Кирилл Максимов - Сторожевой волк
Теперь уже вместо голоса на экране появился сам ветеран-афганец. Он поправил рюкзак с рыболовными снастями и тяжело зашагал к вокзалу, прихрамывая на левую ногу.
– Вот такая история, – сказал Ростислав, отключив планшетник, и подлил себе водки. – Не хочешь выпить? А то я уже половину приговорил.
– Ты бы закусывал, – посоветовал Богдан. – Мужик прав. Но одной причины быть не может, их всегда несколько.
– Нет, причина одна. Все остальное следствие. Послушай еще одну версию.
Режиссер снова запустил видео. На этот раз в кадре оказался еще один ветеран-афганец, но действие происходило уже не в городе, а на даче. Небольшой деревянный домик, примерно такой, какой привиделся Князеву в мечтах. Хозяин сидел в пластиковом кресле на фоне стены, ноги ему укрывал плед.
– У него что-то с ногами? Ранение? – спросил Богдан.
– Ну, почему сразу ранение? – вздохнул Ростислав. – Это режиссерский ход такой, для разнообразия. Одного по пояс снимешь, второго – только голову. Сидящих комментаторов я уже уйму наснимал. Для того чтобы зритель их не путал, я ему ноги пледом закрыл, деталь запоминающаяся. Надо будет, и чалму на голову повяжу. Ты лучше послушай.
– Мы в одном селении привал сделали, – рассказывал ветеран-афганец. – Дом старый – типичная афганская мазанка, но просторная, вся виноградом увитая. Мы две недели уже за бандой гонялись, и все без толку. Уходили у нас из-под самого носа. И вот лежу я под стеной в тени, измотанный, уставший, грязный. Старик хозяин, он один в доме остался, нас встречал, остальные от страха разбежались, виноградом нас угощает, полные тарелки подает. Виноград свежий, сочный, сладкий, прямо с лозы. Я лежу, языком ягоды во рту давлю, в небо смотрю. И так мне хорошо, спокойно. Голова моя прямо на лозе виноградной лежит, там, где она из-под земли выбивается. А лоза старая, толщиной с две моих ноги будет, как дерево. Я почему-то спросил старика, сколько лет этой лозе. Он задумался и ответил, что ей лет триста, не меньше, мол, ее еще прадед его прадеда сажал. И тут меня как молния ударила. Это что же получается? Я тут как пылинка прилетел, а они на этом самом месте уже столько поколений живут, стольких врагов видели! Я побыл, и меня ветер унес, следа не осталось. Нет, не победить нам тут – это я тогда четко даже не понял, а спинным мозгом почувствовал.
– Как тебе историйка? – спросил Ростислав.
– Жизненная, – проговорил Богдан. – И она дает ответ на твой вопрос.
– Ответ в другом.
– В чем же?
– А вот в чем. К этому я и хочу фильм привести. Вот пришли танки, пролетели самолеты. Разнесли, к черту, эту афганскую мазанку. Что у афганца было? Мазанка, слепленная из грязи, десять овечек, четыре козы, огород и десять детей. Ему особенно терять нечего. Взял два ведра, грязи замесил и снова мазанку слепил. Коза, овечки расплодились. Вот и все. Он непобедим. А мы уже не такие воинственные. Нам есть что терять. Квартиры, машины, работа, дети в университетах учатся. Мы не хотим воевать, хоть еще «надуваем щеки». И «месседж» моего фильма будет таким: не надо бояться гастарбайтеров. Это пока еще они нам чужие, но проходит десяток лет, и им, глядя на нас, уже хочется иметь свою квартиру, свою машину, хорошую работу. Они перестают быть детьми гор или детьми пустыни. Они становятся такими же, как мы. Мы, цивилизация, перемелем их.
Богданов был не слишком воодушевлен «месседжем», предложенным Ростиславом, но в душе понимал, тот в чем-то прав. Режиссер снова подлил себе водки, и тут снаружи, несмотря на постоянный шум перфоратора, послышались какие-то звуки. Вроде бы кто-то стучал.
– Это не к нам, – махнул рукой Ростислав.
Однако стук тут же переместился, на этот раз сомнений не оставалось – стучали в окно к Богдану. А затем послышался властный голос:
– Откройте!
– Ничего не поделаешь, – пробурчал Князев, поднимаясь. – Сейчас иду.
Он выглянул в окно и за успевшим слегка покрыться ледяными узорами стеклом рассмотрел полицейского.
– Менты, кажется, – шепнул Богдан режиссеру.
Тот с пониманием тут же запихнул под стол бутылку и стакан из-под водки, предварительно опрокинув его себе в рот.
– Готово.
Князев открыл дверь. На пороге стоял полицейский с погонами лейтенанта на плечах и с папкой в руке. По виду, участковый.
– Добрый вечер. Старший лейтенант Кладнев – ваш участковый.
– Добрый вечер. – Особых конфликтов с полицией у Богдана не имелось, поэтому открывал он относительно с легкой душой.
