Михаил Серегин - Государственный киллер
Идея, как видим, не блистала свежестью и оригинальностью, но была от того не менее устрашающей.
– Я же говорил, – забормотал Ваня, – что мы уже отсняли второй фильм, и шведы вот-вот должны заплатить нам, так что…
– Меня не колышет, что там за твою поганую порнуху тебе обещают шведы, – грубо оборвал его гоблин. – Может, бабок отвалят, а может, и в рот навалят. Это тебе как раз по профилю. – Он хохотнул своей идиотской шутке, а потом, с ходу сменив выражение на распухшей от пива образине на диаметрально противоположное, внушительно выговорил: – Я только знаю, что ты и твои чмошники должны моей братве десять штук баксов, а с сегодняшнего дня – одиннадцать.
– Но… – начал было Вороненков, но немедля получил внушительный тычок и растянулся на деревянном полу веранды, на которой и происходил этот дружеский диалог.
– Ты меня понял, – бросил через плечо бритый и, разворачиваясь, наскочил на перила.
По всей видимости, это не доставило ему удовольствия, потому что он головокружительно выругался и пнул деревянное ограждение так, что из него с треском вывалился целый пролет и упал на еще теплый вечерний песок…
Глава 1
На деревню к дедушке, Константину Макарычу
Отец Велимир всегда говорил, что лучше упасть с кровати во сне, чем вылететь из окна третьего этажа в совершенно ясном сознании. Нельзя не согласиться с этим утверждением, особенно если оно звучит из уст человека, который неоднократно падал с кровати и прекрасно представлял, что значит на манер отбойного молотка впечататься в асфальт с высоты примерно метров девять.
Он проверил на прочность эти тезисы в первый же день лета, когда пришел в гости к одной из прихожанок совершать таинство исповеди и по необъяснимому стечению обстоятельств оказался в ее постели. Когда вдруг явился благоверный этой замечательной прихожанки, отец Велимир от неожиданности свалился с кровати и охнул, потому как ушиб бок. Тем самым он апробировал на практике первый тезис. Из окна же вылетел разгневанный муж, который почему-то не поверил, что такая близость духовных отца и дочери питается исключительно благочестивыми и высокодуховными устремлениями. Судя по его воплям, с кровати падать все-таки не так дискомфортно, рассудил мудрый пастырь.
– Он говорит: а какого хера ты тут с моей женой пасешься, урод бородатый? – красочно рассказывал Владу Свиридову сам герой этого эпизода. – А я ему говорю: знаешь ли ты, грешник и христопродавец, притчу про священнослужителя, который отрицал, что Иисус был евреем. Когда его спрашивали, как же такое может быть, если Иисус был сыном еврейского бога и родился от гарантированно еврейской матери, он потрясал в воздухе указующим в небо перстом и восклицал: «Сие для меня тайна!»
– И к чему ты травил эту байку? – лениво спросил Свиридов.
– Да так, – уклончиво буркнул отец Велимир и почесал окладистую священническую бороду, – время тянул… надо же мне было штаны надеть, чтобы, значит, этого богохульника…
Свиридов звонко хохотал и от души хлопал вечно влипающего в различные приключения друга по здоровенному мускулистому плечу, которое более приличествовало иметь борцу или боксеру-тяжеловесу, нежели служителю матери нашей церкви.
По правде говоря, у Владимира было не так уж много поводов для радости в эти жаркие дни на рубеже времен года. Главным основанием для того, чтобы считать жизнь прекрасной, была фантастическая победа «Манчестера» над «Баварией», когда, проигрывая уже в добавленное время, англичане сумели забить в ворота Оливера Канна два мяча с интервалом буквально в несколько секунд и завоевали Кубок чемпионов. Свиридов скакал по квартире брата так, что позавидовал бы и любимый питомец Ильи – мартышка с гордым именем Наполеон.
Хотя, стоит признать, триумф «Манчестер Юнайтед» был единственным светлым пятном среди беспросветно черной полосы последних трех недель. Как выражался сам Свиридов, он вступил в зону действия так называемого неврастенического синдрома. Это означало, что у Влада резко портился его обычно терпимый и вполне коммуникабельный и веселый нрав, и он начинал брюзжать и раздражаться. Брюзжать на всех и вся и раздражаться на все. Это сильно доставало отца Велимира, который, в противоположность своему мрачному другу, по выражению младшего брата Владимира – Ильи, даже морду бил весело и красочно, с шутками и прибауточками.
Свиридов сидел дома, смотрел по каналу НТВ-плюс футбол и периодически обнародовал монологи на тему «Как гнусно жить в стране, где даже в футбол играть не умеют». Отец Велимир развлекал друга историями из недавнего личного опыта, типа приведенной выше, но развеселить захандрившего приятеля удавалось далеко не всегда.
