Михаил Нестеров - Возмездие: никогда не поздно
— Мне необязательно знать об этом. Если искупление для тебя — диагноз, то ставил его тебе уездный эскулап.
— Так… — заиграл желваками Биленков. — А ну-ка, объяснись.
— Когда ты рассказывал мне свою историю, я заметил в твоем взгляде глубокую печаль. Не скорбь, в смысле беды или несчастья, а именно печаль — неотвязную и непреодолимую. Все эти долгие годы ты жил поступком, несвойственным тебе, — смог проявить милосердие там, где любой другой, похожий на тебя, о сострадании и не подумал бы. Ты выбрал свой крест, и я уверен, что ни разу не пожалел о тяжелой ноше. Поступок, на который ты решился, отчасти отбелил тебя, смыл с тебя кровь. Ты оберегал не Юонг, ты трепетал над своим драгоценным поступком, над своим деянием. И это только одна сторона вопроса.
— Есть и вторая?
— Есть. И она не отличается благородной красотой. Ты увидел в Юонг Ким взрослую женщину, так?
— Ну, так.
— Если бы ты думал о ней, как о ребенке, ты бы удочерил ее. А так ты растил ее и натурально выкармливал, пока она не созрела до того самого соблазнительного возраста. Ты потер руки: «Пора!» — и затащил ее в постель.
— Ах, ты!..
Журналист не дал Биллу возможности выстрелить. Опередив его на мгновение, он выкрутил ему руку, другой рукой нажимая на травмированную грудь, — видел и смотрел, как мутнеют от боли глаза его противника… Наконец он отпустил его.
— У тебя своя правда, у меня своя, — тяжело дыша, проговорил Биленков.
— Правда одна, а точки зрения на нее разные. Не хочешь поблагодарить меня еще раз?
Биленков ушел, хлопнув дверью. Когда затихли его шаги на лестнице, Маевский вынул из нижнего ящика стола диктофон и остановил запись. В этот раз в его распоряжении было современное записывающее устройство, встроенная память которого рассчитана на восемь часов записи. Функция голосовой активации была задействована — то есть запись прерывалась во время пауз. Что ж, подумал Маевский, Жердеву будет проще и быстрее ознакомиться с продолжительным разговором. Он пожалел лишь о том, что это чуткое устройство, впитавшее каждое слово беседы, было неспособно уловить чувства.
Затем он снял трубку телефона и набрал номер Жердева:
— Дмитрий Михайлович, здравствуйте! От меня только что ушел Биленков.
— Правда? — В голосе босса прозвучало удивление. — И чего он хотел?
— Прежде всего поблагодарить меня. Мне трудно объяснить это на словах, тем более на пальцах — вы их не увидите. Может, общее впечатление от беседы у вас сложится, когда вы прослушаете запись?
— Конечно. Завтра. В восемь тридцать.
Жердев поблагодарил Маевского — сухо и, насколько мог судить сам Маевский, с некоторой опаской.
Через двадцать минут Андрей, побрившись, вышел из дому, поймал такси. Еще через сорок минут стоял перед дверью Биленкова и нажимал на кнопку звонка.
Виктор и Юонг переглянулись. Он оторвался от трансляции конкура из Франции, Юонг посмотрела на него поверх книги. Если бы через окно в дом влетела ручная граната, они бы удивились меньше.
— Кто там? — спросила Ким.
— Не знаю, — пожал плечами Виктор. — Ты кого-нибудь ждешь?
— Я?.. Нет. А ты?
— Я тоже.
— Странно… Кто бы это мог быть?
— Может, узнаем, когда откроем?
— Пойдем вдвоем?
— Пожалуй.
Юонг Ким вооружилась пистолетом, дослав патрон в ствол, но пока не сняла его с предохранителя. Биленков повторил ее действия, и они подошли к двери.
— Кто? — спросил Виктор, вставая сбоку, чтобы не получить возможную пулю, и закрывая глазок рукой.
— Это Андрей Маевский.
На сердце у Биленкова отлегло.
— Ты один, Андрей, без Петра и Павла? — нервно пошутил он, открывая дверь.
— Здравствуй, Юонг! — поприветствовал гость кореянку.
— Здравствуй, — ответила она, тряхнув головой и убирая пистолет.
— Не обращай на нее внимания, — ляпнул хозяин. — Сегодня у нее прическа «начес возвращается-2». Проходи, — пригласил он его в комнату. — Можешь не разуваться. Ты по делу или просто так при… шел?
Маевский все же разулся и прошел в студию, размеры которой его поразили.
— Вижу, ты не с пустыми руками. — Билл глазами указал на сверток в руках гостя.
— Это твоей хозяйке.
Андрей подошел к Юонг и протянул сверток. Она к этому времени успела занять свое привычное место, забравшись на кровать с ногами. Она взяла сверток и развернула его. Это была старая, 1976 года издания, книга «Хоббит, или Туда и Обратно» в переводе Наталии Рахмановой.