– Смотрю, раньше все мертво тут было, а теперь началось движение, – прищурился полицейский и скользнул взглядом по бейджу на груди Князева. Затем глянул на дым, весело вылетающий из трубы над крышей лабаза, повел ухом на грохот отбойника.
– Дым мой, отопления тут нет. А стучат соседи. Ремонт у них, под кафе помещение переоборудуют.
– Нарушаем? – Участковый заглянул в подсобку.
– Только чай, товарищ старший лейтенант. – Ростислав показал на чайник, включенный в розетку, в котором уже закипала вода.
– Вы охранник? – спросил старлей у Князева.
– Да, охранник, – подтвердил Богдан.
– Меня, собственно говоря, не вы интересуете, и не то, чем вы тут занимаетесь. Вижу, что трезвый. Меня соседи ваши занимают. Был сигнал, что днем сюда кавказцы какие-то приезжали. Это они стучат?
– Они – ремонтники.
– Вот только я к ним стучался, стучался, а не открывают.
– Не слышат из-за шума. И я вас не сразу услышал. Сейчас попробую связь наладить.
Князев достал мобильник. Пользуясь записью вызовов, набрал Меджидова. Тот долго не отвечал, наконец взял трубку. Теперь грохот перфоратора звучал и сам по себе, и в наушнике телефона.
– А ну, тихо! – крикнул кавказец. – Это я не тебе, а своим джигитам.
Перфоратор стих. За металлической дверью воцарилась мертвая тишина, словно там никого и не было.
– Что ты мне сказал? – переспросил Гафур.
– Полиция к тебе приехала. Участковый. Не может достучаться.
– А, понял. Сейчас.
Секунд через десять Гафур выскользнул за дверь и тут же прикрыл ее за собой. Правда, запирать не стал.
– Здравствуйте, – неискренне улыбнулся он полицейскому. – Чем могу помочь?
– Вы руководите ремонтными работами?
– Я вроде прораба, – глазки у кавказца забегали.
– Что значит вроде? – резонно уточнил старлей, нахмурив брови.
– Бригада у нас сборная, – развел руками Гафур.
– Поступил сигнал, что тут нелегально работают кавказцы.
– Почему сразу нелегально? – даже слегка обиделся Меджидов. – У нас у всех паспорта одинаковые – российские. Страна одна.
– Я не про это. Регистрация, разрешение на ведение работ есть? – Полицейский собрался войти внутрь, но Гафур тут же заступил ему дорогу.
– Там пыль такая стоит… дышать нечем. Зачем легкие засорять, когда поговорить и на улице можно? Или же нас к себе сосед пустит. Ведь пустишь, Богдан? – Кавказец демонстративно отряхивал пальто, хотя особой пыли на нем и не просматривалось.
– Я уж лучше на улице.
Гафур перехватил взгляд полицейского, да и оброненная им фраза о том, что следует говорить на улице, свидетельствовали – надо отойти в сторонку. Кавказец с елейной улыбкой двинулся по тротуару вслед за участковым. Богдан стоял, курил. До его слуха долетали обрывки беседы. Говорил в основном Меджидов, старший лейтенант только согласно кивал или крутил головой, когда ему что-то не нравилось.
– …признаю, пара человек у меня без регистрации… проблем не будет, я их полностью контролирую… да, совсем недолго… все можно решить… всякая работа должна оплачиваться… я же понимаю…
Полицейский даже особо не маскировался, когда принимал от Гафура взятку. Делал это привычно, словно зарплату от кавказца получал. В самом деле, а зачем тогда посреди ночи переться к лабазам? Не бесплатно же.
– Счастливо оставаться. Спокойного дежурства, – благожелательно бросил старлей, проходя мимо Князева.
Гафур приоткрыл дверь и сказал своим людям:
– Работайте. Ушел гад.
Перфоратор снова застучал.
– Много отдал? – спросил Богдан.
– Кровопийца. Теперь повадится каждую неделю ходить, – вздохнул Меджидов. – Чачу пробовал?
– Не пришлось еще.
– Поторопись, никогда не знаешь, что тебя завтра ждет, – загадочно произнес кавказец и исчез за стальной дверью.
– Чего стоишь? Пошли к столу, – выглянул из лабаза Ростислав.
– Воздухом дышу. О твоем «месседже» думаю.
– Впечатлился?
– Есть немного.
До утра режиссер не дотянул. Задремал, сидя на стуле, хотя в бутылке оставалось еще на два пальца водки.
«На опохмел оставил», – решил Богдан.
На рассвете к лабазу подъехал трактор с прицепом. Князев вышел на улицу. Кавказцы споро таскали из-за двери и забрасывали в кузов туго набитые плетеные мешки. Завидев Богдана, остановили работу, стали переглядываться. Вышел и Гафур.
– Работать. Не останавливаться, – хлопнул он в ладоши. – Строительный мусор вывозим, – пояснил он Князеву. – Оперативно работаем.
