Кирилл Казанцев - Инстинкт победителя
Михаил провел по запотевшему зеркалу ладонью, словно пытаясь стереть обуявшие его мысли, которые никогда не приходили в голову. Что это? Кризис среднего возраста? Или просто сказываются на психике бессонные ночи? Он вышел из ванной, обмотавшись полотенцем, и, вернувшись снова в спальню, взял сотовый телефон. От Марины было четыре пропущенных вызова. Затем СМС: «Миша, я ночую у мамы. Она заболела. Буду утром. Целую».
Спать ему не хотелось. Он лег, подложив под голову две подушки, и включил телевизор на спортивный канал. Почему-то вспомнил, что в его детстве телевидение вещало лишь по трем каналам и максимум до двенадцати. Потом играл гимн Советского Союза, и программы заканчивались. Только в Новый год народ имел возможность насладиться, как тогда говорили, голубым экраном до утра. Именно голубым, потому что цветные телевизоры были далеко не у всех. Свой первый цветной мать купила только в восемьдесят шестом году. И это было большим праздником в их небольшой семье. Правда, пришлось три месяца во многом себе отказывать. Даже экономить на еде, потому что пенсия у бабушки была шестьдесят рублей в месяц, зарплата матери – сто восемьдесят, а отечественный телевизор «Березка» – шестьсот.
Вспомнив о детстве, он снова перешел к мыслям глобального масштаба. О мечте, о сущности бытия и о цели. Это его нервировало, и Михаил решил сконцентрироваться на цели, что была ему ближе. А цель у него на сегодняшний момент одна. Он распланировал свои дальнейшие действия и к пяти утра достал из книжного шкафа Марины роман Теодора Драйзера «Титан», который прочитал еще на заре юности по настоянию бабушки. Надо бы спросить у Марины, откуда у нее эти книги классиков? Наверное, тоже от бабушки. И на пятнадцатой странице заснул.
Его разбудила вернувшаясь Марина. Был уже девятый час. Михаил слышал, как она шуршит пакетами на кухне. Наверное, закупила продукты к завтраку. Несколько раз хлопнула дверцей холодильника. Зажурчала в раковине вода. Что-то зашипело на сковородке. Пошел запах жареных яиц. Начинался новый день.
Сегодня на товарной станции Родину пришлось разгружать мешки с цементом. Другой работы не дали. А эта – самая тяжелая и грязная. Какая бы ни была упаковка, ты все равно будешь весь в серой пыли. Даже нос ею забьет, не говоря уж про одежду. После такого трудодня нельзя обойтись без душа. Зато платят хорошо. Отработав до пяти вечера с одним довольно крепкого вида напарником, от которого несло перегаром и потом, Михаил отправился в свою коммуналку. По дороге купил Василичу бутылку кагора, а себе новую одежду в секонд-хенде – дешевую, но вполне приличную: турецкие черные джинсы, серый итальянский джемпер и китайский черный же пуховик. Оглядев себя в зеркале примерочной, он остался вполне довольным своим внешним видом. Так и пошел в этой одежде, оплатив на кассе. А в выданный ему бесплатно пакет сложил пыльную форму охранника. Старую же куртку, туго скрутив, просто выбросил при выходе в мусорную корзину. У него еще оставались деньги. Можно было сходить в парикмахерскую, а еще купить зимние ботинки на дешевом рынке возле вокзала, но он решил с этим повременить. Лучше чем-нибудь порадовать Марину. Хотя бы принести что-нибудь вкусное.
Василич был несказанно рад не столько встрече с соседом, сколько бутылке, которую он ему вручил сразу с порога.
– Ну вот. Дождался я своих дивидендов! Не зря в тебя вкладывал свою пенсию. А чего одна? – И он, оттянув резинку синих сатиновых трусов, щелкнул ею по впалому животу.
– Ты с этой пока справься, – посоветовал Родин, пожав ему слабую тощую ладонь, а про себя с досадой отметил, что старик сдает день ото дня.
– А ты? Опять не будешь?
– Я же сказал, я в завязке.
– Миша, ты меня, ей-богу, пугаешь. Совсем себя не бережешь, – заворчал Василич, шаркая на кухню и торжественно неся в вытянутой руке кагор. – Ну ты хоть удостоишь меня своей компанией? Смотрю, прибарахлился. Женишься никак? Прям ведь жених, глаза слепит.
– Нет, погожу пока, – усмехнулся Родин, оглядывая запущенную кухню.
Батарея выставленных на облупившемся подоконнике грязных бутылок красноречиво говорила о том, что не так давно тут шел пир горой.
