Андрей Воронин - Инкассатор: Страшный рассказ
По всему выходило, что так оно и есть. В это было невозможно поверить, но это было: он, Александр Владимирович Дымов, создатель текстов для рекламных роликов, никогда не отличавшийся умением пить спиртное, на протяжении одного-единственного вечера ухитрился выпить чуть ли не ведро сверхкрепкого «ерша» и остаться при этом в живых.
Разгибаясь, он задел что-то ногой, и оно, это что-то, рокоча по неровному дощатому полу, откатилось в сторону. Александр отыскал этот предмет взглядом и увидел бутылку из-под хлороформа. Бутылка была пуста, пробка отсутствовала.
— Я что, и это выпил? — хрипло спросил он у пустой комнаты.
Комната, как и следовало ожидать, ничего не ответила, лишь за приоткрытым окном пронзительно и тоскливо крикнула, оповещая всех о начале ночной охоты, какая-то птица. Александр покосился в ту сторону, а потом снова наклонился, поднял медицинскую склянку и осторожно понюхал горлышко. Хлороформ давно выветрился, но посудина все еще издавала слабый химический запах, от которого кружилась голова и начинало мутить.
Дымов разжал пальцы, и бутылка со стуком упала на пол. Притертой резиновой пробки нигде не было видно. Александр озадаченно почесал в затылке. Если бы он, к примеру, невзначай сбил бутылку с полки и ее содержимое разлилось по полу, это хоть как-то объясняло бы имевший место провал в памяти. Впрочем, как раз этот провал объяснялся проще всего, стоило только заглянуть под стол и пересчитать бутылки. Да и не разлился бы хлороформ, сколько бы он ни ронял склянку: пробка, которой была закупорена посудина, просто не могла выпасть случайно, ее каждый раз приходилось вынимать с усилием… И неизвестно откуда взявшиеся сигареты. И неимоверное количество выпитого спиртного. И перевернутый вверх ногами дом, из которого при этом ничего не пропало… Случайные собутыльники? Нет, вряд ли. Случайные собутыльники вынесли бы из дома все, кроме стен, а тут даже компьютер уцелел…
Он тупо уставился на темный монитор, и тут у него вдруг словно глаза открылись. На панели ноутбука горела, подмигивая, зеленая контрольная лампочка; из недр темно-серого пластмассового чемоданчика доносился едва слышный шуршащий гул — компьютер работал, бормотал что-то себе под нос в режиме ожидания, из чего следовало, что, находясь в бессознательном состоянии, Александр им пользовался.
Он протянул руку и положил ее на удобно выгнутую спинку компьютерной мыши. Это оказалось неожиданно сложным делом. Его внезапно обуял страх перед тем, что он мог увидеть на экране. Бог знает, что он мог натворить, пребывая в отключке! Например, стереть файл с рассказом или…
Он не знал, что еще может скрываться за этим «или»; более того, его вдруг охватило острое желание выключить компьютер, даже не взглянув на экран, — просто опустить крышку и вырвать вилку из розетки. Разумеется, потом ему все равно придется узнать, что он тут натворил за ночь, но это будет потом, когда он придет в себя, успокоится и разберется с другими, более насущными проблемами. Например, откуда в доме взялись сигареты…
Сигарета, которую он курил, напомнила о себе, уронив ему на колени столбик пепла. Дымов вздрогнул; ладонь, сжимавшая мышь, дрогнула, и экран ноутбука мгновенно озарился белым светом. На белом фоне чернели рваные строки. Дымов сразу увидел, что это не рассказ — видимо, находясь в отключке, он вовсе не перечитывал написанное, а что-то писал. По неизвестной причине ему было страшно это читать, но он взял себя в руки, раздавил окурок об угол стола, немедленно закурил новую сигарету и стал читать.
«Мысль изреченная есть ложь?
Это мы еще посмотрим.
Все, что делается на свете, записано в Книге Бытия. Означает ли это, что все написанное должно совершиться?
Никому не верить на слово. Даже себе. Слова ничего не значат, значение имеют только поступки.
Сказано — сделано».
И все. Дымя сигаретой, Александр хмуро смотрел в мерцающий экран, пытаясь понять, что означает весь этот бред. Вероятнее всего, ничего. Это выглядело просто как обрывки мыслей, которые ему зачем-то приспичило занести в бесстрастную память компьютера, которая, как и бумага, стерпит все. Но в этом наборе отрывистых, незаконченных фраз ему чудился какой-то зловещий смысл, и чем дольше Александр смотрел на экран своего портативного компьютера, тем крепче становилась его уверенность в том, что этой ночью он сотворил нечто ужасное — что-то черное, атавистическое, выходящее за рамки его собственных представлений о себе самом.
Он уже протянул руку, чтобы стереть написанную в беспамятстве зловещую чушь и выключить компьютер, но тут взгляд его упал на мерцавшие в уголке экрана цифры, означавшие дату и время. С этим индикатором явно что-то было не в порядке, но Дымов далеко не сразу понял, что именно. А когда понял, волосы у него на голове поднялись дыбом и он до боли закусил нижнюю губу.
