Евгений Сухов - Алмазный остров
Поскольку у такой дамы не может не быть воздыхателей и поклонников, то следующие вопросы напрашивались как бы сами собой: кто эти воздыхатели и поклонники? Каков круг ее знакомых?
Помимо этого, нужно было разрешить еще кое-что: каковы интересы и привычки у такой броской дамы? И уже ответив более-менее на поставленные вопросы, можно будет задаться следующим: где такая дама может проживать?
Влодзимеш отложил фотографическую карточку и погрузился в раздумья.
На первый вопрос он для себя уже ответил: такая дама, как «баронесса фон Гольстен», может бывать всюду! Это только кокотки или весьма недалекого ума куклы-красотки, неожиданно выбившиеся в аристократки по случаю удачного замужества, впадают в необоснованный снобизм и с неохотой выходят за пределы Старого города, и уж тем более не общаются с теми людьми, которых считают ниже себя по положению. Дамы же с умом и образованностью или аристократизмом в крови не станут кичиться деньгами и титулами, а будут вести себя естественно и соответственно той среде, в которую привел их случай. Фигурантка, выдающая себя за баронессу фон Гольстен, была именно из таковых. Ведь общалась же она с бывшим актером, опустившимся так, что дальше некуда, и с женщиной весьма сомнительных занятий? И прийти в ночлежный дом для выбора подельников не побрезговала, а для этого нужно своеобразное мужество. Стало быть, разыскиваемая Ольга Григорьевна фон Штайн, выдающая себя за баронессу фон Гольстен, может бывать повсеместно. И круг ее знакомых может статься самый разнообразный…
Ренке снова посмотрел на фотографию «баронессы».
Где и в каких магазинах она одевается?
Вот на этот вопрос возможен вполне конкретный ответ: только в самых лучших и дорогих. Ведь, помимо самоуважения и соответствия титулу баронессы, Ольга Григорьевна фон Штайн, проживая в Петербурге, принадлежала к высшему столичному свету, а это обязывает ко многому и создает определенные привычки и манеры. Такая дама не станет одеваться в лавках, а предпочтет самые модные и шикарные магазины и дорогие ателье, следуя как традициям светского Петербурга, так и собственному вкусу. А вкус у нее, судя по тому, как она одета на фотографии, весьма изысканный. Из этого следует, что из всех магазинов, салонов и ателье Варшавы она предпочтет салон «Богема» пани Заславской на Рыночной площади, магазин Густава Броневицкого в доме «Под Базилишком» и, возможно, пошивочное ателье «Парижские моды» на Новы Свят. А это уже кое-что…
Обедает она, тоже несомненно, в самых дорогих ресторациях и кофейнях Старого города.
Ну и, наконец, воздыхатели и поклонники – а таковые, конечно, у нее имеются – будут определенно из числа состоятельных или очень богатых господ, возможно, даже иностранных подданных, которых можно очаровать, а уже затем приступить к облегчению их карманов. Кроме того, принятие Ольгой Григорьевной титула баронессы может говорить о том, что она предпочтет выбирать поклонников (а возможно, и окажет им благосклонность) из числа не только богатой, но и титулованной знати. А кто из таковых обитает ныне в Варшаве – узнать не трудно.
Влодзимеш еще раз взглянул на фотографическую карточку фигурантки и положил ее во внутренний карман.
Где искать фигурантку?
Конечно, в самых фешенебельных районах Варшавы.
А где она живет?
Скорее всего, в большой шикарной квартире или особняке, – ведь надо же где-то принимать богатых и титулованных поклонников, будучи «баронессой», а в прошлом генеральшей!
Направим стопы именно туда.
* * *– Ну что же вы, барон… Проходите, и прошу вас, будьте как дома.
Ольга Григорьевна, то бишь Амалия Шульц, обворожительно и ободряюще улыбнулась, взглянув гостю в глаза. Гость, барон Готшильд, банкир из Вены шестидесяти двух лет от роду, имеющий в Варшаве филиал своего банка, робко прошел по персидскому ковру и остановился напротив кресла. В присутствии Амалии Шульц он чувствовал себя пятилетним неуверенным ребенком.
– Присаживайтесь, – проворковала Амалия и дотронулась до руки барона, чем вызвала у него нечто вроде колик в самом низу живота.
– Я, дорогая Амалия… вы позволите мне так называть вас?
– Конечно, – скорее выдохнула, нежели ответила «баронесса», и этот выдох едва не свел банкира с ума. Он еще сильнее заерзал в кресле, потому как естество, до того спавшее у него уже более полугода, проснулось и начинало все увереннее заявлять о себе.
А ведь еще недавно казалось, что все умерло. Вот что делает чувство!
