Дмитрий Осокин - Причём тут менты?!
Что-то удержало меня от соблазна посоветовать ему прогуляться вокруг дома и поискать там Алферова.
— Что мы с ним, сиамские близнецы? Откуда мне знать? Но ты, Василиваныч, по-моему, здорово рискуешь. Ищут бандиты, и ищет милиция… а ты по городу расхаживаешь. Не страшно?
— Работа прежде всего! Я, кажется, раскрутил все дело раньше милицейских. Просмотри завтра мою статейку.
Похоже, он не собирался уходить, транс-формер тряпочный!
— Просмотрю! — пообещал я ему.
Пусть он герой, пусть — с простреленной рукой, но должен же такой крутой парень понимать, что бывают ситуации, когда в нем никто не нуждается! Герой с дырой! Поерзав на стуле, я решил отбросить экивоки и сказал прямо:
— Э-э… Василиваныч, ты, это, что, ночевать здесь собираешься? — И выразительно на него посмотрел. С намеком.
Он понял. И поднялся.
— Ну, если у тебя любовь… — при этих словах Василиваныч гаденько ухмыльнулся, — тогда третий лишний! К тому же Настя уже мне все сказала. Вы за мной не закроете?
Он уже обращался к хозяйке. Настя вздрогнула — нет, они здесь были на нервах, довел Василиваныч девочку! — и, пожав плечами, пошла его провожать. В прихожую.
Воспользовавшись моментом, я взглянул на часы. Прошло пять минут. Если ничего не случится, еще через пять обязательно надо будет выглянуть из квартиры на лестницу, а то иначе Гаррику предоставится случай пострелять! Заодно я заглянул в смежную комнату. Пусто. Никакой засады. Скукота! Единственное, рядом с широченной, я бы сказал трехспальной, кроватью были разбросаны не только женские шмотки.
Заслышав цоканье каблучков в коридоре, я одним бесшумным прыжком вернулся на место и постарался развалиться на стуле так, словно мне и не довелось его покидать. Сейчас поговорим…
Но, как оказалось, у Насти были свои планы. Войдя в комнату, она очень натурально разрыдалась, и мне поневоле пришлось приподняться, чтобы позволить ей уткнуться мордашкой мне в грудь.
— Ну-ну, не плачь, дай мне раздеться…
— Что?!
— Говорю, дай я разденусь, сниму жилет, и плачь тогда в него сколько хочешь!
У меня под свитером не было никакого жилета, и шутка не получилась. Настя восприняла только первую ее часть — так мне в тот момент показалось. Она отняла руки от заплаканного лица, пошатнулась, чтоб не упасть, ухватилась за мою шею… остальное было делом техники. Все же она была очень хороша, да и прозрачная кружевная кофточка сыграла свою роль. Лифчика на ней не было, и я мог видеть затвердевшие острые соски, чуть приподнявшиеся кверху… точней, я мог их видеть до тех пор, пока они не вонзились в мой свитер, мне даже показалось, что они проткнули его насквозь и обожгли мое тело… Зубки влажно сверкнули перламутром, когда ее губы раскрылись, словно нежный алый цветок поутру… целоваться она умела, точно!.. Да, она не играла, ей было страшно, она вся дрожала… словно от холода сначала, но через пару минут Настя тихо застонала, и по ее телу прошла уже совсем другая дрожь… Грянула дрожь лихорадки… любовной лихорадки…
Ее рука соскользнула с моей шеи, на мгновенье залезла мне под свитер, приподняла его, и я уже наяву ощутил нежное прикосновение ее сосков к моей груди, они оказались не такими уж острыми! Скорей обжигающими. Да, действительно обжигающими: эта банальная, обыденная процедура напомнила мне фантастические рассказы об аннигиляции, антителах и женщинах из холодной плазмы. Те, кто хорошо учились в Школе, должны понять, что и холодная плазма обжигает!
Настина ручка, задрав мой свитер, поползла вниз, она, не отрывая своих губ от моих, погладила мои джинсы, со знанием дела начала расстегивать молнию… в какой-то умной книге я читал, что в экстремальных ситуациях у представителей «гомо сапиенс» весь «сапиенс» куда-то исчезает, остается сплошное «гомо», и инстинкт продолжения рода побивает все остальные инстинкты, включая инстинкт самосохранения. Я лично не мог позволить себе такой роскоши, перед моими глазами все еще стояли двое парнишек, подстреленных при мне в «Эг-ноге», и трагически забавный труп актера Светина в роли Михалыча… а не гибкая, стройная девушка, доведенная страхом и неопределенностью до состояния обезумевшей самки. Вот-вот Гаррик должен был начать пулять в дверь…
Однако продолжим: Настина ручка, задрав мой свитер, поползла вниз, и она, не отрывая своих губ от моих, начала со знанием дела расстегивать молнию. И тут ее рука наткнулась на что-то длинное и удивительно твердое.
