Данил Корецкий - Рок-н-ролл под Кремлем
– Заткнись, – сквозь зубы процедил Леший.
На поверхности шел дождь. Шум воды под ногами стал громче, в нем появились неспокойные клокочущие нотки. Леший на секунду прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и включить то, что по-русски называется «чувствовать жопой».
– Что это было? – прошептал сержант.
Леший поправил наголовник с фонарем и молча двинулся вперед.
– Я видел… Ебсель!.. Это что за уебище такое, а? Бляха, бляха, ни хрена себе, уебище! Ты видел тоже, да? Уе-о…
Сержант посеменил было следом, но тут вдруг остановился и с шумом втянул в себя воздух.
– Не, слушай, это ж паук, точно! Паук! Охрененный! Он по-паучиному так бегает, и быстро, быстро так! Ебсель, ебсель… А как же мы?
– Никак, – сказал ему Леший. – Хочешь, иди. Не хочешь, оставайся здесь. Жди своих эмчеэсников.
– Нет уж, спасибо! Что-то мне здесь не нравится. Пошли дальше.
Сержант вспомнил вдруг про свою рацию, принялся трясти ее на ходу и дуть в микрофон. Но от такого дутья еще ни один прибор не включился.
Впереди тоннель сворачивал на двадцать градусов. Здесь, затаившись за углом, и поджидал их неизвестный доброжелатель. Подсвечивая двумя фонарями, Леший внимательно осмотрел пол и стены. Среди мусора лежала, дергая лапой, подыхающая крыса. Обычная крыса, без аномалий. Только голова ее была оторвана и валялась в стороне, тараща в темноту остекленевшие глазки-бусинки. Рядом на стене расплывалось бесформенное темное пятно.
Сержант плюнул, стараясь попасть в крысиную голову.
– И что скажешь?
– Думаю, кто-то оторвал крысе голову, – сказал Леший. – А потом увидел нас и бросил камнем. Логично, по-моему. И нечего здесь думать. Нам сопляков этих еще отыскать надо.
– Но я же видел, он раскоряченный такой, на лапах… В два раза ниже нас с тобой… Кто это был?
– Паук, ясное дело, – бросил Леший. – Охрененный паук.
Он посветил на свои часы и ускорил шаг. Сержант громко сопел чуть позади, стараясь не отставать. Было около девяти, а у Лешего на этот день имелись свои планы.
– Пауки не умеют бросаться камнями, – сказал он некоторое время спустя. – И ссать на стены не умеют.
– Может, урод какой-нибудь? – поразмыслив, выдал другую версию сержант. – Типа карлика…
Опять карлик. Маленький, страшненький, детские ладошки, легонький, как перышко, проворный… Вот-вот. Что-то здесь было.
– Но ведь у него света не было, – перебил его мысли сержант. – Он без света ходил, верно? Как же он видел?
* * *Шила дышал так, будто собирался отдать концы. Он сидел, уткнув голову в колени, говорил тихо и бессвязно. Ни удивления, ни радости в его голосе не было. Все по барабану.
Это называлось «катакомбная болезнь» – когда человек долгое время без воздуха и света, а усталость и судороги в ногах доводят до исступления.
– Шилов я. Шилов… Юрфак, первый курс, четвертая группа… – пробормотал он, когда Леший принялся его тормошить за плечо.
– Шилов Геннадий Петрович. Восемьдесят третьего года рождения. Все хорошо. Я в порядке… Ноги болят. Пить охота. А так все пучком. Шилов я. Шилов моя фамилия…
– Где остальные?
– Не знаю. Крюгер ушел. Его переехало… Сдох Крюгер. Валик уснул. Ну и х… с ним. Пусть спит.
– Где спит?
– Там.
Он неопределенно махнул рукой. Леший наклонился к нему поближе, и Шила, зажмурившись от света, вдруг как-то странно дернулся и ударил его по лицу. Леший хоть и поздно подставил руку, но удар отвел.
– Тихо, тихо. Сиди.
Леший взглядом показал лейтенанту на флягу, пристегнутую к поясу. Тот отстегнул ее и, отвинтив крышку, приставил горлышко к губам Шилы. Шила сделал несколько жадных глотков и резко мотнул головой. Его тут же вытошнило.
– Побудь с ним. Пойду, поищу этого Валика, – сказал Леший, поднимаясь.
Валик лежал чуть дальше, на пороге южной развилки, лицом в зловонной жиже. Леший схватил его, бросил себе на колено вниз животом, переломил надвое и тряс до тех пор, пока тот не закашлялся и не заматерился. Потом отвесил несколько пощечин и дал глотнуть коньяку из фляги.
– Кто-нибудь еще здесь есть? – спросил он.
Чтобы добиться ответа, понадобились еще пощечины и еще глоток коньяку.
– Шила, – просипел наконец Валик. – Только он спит…
– Третий где? – крикнул ему Леший. – Люсик, друг ваш, – где он?
– Люсик ушел. Давно. Не знаю.
