплошной, но достаточно незначительный по площади купальник. – А вот вы, очевидно, профессиональная фотомодель.
Она почему-то отвернулась с серьезным и озабоченным лицом, на котором внезапно проступила бледность, и хотела было отойти от него, но Влад, мягко улыбнувшись, окликнул:
– Ну подождите… вы же самая красивая… самая-самая, которую я когда-либо видел. Так нельзя.
Он высказал вслух мысль, которая пришла ему в голову несколькими мгновениями раньше, так спокойно и серьезно, что она остановилась и, не поворачивая головы, бросила:
