Сергей Алексеев - Удар «Молнии»
Саня прошел по шпалам, выбрал ровное место между рельсов и вытащил бубен из сумки: цыгане принесли и вернули ему оставленные на вокзале вещи. Встряхнув над головой бубен, Саня отбил себе ритм и пошел плясать. Если ОМОН рассчитывал заодно потрясти табор, то сейчас он путал все планы. Внезапного налета никак не получится, и обманчивая тишина вокруг говорила лишь об одном: решали, брать танцора или все-таки проводить всю операцию.
Решили брать танцора…
Слева и справа возникло шевеление, и в тот же миг тишину взорвал неприятный лающий голос из автобусного репродуктора:
— Стоять! Не двигаться! Руки за голову! Грязев вскинул руки, позвенел бубенцами и на мгновение замер. Две фигуры в масках выскочили на насыпь — это была их ошибка, результат плохой подготовки, и Саня немедленно ею воспользовался, прыгнул под откос и не скрываясь помчался к автобусу. Оттуда запоздало выскочила еще одна «маска» с пистолетом в руке и в тот же миг лишилась оружия. Выбитый пистолет улетел куда-то на черную, разбитую гусеницами землю, а сам омоновец — под автобус.
Путь был свободен до самого города… Когда он уже скрылся из виду, растворившись в сумерках над темной весенней землей, за спиной треснула короткая очередь. Стреляли для острастки или кто-то споткнулся в темноте — небрежное обращение с оружием. В ответ Грязев побренчал бубном и взял неспешный темп, рассчитанный на длинную дистанцию. Как всякий «заяц», он долго водил охотников по окраинам города, петлял по пустырям, забегал в жилые кварталы, заставлял их гоняться друг за другом и, когда они теряли след, поджидал кого-нибудь, подпускал на выстрел и плясал под бубен да еще под треск злых автоматных очередей. Похоже, бойцы получили приказ бить по ногам, поскольку чаще всего пули ковыряли землю и редко секли головой прошлогодних густых репейников. Наконец, охотники подустали и сменили тактику. Если кто-то из них обнаруживал «зайца», пляшущего на виду, падал в укрытие и по радио пытался навести на него своих товарищей, взять в кольцо или ножницы. Ребята в ОМОНе оказались молодые, азартные и от этого постоянно делали ошибки. Они давно уже убедились, что «заяц» не вооружен, но отчего-то боялись сближения, возможно, думали, есть граната. Поэтому Саня Грязев легко вырывался из всех окружений. И когда сожгли по нему сотни полторы патронов, когда взошло солнце и надоело плясать казачий спас — танец, надо сказать, веселый, но специфический, — Грязев обратился в «волка». Он сделал круг и лег возле своего следа. Уставшие бойцы впадали в отчаяние и теряли даже природную осторожность. Парень попался ему здоровый, но рыхлый, с «сырыми» мышцами. Саня отобрал у него автомат и радиостанцию, кое-как замкнул наручники на запястьях — кольца почти не сходились. Из автомата он вынул затвор, бросил неподалеку в траву, чтобы можно было найти, и включил радиостанцию.
— Позывной командира, быстро! — приказал он.
— Не скажу! — по-партизански заявил боец.
— Как хочешь, — бросил Саня и позвал в микрофон: — Командир! Эй, командир, ты что, спишь, что ли?
— Кто это? Кто, мать вашу… — Судя по привычке круто материться, командир побывал либо в Афганистане, либо на Кавказе.
— Это я, командир, — сказал Грязев. — Успокойся и слушай внимательно. Твои бойцы стараются, но ты действуешь очень плохо. Отвратительно! Хватит гонять людей и жечь патроны. Труби общий сбор, пусть ребята отдохнут, а ты готовь задницу, понял? Будет хорошая вздрючка. Тебе сколько до пенсии?
— Ты кто такой?! — Голос командира дребезжал от гнева. — Ты кто, сука? Все равно не уйдешь!.. Достану! Кто ты?!.
— Проверяющий, — спокойно сообщил Саня. — Идет негласная проверка подразделений ОМОНа. Так что готовься, командир. Привет! Конец связи!
Он выключил радиостанцию, сунул ее в карман бойца.
— Тебя как зовут?
Боец выслушал радиодиалог и сидел теперь поникший, придавленный собственным весом.
— Гамов, Костя…
— Вот что, Костя Гамов, — сказал Саня, подавая ему ключ от наручников. — Запомни: хорошему вояке надо много учиться, много думать и мало есть. Посмотри на себя, ты же жиром заплыл, а тебе всего двадцать пять. Загонят тебя, Костя, в «горячую точку» и грохнут на третий день или, хуже, в плен возьмут. Ты же ходячая мишень, а не боец! Хочешь быть профессионалом — учись и думай!
