Александр Маркьянов - Обратный пал. Часть 1
Но это все было во времена глобального противостояния США и СССР. Теперь, после того, как СССР не стало, добавилась другая проблема. С русскими, конечно было играть сложно — но они, по меньшей мере, всегда играли по правилам и были цивилизованными людьми. А теперь нашими противниками были совсем другие люди. Те, кто способен напасть на деревню, отрезать головы маленьким детям, сложить их в таз и выставить на дорогу — в назидание другим, тем кто сотрудничает с правительством. Не верите? А я сам это видел в Алжире, когда работал там в девяностых. Что я там делал? Не спрашивайте… скажем так у меня к мусликам давние счеты — равно как и у них ко мне. И такого я навидался — что на всю оставшуюся жизнь хватит…
Люди, которые нам противостояли словно вышли из средних веков, из времен Крестовых походов. Дикие, грубые, жестокие, ни во что не ставящие ни свою, ни чужую человеческую жизнь — и мы должны были с ними как-то бороться — пока они не пришли к нам в дом и не сделали с нашими детьми то же самое, что и с алжирскими. А еще при этом мы должны были соблюдать Женевскую конвенцию, уважать права человека, в том числе права тех извергов, что отрезают головы детям и отчитываться в Сенате и в Конгрессе перед нашими законодателями из комитетов по разведке. Догадываетесь, на что я намекаю?
И тогда в ЦРУ, да и в других разведслужбах, в результате естественного отбора стали доминировать две формы сотрудников. Внизу, на полевых операциях — люди с двойственным сознанием, те что привыкли нарушать закон с той же легкостью, как и бриться по утрам. Если закон мешал пытать — они отодвигали закон в сторону и пытали, если мешал убивать — забывали про закон и убивали. А наверху в штабах — люди совсем другого толка. Те, что отдают устные приказы на противоправные действия — а потом, если что-то пошло не так — просто сдают исполнителей на растерзание и открещиваются от всего. Вы думаете, те солдаты, что издевались над пленными иракцами в Абу-Грейбе — они это все сами что ли придумали? Как говорят ковбои — не смешите мою лошадь…
И что сейчас получается? Я связываюсь с Лиссом — мол я такой то и такой то устроил в городе перестрелку с мексиканскими гангстерами, нахожусь там то, вытаскивайте. А ему зачем это — мои проблемы? Тем более — он мне не давал задания, я сам в дерьмо вляпался. Скорее он сам и сдаст меня — чтобы остаться чистеньким. А заодно и Марию сдаст — тем же бандитам. За деньги или еще за что — но сдаст.
Нет, из дерьма надо выбираться самому…
Машина начала тормозить перед шлагбаумом…
— Эй, Робин. А на базе укромное местечко для меня найдется — поближе к кухне и подальше от начальства?
Робин повернулся ко мне
— Чего ты задумал?
— Не светить задницей. Тебе ведь это знакомо?
— Найдем… — после нескольких секунд раздумий проворчал он
Вот этим армия от ЦРУ и отличается — тот, с кем ты подставлял задницу под пули не сдаст тебя, как пустую пластиковую тару на пункт сбора…
Стоящий перед нами светло-серый Додж-Караван тронулся и Фокс подрулил прямо к проверяющему документы солдату — тучному, молодому, с пышными черными усами — явно мексиканского происхождения. Робин протянул свой пропуск, солдат вопросительно покосился на нас — но мой друг уверенно кивнул
— Все нормально. Старик в курсе…
— Купили новую машину, сэр? — осведомился солдат
— Взял напрокат. Если понравится — возьму такую-же. Какая стоянка свободна?
— На третьей почти никого нет, сэр…
— С чего бы это?