И вот однажды у отца Велимира лопнуло терпение. Накануне ему пришло некое письмо из Ульяновской области, и он, прочитав его, воскликнул, воздев указательный палец:
– О!
Наскоро побегал по церковным инстанциям и, выхлопотав отпуск для отдохновения от своей душеспасительной работы, явился к Свиридову.
Тот лежал на диване и смотрел по все тому же НТВ-плюс игру play-off на Кубок Стэнли, потому как все европейские футбольные чемпионаты уже закончились. Время от времени он приподнимал одну ногу и почесывал ею другую, а также вертел в руках пневматический пистолет, из которого то и дело стрелял в мух на потолке и в тараканов, совершающих марш-броски по обоям.
– Ну что, Обломов, – приветствовал его Фокин, – все благодушествуешь на боку?
Тот искоса посмотрел на него и метким выстрелом вмял в стену здоровенного таракана, вероятно, вышедшего на послеобеденный моцион.
– Что думаешь делать?
– Не знаю, – лениво ответил Влад. – А тебе-то чего?
– У меня есть к тебе предложение, так сказать, по выведению страны из кризиса. – Отец Велимир, пыхтя, извлек из-под одеяния то самое письмо, которое послужило толчком для оформления отпуска. – Слушай.
– А что это такое?
– Письмо, – односложно ответил Фокин и начал зачитывать текст. Впрочем, лучше привести это уникальное в своем роде послание в его первозданной орфографическо-пунктуационной девственности:
«Здорово Афоня. Опять почитай года два не кажешь своей окаяной барадатой хари в диревни. Кум Петро сварил бочку самогонки и вчира пажгли сарай. Приежай едрена кочерыжка наведай деда. Или тибя зделали ипископом? Семеныч лядащий чорт опять утонул. Отпоили два литра перевели пока очухался барбос. К алене приежал ее е..рь и халабудил. Я сказал что вот будет гостить мой внук он тебе козлу скажет почем нынче керосин в судный день. Так что жду а коли не приедишь дармоед прокляну.
Твой дед Фокин Константин Макарыч».
– Ну и что? – спросил Свиридов, совершенно индифферентно выслушавший этот опус.
– Как что? – воскликнул Афанасий. – Дед в гости зовет. Поехали со мной, развеемся! А то ты как молью засиженный.
– Поехали, – равнодушно сказал Свиридов. – Погоди… как ты сказал? Константин Макарыч?
Он внезапно оживился и даже резко вскочил с дивана, что в последние недели было событием поистине… Нет, не так. В последние дни это было просто событием.
– Значит, поедем на деревню к дедушке… Константину Макарычу? – Влад разразился прямо-таки гомерическим хохотом, имеющим перспективы перейти в истерику. – Ну и Афоня!
– А что тут такого? – пожал плечами Фокин, который сначала был раздосадован полным равнодушием Свиридова насчет выдвинутого предложения, а теперь недоумевал по поводу такого бурного веселья.
– «Милый дедушка Константин Макарыч, – продекламировал сквозь смех Влад, – и пишу тебе письмо. А вчерась хозяйка взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать…» Ну нарочно не придумаешь, Афоня!
– А, это ты про Чехова? – наконец понял Фокин. – И вовсе ничего смешного. Думаешь, ты первый мне это говоришь?
– На чем поедем-то? – сбавил обороты Влад. – Я свою машину разбил, чинить – сам знаешь… Поездом я не выношу, да и самолетом… Разве на пароходе. Где он живет-то, твой дедушка? Если в Якутске, то я пас.
– Ульяновская область, село Щукинское, на Волге, возле Димитровграда, – ответил Фокин. – Вроде так.
– Да ради бога, поехали, – проговорил Свиридов уже окончательно лишенным недавней экспрессии бесцветным голосом. – А то так и с тоски подохнуть недолго. Когда?
– Сегодня, – сказал Фокин, – я заказал по телефону билеты на теплоход, который идет до Нижнего, но нам туда не надо, так что ссядем на полпути.
– Когда это ты заказал?.. – подозрительно спросил Свиридов.
– Только что, – ответил отец Велимир и взял трубку свиридовского «мобильника».
Илья ехать отказался наотрез, потому как, по его словам, он был максимально загружен работой. Правда, Влад что-то никогда не замечал, чтобы трудовые достижения переполняли личный график брата. Большую часть земного существования младшего Свиридова занимало тесное общение с девицами не самого пуританского образа жизни да еще неумеренное потребление спиртных напитков. Впрочем, возможно, это и были его служебные обязанности, потому как Илья сотрудничал в модельном агентстве и время от времени «подрабатывал», как он сам выражался, на торжественной дегустации различного рода отечественных напитков.