– Я, дорогая Амалия, – сдерживая волнение, повторил Готшильд, – по роду своей деятельности много времени бываю в разъездах. Из Варшавы я должен вернуться в Вену, где проведу несколько дней, а потом мне предстоят вояжи в Берлин, Париж и Лондон…
– Как это замечательно, – заполнила возникшую паузу Амалия и ласково посмотрела в глаза банкира.
Конечно, она прекрасно видела, что творится сейчас с бароном Готшильдом, понимала, что это не тот случай, чтобы торопить события. Барон должен немного помучиться. Будучи женщиной опытной не только в делах, скажем так, противузаконных, но и в любовных чувствах, она прекрасно понимала, что существует огромная масса мужчин, охладевающих к женщинам, причем еще совсем недавно очень желанным, сразу же после свершения главного любовного акта. Она и сама не очень понимала, почему мужчина, овладев женщиной, вдруг остывает, хотя буквально за минуту до обладания готов был ради нее на всевозможные безрассудства и вполне искренне клялся в вечной любви. Казалось, все должно происходить наоборот: овладев страстно желанной женщиной и испытав высшее блаженство, мужчина просто обязан был жаждать испытывать наслаждение и блаженство вновь. Но этого не происходит; точнее, он хочет этого, но… уже с другой женщиной.
Посему умная и опытная Ольга фон Штайн не хотела раньше времени испытывать судьбу. А вдруг барон относится именно к такой непонятной категории мужчин? Нет, уж лучше пусть помучается…
– …а возможно, и Нью-Йорк, – закончил перечисление городов Готшильд. В его голос добавился хрип, отчего на губах Ольги фон Штайн появилась едва заметная улыбка. – И я, – он просительно посмотрел на Амалию, – страстно желал бы, чтобы вы… чтобы мне в моих путешествиях… сопутствовала дама… то есть чтобы вы сопутствовали мне… в моих путешествиях…
Банкир посчитал фразу законченной и вытер взмокший лоб. Слова отчего-то давались нелегко.
– Вы предлагаете мне стать вашей спутницей на время ваших путешествий? – пристально посмотрела на барона Амалия. – Я правильно вас поняла?
– Правильно, – проблеял банкир, не понимая реакции женщины: то ли она уточняет вопрос, то ли сердится на его предложение. Поэтому он быстро и с некоторым испугом добавил: – Конечно, вы будете состоять на моем полном пансионе, и вам будет определено содержание в таком размере, какой вы сами укажете.
– Я не кокотка, милостивый государь, – после некоторого молчания отозвалась Амалия. – Я вдова магдебургского пастора, – слова прозвучали со значением, – после кончины которого получаю пенсион, достаточный для того, чтобы продолжать жить дальше. Конечно, – «вдовица» притворно вздохнула и опустила глаза долу, – мне бы хотелось большего, но ведь сколько людей живут хуже моего и не смеют роптать! Вот и я не стану роптать, и смиренно понесу свой вдовий крест через годы до самой смерти…
– Вы… – Барон едва не задохнулся в буре охвативших его чувств. – Вы просто не знаете себе цену!
«А вот это ты врешь, – усмехнулась в душе Ольга Григорьевна. – Цену себе я знаю…»
Ольга фон Штайн глубоко вздохнула, от чего ее пышная грудь пришла в волнительное движение.
– И я не желаю, да и не могу допустить, – продолжал свои восклицания барон Готшильд, – чтобы такая прелестная и красивая фрау жила единственно на один пенсион. – В возбуждении банкир даже приподнялся в кресле. – Вы… Вы должны блистать! Бывать в свете, посещать рауты и балы, одеваться у лучших модельеров Европы. То есть жить полной жизнью, которая создана специально для вас! И поверьте, – банкир судорожно схватил вдруг руку Амалии и прижал ее к своей груди, – я смогу без труда дать вам все это!
Ольга фон Штайн не отдернула руку. Не сверкнула негодующе очами и не ответила гневным отказом, – к чему эти глупости? Уж если богатый человек (влюбленный как юноша, право, неловко!), да еще и с титулом, предлагает ей деньги, причем такую сумму, какую она сама себе назначит, так почему бы и не согласиться? Причем от нее не требуется никаких противузаконных деяний. Нет, надо определенно соглашаться. Конечно, не сразу. Следует немного потянуть время, набить себе цену. Пусть пока помучается в неведении…
– Ваше предложение, конечно, привлекательно, – промолвила Амалия задумчиво и как-то печально, словно ей приходилось переступать через что-то такое, чего в иных обстоятельствах она не решилась бы переступить никогда и ни за что на свете. – Но я, поймите меня правильно, не могу ответить вам сразу…