— Генерал Мильтон, по слухам, сегодня не в духе, сэр — а когда у него такое настроение, каждый офицер на базе старается найти для своей задницы надежное укрытие как можно дальше отсюда. Третья стоянка, сэр…
— Спасибо…
Робин нажал на газ — и мы неспешно покатили по территории базы…
— Все еще пьет? — спросил я
— Уже меньше…
Армия — это вообще тесный и замкнутый мирок, здесь все про всех все знают и скрыть что-то почти невозможно — ни хорошее, ни плохое. Хоть я и не служил под началом генерала Мильтона — но знал, что он пьет и все это скрывают, потому что знают причину…
Сын генерала Мильтона, первый лейтенант Рик Мильтон погиб в конце двух тысяч первого года, в Афганистане. Погиб он нелепо и страшно… В то время спецназовцы и горные егеря из Десятой горной действовали по всему Афганистану — часть отыскивала цели в тылу у талибов и лазерами наводила на них авиацию, часть — была военными советниками у командиров противостоящего талибам Северного альянса, а кое-где — и просто принимала на себя командование афганскими подразделениями. Не было ни нормальной связи, ни кодов опознания, ни взаимодействия нормального — а как отличить колонну талибов от колонны войск Северного альянса, которую ведут американцы — скажите на милость? Вот и тут две группы наших войск нормально не опознались, одна из них решила что талибы зашли к ним в тыл — а придурок авианаводчик не разобравшись, навел звено штурмовиков на своих же. В результате даже хоронить оказалось нечего — настоящее месиво из американцев и афганцев, из мяса, костей и афганской земли. Положили в закрытый гроб что могли, добрали до нужного веса камнями. Вот так вот бывает. А генерал, потеряв единственного сына, не ушел в отставку — но начал пить. Вообще в Афганистане за время пока мы там находимся, столько всякого дерьма произошло, что и вспоминать не хочется — чтобы самому не начать спиваться…
Припарковались — не на стоянке, а около каких-то ангаров. Фокс заглушил мотор, вышел из машины…
— За мной…
Место, где мы смогли бы укрыться оказалось на поверку обычным ангаром, который использовался как вещевой склад. Паллеты со снаряжением до самого потолка — и все, больше здесь ничего не было…
— Прошу! — подполковник застыл у двери
Дамы, конечно же вперед…
— Слушай… — задержался я у двери — если уж ты мне друг, так будь другом до конца…
— Интригующее начало… — скептически проговорил Фокс
— Просьба небольшая. Сможешь устроить так, чтобы мы отсюда вылетели каким-нибудь военным бортом и без документов?
— Куда? Надеюсь, не в Панаму?
— Нет. В один из северных штатов США, неважно куда…
— Что ты там забыл?
— Подальше отсюда…
— А ее? — Робин посмотрел в сторону тюков со снаряжением, за которыми скрылась Мария
— Тоже. Ей надо свалить отсюда — и мне тоже. И оружие куда-то деть надо.
— С 130 тебя устроит?
— Да хоть «Дакота»…
— Жди здесь… — подполковник Робин Фокс тяжело вздохнул, будто принял для себя какое-то решение — что-нибудь придумаем…
— Ты — да не придумаешь… Тыловики всегда неплохо жили…
— Оно так. Я вас тут закрою, чтобы никто не сунулся…
— Эй, мы же тут задохнемся, черт тебя дери…
— Не задохнетесь. Если только я про вас не забуду. Жди.
Дверь захлопнулась, отрезая нас от света. Освещения в ангаре не было вообще — обычный склад, зачем тут освещение. Пахло… в общем. Новым пахло как в магазине. Тусклый свет давали только несколько окошек над дверью. Проверив, заперта ли дверь, я пошел к Марии…
Та успела устроиться и весьма неплохо — стащила какой-то тюк с паллеты и уселась прямо на нем, используя другие тюки как спинку. Ее глаза, словно кошачьи, немного блестели в темноте…
— Ну? — начал я
— Что — ну?
— Допустим, мы свалим отсюда, в этом я тебе помогу, раз уж ты рядом оказалась. А дальше что?
— Есть предложения? — ловко перехватила нить разговора Мария. Опасная девочка, опасная — место ей не на панели, а в адвокатском кабинете. Там как раз — такие все зубастые…
— Есть деловое предложение. Ты знаешь то, чего не знаю я и что я хочу знать. У меня есть то, что нужно тебе — убежище на несколько месяцев, где тебя никто не найдет. Предлагаю сделку.
— Что за убежище?
— Домик в лесу. Там, где никто не ходит, куда сложно добраться и где тебя никто не найдет, если ты захочешь, чтобы тебя не нашли. Вряд ли среди киллеров мафии найдутся такие, которые смогут уверенно чувствовать себя в лесу. А нравы там патриархальные — у всех оружие, все умеют из него стрелять и ни один чужак не останется незамеченным. Если тебя привезу я — все будет нормально. А если за тобой придут киллеры — пусть даже и мексиканские полицейские — с оружием и с недобрыми намерениями — то жить им останется недолго. Пропадут в лесу — и все. Не они первые — не они и последние. Так как?
— Звучит заманчиво… — голос Марии был серьезней некуда, словно мы сидели в кабинете в нью-йоркском Даунтауне и обсуждали сделку, оцениваемую в сумму с восемью нулями — но я хочу услышать и о том, что ты хочешь знать?
— А тебе не все ли равно? Это же твой путь отсюда…
— Нет, не все равно. Есть вещи, о которых не только говорить — го которых даже думать опасно. О таких вещах я говорить не буду.