— Нас учат толпы на улицах разгонять, — вдруг со злостью признался омоновец и отвернулся.
— Ну хоть стрелять-то учат? Боец лишь дернул головой и стал отмыкать наручники. В глазах его стояли слезы, боялся моргнуть…
— Доложишь командиру, что попадал ко мне в плен, — жестко сказал Грязев. — Позор — это когда на него позрят, понял? — и, не оборачиваясь, зашагал к железнодорожной насыпи…
Пешком он ушел до Бирюсинска, там сел «зайцем» на проходящий поезд, рассчитывая в этот день добраться до Канска, однако на столике полупустого плацкартного вагона нашел вчерашнюю газету…
Под небольшой рубрикой «Пожары», непроизвольно притянувшей внимание, сообщалось о пожарах в Москве и Московской области за истекшие сутки — причины, сумма ущерба, погибшие… И вдруг глаз зацепился за фамилию, от которой сразу же пересохло во рту и стали тесными хромовые цыганские сапоги…
Глава 6
Похороны «генерала Дрыгина» состоялись на Ваганьковском кладбище на третий день после пожара. Наружка детально отсняла всех присутствующих, особенно случайных, в том числе и могильщиков, и тех, кто в тот час скорбел у соседних могил. Самого Кархана не было, однако обнаружилось четыре неустановленных лица, которые затем сели в одну машину и уехали. Двое из них «засветились» в Дубках, двое других уже попадали в фото- и телекадры Сыча раньше. Неизвестные отсняли на видео весь ритуал похорон, причем тоже снимали его в лицах, и часто — закрытый гроб генерала. Вели себя очень свободно: оператор седьмого отдела снял кадры, как один из «ореликов» долго держал крупный план «вдовы» генерала. Видимо, Кархан должен был отчитываться за срыв операции перед своими хозяевами, искал доказательства истинности смерти бывшего командира «Молнии».
Он поверил в пожар. Но не освободил генеральскую дочь.
На похоронах присутствовал почти весь состав «Молнии». Просматривая пленку, генерал отметил, что «зайцы» не потеряли формы, вели себя соответствующим образом и после ритуала на двух «Икарусах» поехали в бывшую пельменную, снятую для «поминок». Туда впускали строго — в дверях стояла охрана, поэтому «орелики» потолкались у входа и уехали. Генерал хотел побывать на своих поминках, однако Сыч убедил пока не высовываться. Эти «неустановленные лица» отправились на Ленинградский проспект, о чем князь Тучков доложил по телефону еще до просмотра пленки, привезенной Сычом.
И еще до Сыча дед Мазай получил полную развединформацию о трикотажной фабрике товарищества «Гюльчатай». Крестинин и Кабанов явились к нему утром в день похорон, сразу же после того, как выбрались с объекта. Сидели на кухне небритые, в грязных синих халатах, провонявших то ли затопленными подвалами, то ли канализацией, рассказывали, комментировали видеоматериал, отснятый на фабрике.
Сычовская разведка еще не отрабатывала этот объект и пока держала под наблюдением. А материал Крестинина был не просто любопытным, а сверхинтересным в оперативном плане. Хотя Кати там не оказалось… На фабрике работал всего один цех на двух этажах четырехэтажного основного здания и выпускал на суперсовременном оборудовании женские колготки, которые заклеивались в импортную упаковку, производимую тут же, мужские свитера и пуловеры с отечественной этикеткой. Два же первых этажа были превращены в складские помещения, доверху забитые самой разнообразной продукцией — от водки «Распутин» немецкого производства до венгерских колбас, американских сигарет и кока-колы. Но все это были «горчичники», отвлекающие предметы, как, впрочем, и сваленные за цеховым зданием цветные металлы — медь и бронза в виде троллейбусного контактного провода, труб, автомобильных радиаторов и искореженного проката. Для отвода глаз был организован и автосервис для иномарок, десятка два которых стояло на территории фабрики. Изюминка «Гюльчатай» скрывалась даже не в двенадцати молодых мужчинах славянского происхождения, живущих временно на первом этаже в небольшом боксе, где прежде была контора. Парни эти вели себя странно: не будучи запертыми, никуда не выходили, особенно когда на фабрике начиналась смена, спали одетыми на матрацах, расстеленных на полу, играли в карты, не пили, курили в строго отведенном месте и не выполняли на фабрике никаких функций. Они, словно новобранцы, ждали отправки и коротали время. Судя по поведению — а Володя Шабанов снимал их трижды, делая крупный план тех, кого возможно, — большинство из них побывали в лагерях, о чем говорили наколки, своеобразная мимика и движения пальцами при разговорах, так называемые «панты». Замкнутое мужское общество лишь обострило эти детали. Имея один этот видеоматериал, через МВД можно было точно установить личности некоторых жильцов фабрики.
