Лев Константинов - Схватка с ненавистью (с иллюстрациями)
— А Рен сказал, будто это ваши люди Максима…
— Мы подумали, что вам лучше знать правду.
— Спасибо.
Она еще долго сидела неподвижно, и следователь ее не беспокоил — стоял у окна и курил.
Наконец Леся спросила:
— Мне можно идти?
— Да.
Уже от двери девушка обернулась, сказала:
— Рен погиб, но я найду способ отблагодарить его так, что он и на том свете в гробу перевернется. И всех его друзей заставлю по-волчьи завыть — попомнят они Мавку…
Глава ХIV
— Итак, первый этап операции практически завершен. Пока все идет нормально…
Полковник Коломиец редко когда поздравлял своих подчиненных с успехом. И сейчас он суховато подвел итоги: сделана большая и сложная работа, а впереди — самое трудное. Но по тону, по тому, как с удовольствием, не торопясь произносил полковник слова, Мария чувствовала, что он доволен. Когда полковник нервничал, он говорил резко, отрывистыми, рублеными фразами. Мария, как и все товарищи, работавшие под командованием Коломийца, знала его стиль и уже в начале беседы могла определить настроение полковника.
Когда Коломийцу говорили, что эта его манера не особенно соответствует характеру выполняемой работы, так как приоткрывает его мысли и настроение, полковник обычно отвечал:
— А это только в плохих повестях чекисты не улыбнутся, не пошутят, все знают наперед и противника видят насквозь. Лица у них обязательно «непроницаемые и чуть усталые», веки «припухли от постоянного недосыпания», походка «энергичная, отражающая сильный характер». Вот и пусть живут такие чекисты на страницах романов. А мы люди обычные…
Полковник был убежден, что после разгрома краевого провода Рена империалистические разведки и направляемые ими националистические банды не оставят их область в покое.
— Мы должны быть готовы к новым схваткам. Не исключено, что изменится тактика борьбы, будут применены новые методы. Но наш край будет интересовать врагов: трудно им смириться с мыслью, что агентура, насаждавшаяся здесь десятилетиями, вырвана с корнем.
Полковник в свое время настоял, чтобы Мария с окончанием операции против Рена не расконспирировалась, оставалась в тени.
И когда стало известно, что на «земли» вновь собираются «гости», Коломиец, предлагая дерзкий план их встречи, отвел важную роль в его осуществлении своей ученице. Кое-кто сомневался, сможет ли Мария после многих месяцев предельного напряжения, жизни в постоянной, ни на секунду не ослабевающей опасности вновь включиться в операцию. А вдруг сдадут нервы, вдруг ошибется в мелочи, не рассчитает силы? Многие «вдруг» подстерегают разведчика… В одном мнение у всех совпадало: борьба с бандитами, участие в разгроме краевого провода Рена обогатили Марию опытом, вооружили знанием врагов. Когда-то робкая девушка, пришедшая в органы государственной безопасности по путевке комсомола, стала стойким, испытанным солдатом тайной войны.
— Сомнения не лишены оснований, — согласился Коломиец. — Но в общем-то надо посоветоваться с самой Марией, что она скажет?
И когда Марии предложили принять участие в новой операции, полковник внимательно смотрел, как она воспримет перспективу снова на месяцы окунуться в самую гущу схватки. Он не любил людей, которые в ответ на любые приказания отвечают бодро «есть!» и потом только начинают размышлять.
Мария попросила несколько дней на то, чтобы все обдумать и взвесить. Это понравилось полковнику, всегда в своей беспокойной и точной работе помнившему народную мудрость: семь раз отмерь…
— Не торопитесь, — сказал он Марии, — время у вас в запасе есть.
Мария попросила послать ее ненадолго в какой-нибудь город, где ее бы никто не знал и она бы ни с кем знакома не была. Объяснила:
— Хочу походить в театры, в музеи. Хочу побродить по улицам и паркам, не оглядываясь, не думая о том, что кто-то вдруг опознает.
Ей предоставили краткосрочный отпуск и возможность поехать в Москву. В столице она провела десять дней — ярких, заполненных до отказа новыми впечатлениями.
Сразу же после приезда она пошла на Красную площадь. Мария была впервые в Москве, и ее не покидало чувство приподнятой взволнованности — так встречаются с мудрым другом, со своею судьбой, с мечтой.
Такой себе и представляла она Красную площадь: строгой, светлой и очень родной. Было предвечерье, брусчатка площади матово блестела под мягким светом фонарей. Сказочно темнели в синеве витые купола собора Василия Блаженного. Чеканя шаг, сменился караул у Мавзолея. Марии все здесь было знакомо до мельчайших деталей по книгам, кинофильмам, фотографиям.