Если верить электронному календарю — а не верить ему у Александра не было ни малейших оснований, — его попойка началась вовсе не вчера, а позавчера. Следовательно, он где-то потерял не сутки, а почти двое и, судя по некоторым признакам, прожил это время весьма насыщенно. Например, разгромил собственное жилище, выпил неимоверное количество спиртного, вынюхал целую бутылку хлороформа и, похоже, смотался куда-то за сигаретами — как был, без памяти, повалился за руль, включил мотор и поехал… Куда? Да уж, наверное, не в деревню, где этих сигарет заведомо не продавали. В райцентр, надо полагать, поехал. Да, почти наверняка в райцентр, потому что до Москвы он бы в таком состоянии просто не добрался — или бы погиб на дороге, или угодил бы в лапы ментам.
Он еще раз перечитал строки, видневшиеся на экране компьютера, и перевел взгляд на открытое окно, ощущая, как по спине ползают зябкие мурашки. Там, за окном, уже почти стемнело, но в последних отблесках догорающего за лесом заката ему были отлично видны распахнутые настежь ворота старого сарая, за которыми чернела непроглядная, почти потусторонняя тьма. Борясь с собой, он смотрел в эту тьму минуты две, а потом все-таки не выдержал и отвел взгляд.
Он никак не мог понять, почему вид открытых ворот сарая вызывает в его душе такой черный, ледяной, ничем не объяснимый ужас.
* * *Юрий открыл глаза и некоторое время лежал неподвижно, мучительно пытаясь сообразить, почему постель под ним такая жесткая, откуда в ней столько стекла и где, в какой компании, он ухитрился заработать такое жестокое похмелье. Голова у него буквально разламывалась на части, а пуще боли Юрия донимало монотонное металлическое стрекотание, раздававшееся, казалось, прямо внутри раскалывающегося на куски черепа.
Прошло еще какое-то время, прежде чем он сообразил, что это раздражающее стрекотание издают его собственные часы. Часы, как им и полагалось, находились на левом запястье, а запястье пребывало в непосредственной близости от левого же уха — лежало на замусоренном, усеянном острыми осколками зеленого бутылочного стекла линолеуме с рисунком, имитирующим узорчатую каменную плитку. Скосив глаза, Юрий увидел, как секундная стрелка неутомимо бежит по циферблату. Она успела сделать полтора круга, прежде чем в глазах у него перестало двоиться и он сумел разглядеть, который час. Было что-то около половины второго — судя по освещению, ночи, а не дня.
Освещение было искусственное — желтоватый, рассеянный, болезненно слабый свет затененной чем-то электрической лампочки. Он лежал на полу четким косым треугольником, разрезавшим густую ночную тень, и в этом светлом треугольнике поблескивала средних размеров лужа прозрачной воды, на поверхности которой плавала парочка случайных соринок.
О том, чтобы повернуть или, боже сохрани, поднять голову, Юрию даже не думалось. Он просто скосил глаза, пытаясь определить источник света, и голова отозвалась на это движение такой вспышкой боли, словно внутри черепа взорвалась граната Ф-1. Глаза скрипели, как несмазанные шарниры, поворачиваясь в глазницах, к горлу горячей волной подкатила тошнота такой неимоверной силы, что Юрий даже испугался: до сих пор ему как-то не приходилось блевать, лежа на полу, и он не хотел пробовать, каково это.
Награда за мучения не заставила себя долго ждать: он увидел полуоткрытую дверь старенького, облупленного холодильника «Саратов», откуда падал свет слабенькой лампочки, понял, что лужа натекла из оттаявшей морозилки, и немедленно как приз за мужество и сообразительность воспоминания о событиях минувшего вечера проступили в мозгу, будто изображение на опущенной в проявитель фотобумаге.
Юрий застонал — не от боли, а от жгучего стыда и злости на собственную тупую самоуверенность. Он бродил по чужой квартире, как хозяин, уверенный, что затаившийся здесь взломщик забился в темный уголок и дрожит от страха в ожидании неминуемой расправы. Возможно, взломщик действительно боялся его и даже, может быть, дрожал, но события показали, что Юрий сильно его недооценил: парень начал действовать первым, умело воспользовавшись допущенной Юрием ошибкой. Он не стал сидеть скорчившись за креслом в гостиной, а сразу же, как только Филатов повернулся к нему спиной, покинул укрытие и, выражаясь на жаргоне военных летчиков, сел на хвост своему противнику. Когда Юрий вышел на балкон, этот тип имел отличную возможность запереть его там. Однако это была бы полумера: обнаружив, что угодил в ловушку, Юрий мог воспользоваться пожарной лестницей, высадить стекло или просто поднять шум, заорав на весь микрорайон: «Держи вора!» Еще он мог вызвать милицию по мобильному телефону; как бы то ни было, взломщик даже больше, чем сам Юрий, был заинтересован в соблюдении тишины и потому не стал запирать дурака на балконе, а дождался его в кухне, ослепил «черемухой», огрел по голове бутылкой, а потом окончательно вырубил какой-то дряныо, применяемой, судя по всему, для наркоза, — эфиром каким-нибудь или хлороформом…