— Я читала эту книгу. Правда, в другом переводе. — И Юонг вдруг прочла вслух первые строки: — «Жил-был в норе под землей хоббит. Не в какой-то там мерзкой грязной сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты червей и противно пахнет плесенью, но и не в сухой песчаной голой норе, где не на что сесть и нечего съесть. Нет, нора была хоббичья, а значит — благоустроенная». — Оторвавшись от книги, она невольно огляделась, словно сравнивая эту благоустроенную студию с хоббичьей норой, и запоздало поблагодарила: — Спасибо.
— Ты только за этим приходил? — съязвил Биленков.
— Не только… Хотел узнать, как ты добрался. Не знал, за рулем ты или нет. Проводи меня. До свидания, Юонг, — попрощался он с девушкой.
Когда они вышли на площадку, Маевский замялся:
— Ну, в общем, ты был прав: я сделал запись нашей беседы.
— Принес источник? Кассету, флешку? — оживился Виктор.
— Что толку? Об этом я доложил Жердеву. Завтра утром он ждет меня, и я не могу прийти с пустыми руками.
— Чего ты добиваешься?
— Честной игры. — Журналист кивнул на дверь: — Внутри я увидел все, что хотел, и мне для этого хватило пары мгновений. Ваш модерновый скит, который ты охраняешь, как Цербер, может рухнуть в один прекрасный момент. Тихий звоночек, означающий новое письмо, и вот Юонг уже открывает вложенный в него медиафайл. Лично мне понравилась аудиоверсия выращивания тобой гомункулуса. Ты получил существо, подобное человеку. Ни жена, ни любовница, ни раба, ни наложница. Так, сожительница из пробирки. Ты на протяжении пятнадцати лет лишь увеличивал ее в размерах, пичкал ее детскими книжками для взрослых. Ты возомнил себя богом, создав существо, подобное себе, и сейчас боишься двух вещей: что твой человечек узнает правду и убьет тебя. И слезу не уронит.
Билл одной рукой схватил журналиста за грудки, другой выхватил из кармана выкидной нож и, выщелкнув лезвие, приставил его к горлу своего незваного гостя.
— Гнида! — злобно прошипел он, брызгая слюной. — Я убью тебя, гнида!
— Будь любезен, сделай это. И завтра в восемь тридцать доставь мой труп Жердеву.
Биленков нажал на кнопку, и лезвие ножа юркнуло обратно в костяную рукоятку.
Половина девятого. Андрей Маевский был точен, как будильник. Когда зеркальная дверь главного офиса компании поглотила его, в ней отразилась одинокая фигура Виктора Биленкова. Что, подумал журналист, шеф и его вызвал на это время, или это беспокойство в его крайнем проявлении пригнало сюда «убийцу-телохранителя»? Они по-прежнему работали в паре, но Андрей больше склонялся ко второму варианту.
Вчера он одним точно выверенным ударом выбил из-под ног Биленкова почву и указал ему его настоящее место. Он открыл ему глаза на вещи, суть которых сам Биленков объяснить не мог.
Первый вопрос, который ему задал Жердев, касался именно взаимоотношений Биленкова и Маевского:
— Вы нашли общий язык?
— Да, мы ладим.
Тот же вопрос шеф повторил, когда прослушал запись вчерашней беседы между этими двумя людьми — все в том же беспаузном режиме, что существенно сэкономило временной трафик Дмитрия Жердева.
— Так ты считаешь, что вы нашли общий язык? Вы же расстались врагами!.. Ты плохо знаешь Виктора, и я серьезно опасаюсь за твою жизнь.
— Я знаю его гораздо лучше, чем вы. — Маевский передал Жердеву еще одну карту памяти. — Здесь запись последней нашей встречи с Биленковым.
— Что, еще одна стычка? — попробовал угадать шеф.
— Напротив — courtesy visit.
— Визит вежливости? — покачал головой Жердев. — Как отнесся к этому Биленков?
— Вы убиваете свое время или мое?
Жердев спустил Маевскому дерзость, квалифицировав ее как смелость, и прослушал еще один, на этот раз короткий эпизод. По его виду можно было сказать, что он не пожалел о потраченном времени, многое почерпнув из фонограммы визита Маевского к алхимику, вырастившему совершенную, на его взгляд, спутницу жизни. Но черт с ним, с Биллом, а вот человек с псевдонимом Релизер показался ему ядовитой жабой. Даже раздавить его было смертельной угрозой. Он записывал каждый шаг.
Сейчас, правда, он чист — его обыскал сотрудник охраны, плюс в кабинете был включен маскиратор речи «Хамелеон XXXL», предназначенный для защиты конфиденциальной информации от прослушивания и записи всеми известными техническими средствами: диктофоны, микрофоны, рации. Но Дмитрий Михайлович не удивился бы, узнав о способности журналиста выдергивать звуковые дорожки из собственной памяти.