Мария Григорьевна Шевчук, капитан государственной безопасности, пришла сюда со своими думами, сомнениями, колебаниями. В двадцать пять лет ей уже известны были и накал схватки, и радость победы, и горечь утрат. Она знала, что самым жестоким испытанием для человека является бессилие — на твоих глазах гибнут хорошие люди, и помочь им нельзя. Она не раз делала выбор между жизнью и смертью и, не колеблясь, шла на верную гибель, если этого требовали интересы Родины. Ей пока везло — она выходила из огня живой. Она хорошо знала, что может погибнуть, так и не познав по-настоящему жизнь, потому что пока ей приходилось иметь дело с самыми затененными ее сторонами. И если бы она вдруг разоткровенничалась (что само по себе было невозможно, но вдруг…) и рассказала бы кому-нибудь о прожитом за последние годы, вряд ли бы ей поверили: «Начиталась взбалмошная девица приключенческих повестей».
Переход от жизни в лесу, в бункере Рена, в окружении бандитов, к площадям и улицам столицы был таким резким, что первое время Марии казалось: это сон, который может внезапно развеяться, исчезнуть. Но где бы она ни была — в Третьяковке, в Большом театре, у себя в номере на девятом этаже гостиницы «Москва», — она постоянно в мыслях возвращалась к событиям последних месяцев. Виделись ей родные леса такими, какими запомнились они в дни разгрома Рена. Казалось тогда, что и автоматные очереди на поляне со схроном, и гулкие взрывы гранат — это уже последние испытания, за которыми стоит мирная тишина. Зубчатые седые ели, молчаливые и спокойные, будут стоять на страже этой тишины. И не прошьет больше очередь синее небо, не вопьются пули в облака, никто не упадет, истерзанный свинцом, в снег, который так быстро пламенеет, орошенный кровью. «Кровь людская — не водица», — говорят старые люди. А сколько ее было пролито головорезами!
И Мария радовалась, что выстрелы и эхо от них. поглотали леса, что они не раскатились по земле, как на то надеялись бандиты.
Однажды ей вдруг ужасно захотелось домой. Она шла по улице Горького к Красной площади. Навстречу катился людской поток: женщины, дети, мужчины, старики… Поток был разноязыким и разноплеменным. Мария различила гортанную восточную речь, рубленые фразы прибалтийцев. Был конец дня, час «пик». Люди спешили по своим делам, они ничего не знали о схватках в западноукраинских лесах. В газетах о них не писали. И хорошо, что люди здесь ничего не знали об этом; война для них закончилась, и пусть у них будет спокойная жизнь, по которой все так стосковались за долгие годы.
А у кремлевской стены — голубые ели. Из каких краев сюда попали, красавицы? Такие же елочки встречаются и в ровенских лесах… Мария видела бандитский бункер, на люке которого росла елка. Было жаль, когда разнесло ее взрывом гранаты.
Мария ничем не выделялась в московской толпе. Первый день в столице она с удовольствием потратила на магазины. В своей чекистской работе ей не раз приходилось менять одежду, делала она это умело и привычно, а тут вдруг засмущалась, нерешительно перебирая платья. Ей показалось странным, что выбирает она одежду не для того, чтобы походить на сельскую учительницу, и не для того, чтобы стать избалованной профессорской дочкой «оттуда», а просто так — для себя, для своего удовольствия. И единственный критерий в этом выборе: к лицу ей обновка или нет.
И когда в ресторане, где ужинала, с нею заговорил случайный сосед по столику, она поймала себя на том, что торопливо перебирает варианты: кто он, откуда, с какой стати набивается в знакомые?
А она была просто красивой, и молодой человек, естественно, начал за нею ухаживать — неловко, зато очень энергично.
Парень оказался из Закарпатья, Мария это сразу определила по акценту, по характерным словечкам, которые только там и употребляют, смягчая согласные, растягивая мягко и ласково окончания слов.
Мария представилась киевлянкой, приехавшей в столицу в научную командировку. Она на ходу сочиняла «легенду»: учится в Киевском университете, в аспирантуре, ее специальность — творчество Леси Украинки. С удовольствием и с полным знанием дела рассказала случайному соседу о детстве Леси — Ларисы Петровны Косач, о том, как будущая поэтесса с малых лет приобщалась к родникам народного творчества, записывала в Колодяжном и окрестных селах щедривки, свадебные песни, колядки, веснянки. Мария сознательно употребила в своем рассказе несколько определений, которые охот: но использовали националистические идеологи: самосознание, национальный дух, самобытность… Как сосед отреагирует?