Газовая плита совсем почернела от пригоревшего на ней жира. Гора грязной посуды в проржавевшей раковине. Из крана, замотанного у основания синей изолентой, струится вода. Благо первый этаж, никого не затопит. Прокопченные куревом и газом оконные стекла почти не пропускают свет. На коричневом потолке по углам паутина, и в центре на длинном шнуре болтается лампочка, словно повесилась. Линолеум на полу местами протерт до дыр и оторван. Да и запах тут царит, мягко сказать, специфический. Михаил, наблюдая эту убогую картину, в ужасе подумал, что ничего этого раньше не замечал. Ему было даже неприятно сесть за этот колченогий грязный стол, который венчала импровизированная пепельница из консервной банки, утрамбованная окурками.
– Василич, а давай с тобой тут ремонт сделаем? – предложил Михаил, присаживаясь на шаткий табурет. – Я все закуплю, и вместе поработаем. А?
– Не-не-не, здоровье дороже, – поспешил отказаться тот, пытаясь ввинтить в пробку погнутый штопор. – Эх, стерся, зараза. На-ка, ты попробуй.
Родин выпрямил сильными пальцами спираль и привычным движением выдернул пробку. Пахнуло жженым вином.
– М‑да, не тот нынче церковный напиток, – поморщился он.
– Нормально-нормально. Ишь, гурман! – довольно крякнул старик, подставляя грязный граненый стакан.
– Ты бы хоть помыл его, – брезгливо поморщился Михаил, наливая Василичу, как заведено, до краев.
– Совсем ты, Мишаня, испортился, – выдохнул Василич и с ходу отпил больше половины. Утер синеватые тонкие губы тыльной стороной ладони и попросил курить: – Доставай-ка свою заморскую вещицу. А то у меня беломорская закончилась. Ну, как там у тебя дела? Рассказывай, – запуская в предложенный портсигар крючковатые пальцы, спросил он. – Как твои титановые копи? Копятся?
– Нет, Василич. Все таят на глазах.
– Значит, не хочешь ты это дело оставить? Ну и дурак ты. Эх, и дурак. Подлей-ка еще. Чего-то не забрало.
– Ты это допей.
– Тебе что, жалко для дедушки? Я для тебя ничего не жалел. Как сына родного почитал, – шутливо посетовал Василич, двигая к Михаилу свой стакан. – Во‑от. Другое дело, – и теперь уже опорожнил его весь, привалился голым острым плечом к стене, сладко жмурясь, и прикурил от последней спички из смятого коробка. – Ну, рассказывай. Рассказывай уже. Глядишь, вдвоем чего скумекаем.
Михаилу на самом деле хотелось выговориться. И Василич был самым подходящим собеседником. Во всяком случае, слушать он умел, язык за зубами держать – тоже, да и забудет все после этой бутылки. Но важнее все-таки то, что иногда он и впрямь мог дать дельный совет.
Родин обрисовал ему сложившуюся ситуацию и сам стал рассуждать вслух:
– И теперь я полагаю, на наемного директора Андреева даже нечего надеяться. Ему это, как говорится, до фонаря. На кладовщиц – тем более. Остается только дождаться приезда Хаджакисяна. Только я боюсь, что к тому времени исчезнет и партия листов. Конечно, если учесть, что проволоку подменивали постепенно, что-то должно остаться. За пять дней прежними темпами уведут где-то пятнадцать ящиков. А их тоже сорок. Но если этот кто-то узнает о том, что я жду приема у хозяина, то может прибавить скорость. И что тогда я ему предъявлю? Три запрятанных мною ящика? Они ни о чем по большому счету не говорят. Ну, завалялись где-то когда-то, и никакой партии не было. Против моих слов в компьютере имеется четкая запись о некондиционном товаре. А кроме того, полное отрицание кладовщицами и директорами. Да меня просто сочтут придурком, которому что-то показалось и подумалось. Так?
– У тебя все? – спросил осоловелый Василич, смакуя уже мелкими глотками темное вино. – Так вот, ты на самом деле придурок. На хрена тебе все это надо? Я, кажется, уже говорил свое мнение. Оставь, парень, эту затею. Это в лучшем случае тебя сочтут идиотом. А в худшем – сам знаешь что могут сделать. Деньги-то немалые на кону.
– Ты понимаешь, Василич, я только сейчас, вот благодаря этому делу, стал ощущать себя человеком. У меня цель появилась. И мне неважно, чьи это деньги, я делаю это для себя.
– А, понял. Из спортивного интереса.
– Ну, вроде того. Тебе не понять, я смотрю.
– Не, ну почему? «Были и мы рысаками когда-то». Когда-то и я за производство переживал. Но то другие времена были. Идеология была! – поднял он вверх скрюченный указательный палец, а потом поскреб им небритую щеку. – А ты…
– А у меня своя идеология! – горячо прервал старика Родин, подавшись вперед.
– Тихо-тихо, стакан мне не опрокинь, джигит, – осадил его Василич. – Ну, тогда возьми и засядь там в засаде. Как партизан. Может, и увидишь кого. Вроде как смену сдал, а сам на складе спрячься. Вот и увидишь, днем воруют или ночью. Тогда круг подозреваемых сузится.
