Сергей Самаров - Аномалия

Несмотря на все свои сомнения относительно расширения мусульманского мира, полковник Харун Самарканди был полон решимости помочь Европе получить то, что она заслужила…

Так, при общем полусне пассажиров, автобус беспрепятственно выехал из Венгрии, пересек Словакию и въехал в Польшу. Пограничные и таможенные посты на границах государств, несмотря на общие границы Евросоюза, все же стояли, но автобус остановили только один раз – при пересечении словацко-польской границы. Однако пассажиров никто не беспокоил. Водитель вышел, поговорил с пограничниками в странных, на взгляд Харуна Самарканди, фуражках с квадратным верхом и большим орлом на тулье, показал какие-то бумаги, и автобус двинулся дальше. Рядом таможенники досматривали груз в какой-то большой машине. Значит, выборочно проверка все же производится, отметил полковник и только после этого задремал. Впереди границ не предвиделось, а до Кракова ехать осталось совсем немного. Европа – это не Афганистан, здесь дороги такие, что и не заметишь, когда приедешь на место. Устать не успеешь. Скучно…

– Сколько нам еще ехать? – спросил кто-то с задних сидений.

Полковник даже глаза не открыл. Ответил подполковник Хайрулла:

– Еще часа полтора, пожалуй.

– А всего сколько? Сколько километров?

– Немногим меньше пятисот.

Конечно, для афганских дорог 500 километров – это расстояние гигантское. Но в Европе преодолеть такую дистанцию легко за половину дня. Тем более что автобус ехал достаточно быстро и практически без остановок.

Больше никто не разговаривал, и Самарканди опять задремал. И проснулся полностью только тогда, когда подполковник Хайрулла осторожно тронул его за плечо:

– Через десять минут будем на месте.

– Ты где нас устроишь?

– Как и положено туристам из мусульманской страны, среди единоверцев. Здесь есть целый поселок, где наши живут. Иракцы.

– Шииты? – спросил полковник.

– Нет. Наши, сунниты[16] и бахаисты[17]. Бахаистов больше. У них здесь статус беженцев.

Самарканди удовлетворенно кивнул. Вопрос его был вызван тем, что во время обучения в военной академии под Лондоном он среди нескольких своих соплеменников попал в группу других мусульман, большинство из которых были иракские шииты. Разница в направлениях ислама часто вставала настолько остро, что командование академии вынуждено было расформировать группу, разделив шиитов и суннитов.

– Палаточный городок? – Полковник знал, что беженцев обычно селят в палаточных городках, хотя не представлял, где найти в этой разделенной на огороженные участки Европе какие-то пространства, в которых можно поставить палаточный городок.

– Нет. Им выделили три больших барака. Барак – это такое длинное одноэтажное здание, разделенное на комнаты. Места всем хватит. Половина одного из бараков свободна. Правда, это в километре от базы НАТО. Но мы должны вести себя тихо и с натовцами при встрече не конфликтовать. В остальном там спокойно.

Самарканди кивнул. В случае какого-то обострения искать бойцов отряда Самарканди рядом с базой НАТО будут лишь в последнюю очередь.

Устроились быстро. Неприхотливым в быту бойцам отряда полковника Самарканди местные условия после палаточного лагеря в Пакистане показались вообще чуть ли не апартаментами высшей категории. Да еще и устроили их в небольших комнатушках, по четыре человека в каждой. Только сам Харун Самарканди взял себе отдельную комнату, как и полагалось командиру, да отдельную комнату выделили компьютерщику Сарбазу. Но работать полковник начал сразу.

– Пять минут тебе на обустройство, – сказал он компьютерщику. – Через пять минут я приду, наладь мне связь с улемом Садр ад-Дином.

Сарбаз согласно кивнул и потащил в комнату свой багаж. С собой компьютерщик привез оба своих ноутбука и готов был подключить их сразу. Проблем с электричеством в бараке не было, значит, зря он старался, ездил заряжать аккумулятор. Но запас карман не тянет, и когда-то аккумуляторы могут сгодиться. Тем более даже сам полковник перед отъездом не знал, в каких условиях им предстоит жить в Польше.

Самарканди пришел, как и обещал, через пять минут. Он вообще всегда гордился своей военной пунктуальностью, как правило, афганцам чуждой.

– Есть связь? – спросил с порога.

– Подключаюсь, – ответил компьютерщик. – Одна минутка… Программа загружается…

– Доложи, что мы прибыли на место. Готовы к работе. Спроси, какие будут приказания. И проверь почту, нет ли каких приказаний сверху?..