– Вставай, пошли.
– Куда?
Леший кое-как поставил его на ноги и поволок за собой. Сержант сидел на корточках перед Шилой и осматривал его правую руку: через все предплечье шла рваная рана. Шила оставался в прежней скрюченной позе.
– Ну он и влип, – сказал милиционер, кивая на руку.
Леший никак не прокомментировал это замечание, рывком приподнял голову Шилы и насильно влил в рот еще одну порцию. Тот протестующе зашевелился, пытаясь выбить флягу. Леший схватил его за шиворот и приподнял.
– Стоять! Смирно! – гаркнул он.
Потом повернулся к сержанту:
– Колодец в двадцати метрах южнее. Дойдешь до развилки, сразу увидишь. Поднимись наверх и вызывай кого-нибудь – Крушинского своего или эмчеэсников. И «скорую» тоже. А я доволоку этих «овощей». Потом поможешь поднять.
Сержант ушел, а Леший, оставшись один на один с «овощами», сказал:
– Ну что, мать вашу, диггеры хреновы? Сейчас вы пойдете, куда я вам скажу. Пойдете ножками, волочь на себе никого не стану. Не захотите идти, рожи разобью, зубы повыбиваю, но идти заставлю. Здесь никто не останется. Понятно? Если когда-нибудь еще увижу вас под землей пьяных и непотребных – убью и скормлю крысам. Я не шучу. «Залаз», через который спускались на проспекте Мира, – забудьте. Таким говнюкам, как вы, место на дискотеке под «экстази». Повторять больше не буду. Вперед, пошли!
* * *Последнего из пропавших – Люсика – обнаружили в районе Новокузнецкой. Только не под землей, не в дренажном коллекторе и не в тоннелях теплотрассы, а возле мусорного контейнера во дворе дома № 26 по улице Пятницкой. Обнаружили его не Хорек с Вано, и не эмчеэсники, а группа молодых парней и девчонок, периодически толкущихся во дворовой беседке, – точнее, один молодой человек из группы, который отошел по малой нужде за бетонную ограду мусорки. Нашли в тот же день, ближе к полуночи. У Люсика были две огнестрельные раны в животе (пули были кем-то извлечены при помощи режущего инструмента), он был упакован в пластиковый 100-литровый мешок и мертв совершенно однозначно и давно, более шести часов. Леший узнал об этой находке на следующий день от того самого сержанта, узнал и мысленно поблагодарил его за настырность, благодаря которой они спустились под землю вдвоем и благодаря которой у Лешего имелось стопроцентное алиби.
Глава 5
По следу шпиона
23 июля 2002 года. Москва
Евсеев перевернул последнюю страницу и закрыл тонкую папку из грубого коричневого картона с грифом «Секретно». Хотя ни один кодекс не предусматривал секретного судопроизводства, такой гриф ставился на всех делах, расследованных органами КГБ. Рассматривать их имел право только специально выделенный судья, имеющий допуск. Защиту осуществляли два-три адвоката, тоже с оформленным допуском. Естественно, зубры адвокатуры в их число не попадали: отбирали «ручных» – послушных и покладистых, так что неприятных сюрпризов, а тем более, упаси Боже, оправдательных приговоров ждать не приходилось. Опять же, в нарушение общего порядка, «комитетские» дела не поступали в судебные архивы, а возвращались в орган расследования, где хранились вечно.
Судя по сохранившемуся глянцу картона, папку трогало не очень много рук. По правде говоря, она выглядела как новенькая. И все-таки на пальцах остался тонкий целлюлозный пух, белесый, как пыльца на крыльях моли. Капитан невольно вытер руки о джинсы и перелистал папку еще раз.
Это было уголовное дело по обвинению Кертиса Вульфа по статье 83 Уголовного кодекса РСФСР, возбужденное 16 июля 1972 года: постановление идет первым листом следственного тома. На второй странице – анкета и фото молодого фотогеничного мужчины с правильными чертами лица и уверенным взглядом, хотя обычно после процедуры ареста и стрижки под ноль фотогеничность исчезает, да и от уверенности ничего не остается.
Да, это серьезный разведчик… Или, прибегая к газетному языку тридцатилетней давности, – матерый шпион. Который, к тому же, остался неразоблаченным…
Евсеев долго всматривался в фотографию, испытывая странное ощущение: совсем недавно, еще неделю назад, это древнее дело было всеми напрочь забыто и никому не нужно. Случайная находка кассеты, споры вокруг нее, разные версии и мнения, в том числе и настойчивые предложения выбросить старый хлам в мусорную корзину… Но теперь бесконечная цепочка причинно-следственных связей объединила 1972 и 2002 годы, причем в одной точке сошлись восемьдесят девятый номер гостиницы «Интурист», скользкий американский турист Кертис Вульф и запись вербовочной беседы… А главное – «дядя Курт» из малореальной абстракции, бесплотного голоса с осыпающейся магнитной ленты, превратился в конкретного человека!
