Когда шатается трон - Андрей Ильин
– Что-то не очень ты на доходягу похож, вон какую ряху отъел, за день не объедешь.
– Это с голодухи, гражданин начальник. Опух. Мне бы в больничку санитаром или истопником в кочегарку. Насквозь я промёрз на колымских ветрах, до самых косточек, согреться хочется, а там хоть помереть.
– Может, еще в хлеборезы?
– Можно.
– Ладно, хватит базарить. С нар соскочить хочешь? Вчистуˊю?
Напрягся зэк, глазками забегал, пальцами шапку мнёт.
– С нар хорошо, нары жёсткие, все ребра продавили. Только за какие заслуги мне такая милость?
– За будущие. Чего молчишь? Не веришь? На, смотри… – Сунул под нос бумагу с синими печатями и подписями. В неё только фамилию вписать, чтобы с зоны беспрепятственно уйти. Дорогого та бумажка стоит. – Посмотрел? – Макнул перо в чернильницу. – Если договоримся, то сейчас на тебя ксиву выправлю и айда за ворота. Нет – другие найдутся, которые посговорчивее. Ну?.. Чего молчишь, зенки таращишь?
– Сомневаюсь я. Не похож ты на краснопёрого, гражданин начальник, хоть и при погонах.
– А на кого похож?
– Я тебе скажу, а ты за волыну хвататься станешь и в рожу мне тыкать.
– Не стану. Говори.
– Зэком от тебя пахнет. Может, ты теперь в больших начальниках ходишь, но в бараках повалялся и топориком помахал. Вон и ручки у тебя не ментовские, и обхождение… У меня глаз намётан.
– Допустим, теперь много кто сидел. Что с того?
– С ментами я бы толковать не стал, а тебя послушаю, может, что дельное скажешь. Почему меня выбрал?
– Потому что у тебя авторитет и биография подходящая. Гимназию окончил с отличием, медальку золотую от царя-батюшки получил, в университет поступил, полгода отучился… И родители у тебя не простые – из дворян, дедушка полный генерал, куда нам до них.
Дёрнулся зэк.
– Политику мне шить будешь? Только ничего у тебя не выйдет, гражданин начальник, чист я перед Советской властью. Во враждебных партиях не состоял, в заговорах троцкистских не участвовал, стекло толчёное в суп шахтёрам не сыпал, агитацию против власти не вел. Взносы, каюсь, не платил, потому как беспартийный, и в пионерах и комсомоле не состоял. В профсоюзе тоже. Нет на мне греха – на госсобственность не покушался, госслужащих и ответработников стороной обходил. А вот антисоветский элемент – нэпманов, кулаков, барыг разных облегчал по мере сил, следуя линии вашей партии на их поголовное искоренение.
– Прямо Робин Гуд?
– Нет. Кассы брал, сейфы ломал, «углы вертел», всяко бывало. Но всё у частников.
– И еще гоп-стоп…
– И гоп-стоп. Не отказываюсь. Но без мокрого. И без политики. За Советскую власть я – сочувствующий, как говорят у вас на собраниях. Могу хоть теперь заяву в партию написать и рекомендации представить, есть у нас тут на зоне пара секретарей обкомов, и кто-то из ЦК.
– Не юродствуй. Мне лишние статьи тебе шить без надобности, ты в них и так как бобик в блохах. Тебе еще пятнашку тянуть – выйдешь глубоким стариком, если ножками выйдешь, а на тачке тебя выкатят. Может, теперь ты и мармеладом в сахаре катаешься, а что завтра будет?.. Слышал я, что к вам сюда этапом сук везут, значит, война будет. Немаленькая. Вот и прикинь, что тебе лучше: на пере сучьем трепыхаться или со мной по-тихому уйти?
– А с тобой я заживусь?
– Не знаю. Но точно дольше и лучше жить будешь, чем если на зоне останешься. Беспредела не будет, обещаю, нам твои воровские регалии и авторитет только на пользу. Ну что, вписать твою фамилию? Сдохнуть ты всегда успеешь, а я тебе шанс даю из-под резни уйти, авторитет свой не уронив. Завтра умереть всегда лучше, чем сегодня. После вернёшься на своё законное место. Живой. А если тебя суки на перья поднимут, на хрена тебе твой авторитет? Ты ведь не по убеждениям вор, по обстоятельствам… Вписать?..
Висит перо над бумагой, набухает на кончике капелька, а в капельке той – свобода, возможно недолгая, но такая сладкая.
– Валяй, начальник, ешь меня с потрохами, душа твоя чёрная, ментовская…
– Пишу… И давай без этих поз. Напоминаю, у тебя прабабушка была фрейлиной императрицы, а прадедушка камер-юнкером. Да и сам ты не лапоть деревенский, два языка знаешь и политесы разные. Непонятно, как только с такой биографией уцелел. Вот и давай лучше по-простому, хоть по-французски, когда с глазу на глаз… Как тебя если без кликухи? Как звали при маменьке с папенькой?
– Илья. Илья Владимирович.
– Ну, а я Пётр Семёнович. Будем считать – познакомились…
* * *
Урки стояли рядком, построившись в комнате не по росту – по чину, по иерархии в воровском мире. Стояли довольно спокойно, потому как привыкли держать фасон: негоже вору выказывать свой страх, хотя даже перед лицом смерти.
– Ну что, господа воры, отдохнули?
Неделю как их вынули с кичи, накормили, приодели, через полстраны прокатили, да не в столыпинских вагонах, а в купейных с проводниками, матрасами, белыми простынями и чаем в подстаканниках. Такие чудеса!
Но только не ждут урки от сего тёплого приёма ничего хорошего – лучше бы на них конвой орал и собаки ляжку рвали, тогда всё понятно и привычно. А так…
Стоят воры, ухмыляются, глазки лениво щурят, под ноги себе поплёвывают. Тёртые-перетёртые, «мусорские прожарки» прошедшие, суками резанные, кумом пуганные.
– Мысочки подравняйте.
– А полы тебе языком не вылизать? Ты нас на понт не бери, базарь, чего надо, а мы послушаем.
– Надо, чтобы вы ровненько встали, мысочек к мысочку.
– Да пошел ты!..
Бодрятся воры, а всё равно тревожно им, жизнь – она у всех одна, что у фраеров, что у воров. Ворам помирать гораздо горше, чем мужикам, которые кроме тачки своей или делянки лесной ничего не видели. А у воров на зоне жизнь справная да сытая. Но главное, нет здесь подле них подручных приблатнённых, которых они привыкли вперёд себя на заточки бросать. Одни они, с голыми спинами.
– Значит, не хотите… Запускай личный состав.
– Взвод!..
Ввалились в зал бойцы, разбежались, встали ровным рядком против урок. Они тоже, по сути, зэки – скалятся злобно, как псы на привязи, только что не рычат и пену с клыков не роняют. Сколько они от воров и блатных на зонах натерпелись, а сколько те их дружков-приятелей заточками не за понюх табака зарезали. Очень хочется теперь отыграться. Очень, просто руки чешутся!.. А кто-то и узнал своих обидчиков. Тесен мир, особенно за колючкой, когда через десяток крыток и зон проходишь.
– Что, Резаный, узнал? Помнишь Тагильскую зону?..
Узнал, и хорошо, что узнал, сговорчивее будет.