Сарбаз застучал по клавиатуре. Самарканди всегда удивлялся, как можно научиться так быстро махать пальцами.

– Доложил, – сообщил компьютерщик. – Улем желает нам удачи. Через 10–15 минут нам пришлют инструкцию по дальнейшим действиям…

Профессор Фил Кошарски в Кэртленде снимал небольшой дом с мансардой; дом находился на окраине городка, имел совсем крохотный участок и профессора вполне устраивал. С тех пор как Кошарски развелся с очередной женой, а всего их у него было шесть, он большую часть времени проводил на работе. Впрочем, и в периоды семейной жизни он тоже работал как проклятый, и это во многом становилось причиной развода. Вернее, первоначально это становилось причиной простых неурядиц в семейной жизни и только потом развода. Сам Кошарски, несмотря на большое количество браков, не слыл бабником. Скорее, наоборот. Каждая попытка организации новой семьи заканчивалась тем, что очередная жена заводила себе любовника. Две жены просто ушли к любовникам, четырех Фил выгнал, потому что не собирался помимо жен обеспечивать материально еще и их хахалей. Само процентное соотношение тех, кто уходил к другим мужчинам, и тех, кто содержал других мужчин, говорило о том, как сами мужчины мельчают в современной жизни. И Кошарски соглашался с этим. Он был категорическим противником феминизма и ни при каких обстоятельствах не пожелал бы иметь такую, скажем, жену, как профессор Троицки – стопроцентно эмансипированная особа. Даже при условии, если Троицки сбросит три десятка лет. Кошарски отводил женщине роль домохозяйки и надежного тыла для мужчины. А когда тыл становился ненадежным, от него избавлялся. Так, последние полтора года, после очередного развода, Фил жил один и иногда только проводил вечера с соседом, пастором местной лютеранской церкви Рокуэллом Колем, за игрой в шахматы. Пастор был очень сильным шахматистом. Профессор считал себя тоже шахматистом не слабым, но выигрывать у пастора Коля ему доводилось исключительно редко. И беседы за шахматной доской часто затягивались допоздна. Наверное, чистому технократу Филу Кошарски было интересно беседовать с отцом Рокуэллом, который казался даже пастором верующим, что как-то изначально не укладывалось в голове профессора, потому что он лично впервые встречал такого. Отец Рокуэлл являлся полной противоположностью Кошарски и своими высказываниями часто открывал для него какой-то новый мир. И поражала способность собеседника ненавязчиво ответить на любой вопрос о духовной жизни. Так, в одну из первых их вечерних бесед отец Рокуэлл пригласил профессора на воскресную службу и евхаристию, от чего Фил Кошарски, слегка замявшись, отказался со словами:

– Мои родители были настоящими поляками и потому верующими католиками. И крестили меня в католическом соборе. Чтобы пойти на причастие, мне следует перекрещиваться в вашей протестантской церкви. А мне это нужно? Я не уверен…

– Наша церковь допускает до причастия всех христиан, – улыбнулся пастор. – Такие у нас правила. Протестантизм тем и хорош, что допускает любое толкование веры.

– Извините, отец Рокуэлл, я сказал, что родители мои были верующими католиками, но я не сказал так о себе. Я, как человек науки, не могу верить в то, чего никто не видел. Но, может быть, у меня недостаточно информации. Разве кто-то видел Бога?

Пастор Коль задумался лишь на пару секунд и ответил вопросом на вопрос:

– А собственный ум вы видели?

Теперь уже, понимая, в какую ловушку сам себя загнал, улыбнулся профессор. И не нашел что сказать.

– Бог – это простое понятие, – между тем попытался объяснить пастор Коль. – Еще Сократ и Платон обращали внимание на такую вещь, как простые понятия. Простые понятия – это то, что невозможно объяснить словами. Как, скажем, объяснить слепому от рождения человеку, что такое красный цвет или зеленый цвет? Это невозможно. Точно так же невозможно объяснить, что такое Бог. Не знаю, как вы, но я лично не понимаю, ради чего жить, если не веришь в вечную жизнь? Зачем тогда все, зачем стремления, зачем удовлетворение желаний, если человек смертен и не знает даты своей смерти? Если я из кожи вон лезу, чтобы купить себе новую машину, потому что у моего пикапа начали гнить пороги, куплю себе новый пикап, и умру на следующий день. Зачем тогда я жил? Чтобы стать пищей червям?