— А-ах! — простонала она, прикусив мне губу.
Я попытался ее отстранить и объясниться:
— Это не «а-ах», это ствол револьвера! — пояснил я ей.
Она отпрянула от меня, словно я пошутил над Духом Святым, что, как известно, не прощается даже Всепрощающим Господом. И в то же мгновение послышался звук открываемой двери, затем грохот.
— Тяжелый же, сука! Настя, у тебя все в порядке?
— Нет!! — визг резанул мои барабанные перепонки. — У него револьвер!
Зря я гундел по поводу «гомо сапиенс» в экстремальной ситуации. Как ни странно, инстинкт самосохранения сработал у меня раньше инстинкта продления рода. Выхватив ствол, я метнулся к спальне — и вовремя! Потому что в тот же момент прозвучал выстрел: «Бдыц!» Люстра плеснула осколками, но я уже завалился за трехспальную кровать и, на всякий огнестрельный случай, шмальнул, не глядя, в гостиную.
Так страшно мне было только тогда, когда одна дама, разъярившись в ответ на мой грубый отказ следовать «следом за ней» в детский садик, вдруг начала осыпать меня пощечинами. Мне было лет пять, не больше, поэтому стало не столько больно, сколько обидно и страшно: еще бы, такая высококультурная женщина — и вдруг оплеухи! С возрастом я, конечно, сообразил, что ляпнул тогда что-то не то… что-то подслушанное у ребятишек из старшей, подготовительной группы, однако страх, удивление и обида остались.
Бдыц!!! Этот урод продолжал пальбу!
Не глядя, я второй раз взвел курок и выстрелил в гостиную. Славный грохот! Это у Меня здорово получилось! Чуть меньше мне понравилось то, что третья пуля моего соперника раскрошила спинку кровати всего в десяти сантиметрах от моей головы. Как-то сразу нахлынули нелепые мысли: любимые девушки предпочли бы увидеть меня живым, мама с папой и братаном-поэтом тоже огорчатся, если меня тут подстрелят… Я вспомнил о том, что квартира находится всего-навсего на втором этаже, и начал отползать к окну.
Бдыц! Дзынь…
Крайне обидно становится человеку, если единственный путь отступления находится в секторе обстрела его неприятелей. Не то чтобы я обиделся, но загрустил — точно! Два выстрела мой РЖ выдержал, однако в том, что при третьем он не разорвется у меня в руке, я не был уверен. Барабан провернулся автоматически, следовало отвести курок… Я уже был готов, наплевав на особые условия и понятие «смертельный риск», еще раз выстрелить, не глядя, и кинуться к окну, роняя по пути шкафы и человеческое достоинство, как вдруг из гостиной раздался голос… Удивительно знакомый, почти родной:
— Если ты высадишь окно, мы его пристрелим! Честно! Как говорят твои кореша: «В натуре, пристрелим!» Не рыпайся и брось ствол! считаю до трех: пять, четыре…
— Подожди! Секунду на размышление! — крикнул я и перекатился, чтоб меня не поймали пулей по звуку.
Он не выстрелил.
— Твоя секунда продлится не больше минуты! — посрамив теории Эйнштейна и Козырева, предупредил меня тот же голос.
Я не ответил. Кого «пристрелим» было и так понятно. Бедолага Гаррик попался на лестнице и получил по тыкве. «Мой шпалер всегда при мне», — это его утверждение запомнили. И припомнили. А вот что и у меня окажется ствол, никто не ожидал, ясно. Но больше всего меня смущало совсем другое: гарантии! Допустим, он не блефует и готов спустить Гаррика. Но что будет, если я пойду на переговоры? Маленькая отсрочка? Или…
— А ты его не хлопнул уже? Я хочу посмотреть!
— Он тяжелый! Как я его тебе внесу, чтоб ты посмотрел?
Логический тупик.
Совершенно очевидно: собрались дилетанты, выхватили пушки, постреляли друг в друга, почти не глядя, а теперь вот два перепуганных индивидуума дрожат в разных комнатах с револьверами наготове. Два? Не факт, три! Настю нельзя сбрасывать со счетов… ну или там с файла, если память все же похожа на компьютер. Не восьмое марта, лениться она не станет, точно! Чем может — поможет своему дружку, которому нечего терять!
Ему и впрямь терять уже нечего. Я лежал за широкой трехспальной кроватью, сердце бешено колотилось у меня внутри, а желудок от страха сводило так, словно я не ел дня четыре. Но мозги работали безумно быстро, видения недавнего прошлого проносились в них с неимоверной быстротой, и их последовательность обретала смысл — смысл, оправдывающий мою многословность на предыдущих страницах. Ты, читатель, и я, благодаря этой многословности, теперь оказались в равных условиях, ведь я так скрупулезно отображал все события этих опасных дней…
