Олег Игнатьев - Дойти до ада
«Наверное, шок, — подумал Климов и еще раз вздрогнул от раздавшегося выстрела. — Совсем боли не чувствую».
Он перекатился через локоть и увидел оседающего на пол Слакогуза. Его тучное и сразу вздувшееся тело приближалось к глазам Климова. Новый выстрел окончательно добил его и распластал в дверном проеме.
Сзади него, сжимая «магнум», сотрясалась от рыданий Юля.
27
Не зря Климов сразу инстинктивно почувствовал в ней друга.
Порывисто прижав ее к себе, Климов шепнул: «Умница», погладил по спине и высвободил пистолет из ее пальцев.
От Юли ничего нельзя было добиться. Все лицо ее было залито слезами. Ее била нервная икота. Единственное, что она еще могла, так это смотреть на Климова своими прекрасными глазами да еще нервно покусывать побледневшие губы.
Отшвырнув пистолет Чистого под стол, Климов поднял с пола свой «Макаров», схватил Юлю за руку и бросился к сейфу.
— Скорей.
Юля с отвращением переступила через Слакогуза и, поддаваясь воле Климова, устремилась вслед за ним.
— Держи фонарь. Свети.
Распахнув дверцу шкафа с остывающей фиолетово-огненной окалиной — термит прожег дыру величиной с кулак, и замка, по сути дела, уже не было, — он обнаружил вместо фотопленки горстку пепла.
Сработанный Слакогузом компромат был уничтожен. «Уже легче», — решил Климов и попросил Юлю держать фонарь правее. Ее губы и пальцы все еще вздрагивали от жестокого озноба. Луч фонаря плясал на стенке сейфа.
— Вот он, — сказал Климов и показал на узкую пластину из металла, которая была прикручена к боковой стенке. — Код от камеры газгольдеров.
Слепо повинуясь Климову, Юля даже не раскрыла рта. Только склонила набок голову.
— Шестнадцать. Сорок. Сорок восемь. Двадцать. Тридцать…
Капля металла застыла на последней цифре, и Климов отковырнул окалину клинком.
— Тридцать три, — прочел вслух и тотчас усомнился. — А может, тридцать восемь… — Посмотри, — сказал он Юле, — что здесь выбито, какая цифра?
Он взял из ее рук фонарь и высветил пластинку с кодом.
Юля всмотрелась в цифры, прошептала: «Я не знаю», зачем-то провела по цифрам пальцем, как слепая. Легкая тень, скользнувшая по ее лицу, на какое-то мгновение дала почувствовать глубину ее раскрытых глаз. Ту глубину, в которой можно было утонуть. Ее приоткрытые губы, вздрагивавшие от озноба, казалось, ждали поцелуя, благодарного и утешительного поцелуя, а не разговоров, не разглядывания цифр. Неукротимая стремнина чувств влекуще потянула Климова к трепетным губам…
— Бежим, — шепнул он Юле и повлек ее к двери. От дыма в комнате уже кружилась голова. Глаза слезились.
Выглянув в коридор и убедившись, что он пуст, Климов с Юлей побежали к лестнице. В застрявшем лифте кто-то колотил ногами в двери. Слышались проклятия и ругань.
Юля не отпускала руку Климова, да он и не позволил бы ей это сделать. Слишком темно, слишком опасно было в шахтоуправлении.
Добравшись до цокольного этажа, до вестибюля, а затем до узкого туннеля, ведущего, как понял Климов, прямо в бункер, они с Юлей обнаружили в стене обитую железом дверь. Ни он, ни Юля не имели представления, что там находится. Замок был навесной, и Климов без труда сорвал его. Открыв дверь, Климов включил фонарь, увидел дворницкий совок, тряпки, ведра, обтрепанные метлы и втолкнул Юлю в каморку.
— Спрячься здесь.
— А вы? — оцепенело испугалась Юля.
— Никому не открывай. Не выходи. Я за тобой вернусь.
Юля кивнула:
— Да, конечно.
Климов увидел в углу крепкий черенок лопаты и сказал, чтоб Юля изнутри закрылась с его помощью, использовала черенок вместо засова.
Убедившись, что запор держит надежно, Климов вырвал из косяка дверной рамы болтавшийся на петле замок, подумал-погадал, куда бы его деть, и, обнаружив трубы отопления, идущие над головой, швырнул на них замок. Теперь дверь дворницкой казалась нерабочей, заколоченной навеки.
Только теперь Климов дотронулся до поцарапанной пулей щеки, коснулся мочки уха. Кровь запеклась и больше не текла по шее.
«Все хорошо, все просто замечательно, — подумал Климов и двинулся в сторону бункера. — Медик там, если уже не в штольне».
Чтобы удостовериться в своих предположениях, Климов включил рацию.
— Медик! Я Чистый, направляюсь в бункер.
— Я Медик, — услыхал Климов голос санитара Сережи. — Как наверху?
— Спокойно.
— Зато у рудника убито пятеро. — В тоне Медика звучал укор. — Похоже, Могильщик не один.
— Один, — запротестовал Климов. — Могильщик один. Его уже загнали в угол, скоро доберутся.
— Ладно, я на месте, — сказал Медик. — Жду тебя с Мишаней. Кстати, где он? Рация молчит, его не слышно.
— С девкой возится, — ответил Климов. — Наверху.
— А ты где?
— В вестибюле.
— Подходи.
— Иду, — сказал Климов и выключил рацию.
Климов поспешно побежал.
«Шестнадцать. Сорок. Сорок восемь. Двадцать. Тридцать девять, — считал он про себя, — а может, тридцать три, а может, все же восемь». Последняя цифра была в голове у Медика.
И это раздражало.
Террор — тонкая кухня, на которую не всякого пускают. Кто-то «наверху» руководил, подсказывал и направлял ход акции. Хитрую придумал рецептуру.
Климов постоянно открывал в слаженном механизме террора что-то новое. Поражала дисциплина, боевая выучка, профессионализм. И — никакого мародерства. Магазины не грабили, по домам не шныряли, шмон не устраивали.
Прикидывая в уме, как лучше провести захват Медика, Климов перешел на шаг, осторожно свернул вправо, выключил фонарь.
Он понимал, что где-то здесь, в ближайшем переходе, — бункер, возможно, перед бункером есть что-то вроде тамбура. Своеобразный фильтр, через который посторонний в бункер не проскочит, не пролезет и не просочится. Значит, с Медиком придется повозиться. Ни один уголовник не сдастся добровольно, без сопротивления, если ему уготована смерть, и торг, как говорится, неуместен. Климов это знал прекрасно. Имел опыт. Осознавал, что схватка может быть смертельной. Жизнь настолько хрупка сама по себе, что надеяться в кровавой заварухе на гладкий исход дела просто глупо. Может быть, придется завершать дело Петру…
Автомат был за спиной, «магнум» за поясом, «Макаров» — в кобуре под мышкой, клинок в ножнах, а руки свободны. Главное, это руки и ясная голова.
«Они обязательно запаникуют, — подумал Климов об охранниках в бункере и осторожно двинулся вперед. — Нет ничего страшнее неопределенности. Выматывает нервы до предела…»
— Стой! — В грудь Климова уперся автомат. Из-за угла бесшумно появился охранник. — Назад и на пол!
Климов стремительно нырнул под автомат. Охранник отлетел к стене, ударился затылком, сполз по стене — Климов бил расчетливо и сильно. Вырвал автомат. Огляделся, никого. Ударил ногой в челюсть, ткнул прикладом в пах.
— Ни звука, парень! — И еще раз точно, резко рубанул ботинком шею. — Отдыхай.
Охранник застонал:
— Хватит, сука…
— Тихо! — выдернул клинок из ножен Климов, поднес к горлу охранника. — Кто на стреме?
— Гойда и Лисак.
— Твоя кликуха?
— Пластырь.
— Где пахан?
— Который?
— Медик, — сказал Климов и посмотрел на парня.
— Медик в яме, — сказал тот и сразу пояснил: — С охраной в бункере.
— Сколько их там?
— Осталось двое.
— А где третий?
— Дуба врезал.
Только теперь до Климова дошло, что третьего он отравил вместо Медика, совсем сбился со счета.
— Лисак и Гойда в бункере или в предбаннике? — засунул клинок в ножны Климов и прижал коленом дернувшееся бедро Пластыря. — Спокойно.
Тот рычаще схаркнул кровь и высморкался на стену.
— В предбаннике.
— Пароль.
— Гасить любого.
— И Чистого и Слакогуза? — спросил Климов.
— Нет, — ответил Пластырь. — Этих приказано пропускать.
Климов еще раз надавил локтем на горло захрипевшего охранника. Тот булькающе засипел, и ноги его судорожно-дробно застучали пятками по полу. Через несколько секунд все было кончено.
Климов поднялся.
— Это справедливо, — вполголоса сказал он. Хмыкнул, поймав себя на том, что разговаривает сам с собой. А вслух сами с собой обычно разговаривают старики и чокнутые. — Никакой я не старик, — уже нарочно, внятно сказал Климов и остался доволен услышанным.
«Лучше стать зверем, чем гнидой. Самое главное сейчас — спасти людей», — думал Климов. Затаив дыхание, на цыпочках он подкрался к тамбуру бункера и приложил ухо к двери.
Голоса были глухими, но кое-что расслышать было можно. Судя по интонациям и фразам, говоривших было много. Человека три-четыре, не меньше.
«Или Пластырь обманул, или Медик сидит в тамбуре, — подумал Климов и постарался уловить смысл разговора. — Одно из двух, скорее всего, первое».
