Евгений Сухов - Я – вор в законе
– Друзья мои, – начал торжественно он, – сегодня у нас не совсем обычный день, а для меня это была не совсем обычная защита диссертации, хотя, как председатель Ученого совета, я не высиживал на множестве всяких других. Она знаменательна тем, что была написана в фантастически короткие сроки, что вовсе не умаляет других ее достоинств. Диссертант привлек огромный материал, обращался к источникам, о которых я даже и не подозревая. А ведь взял он совсем непростую тематику – международное право! Но с более стройной теорией мне просто не приходилось встречаться. Владислав Геннадьевич чрезвычайно талантлив, и, что говорить, я, академик Нестеренко, завидую ему. Завидую его таланту, умению рассуждать по-новому, способности красноречиво излагать свои мысли – как на бумаге, так и в разговоре. Он действительно блестящий ученый! А его способность к языкам меня просто восхищает! – искренне восторгался Нестеренко. – Мы сначала не хотели форсировать учебу, но потом заметили, что он уже не умещается в студенческие рамки, пришлось назначить ему индивидуальный график, – улыбался Нестеренко, – а скоро он уже и кандидатскую подготовил. За ваш светлый ум, молодой человек!
Варяг поднялся и осторожно тронул рюмкой бокал академика. Тонкие стекла зазвенели, и на белую узорчатую скатерть упала красная капля. Варяг улыбался, и только один Медведь знал тайный смысл его улыбки. «Они бы все попадали со стульев, если бы знали, что сейчас на уме у моего мальчика».
Банкет продолжался, и опьяневший Нестеренко продолжал восхищаться Варягом, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону:
– У него светлая голова! Я никуда его от себя не отпущу, не пройдет и трех лет, как он возглавит институт. Это моя смена. Я часто за ним наблюдаю, как он работает, как в это время он совершенно от всего отключается, так могут немногие. Клянусь, за свою долгую жизнь мне не приходилось видеть более способного человека.
Стареющая дама кокетливой школьницей засматривалась на седовласого академика, было видно, что она положила на него глаз:
– Не перехвалите, Егор Сергеевич.
– Его не перехвалишь, – поймал Варяг на себе взгляд Нестеренко, такими же глазами на него смотрел Медведь.
Варягу захотелось выкурить сигарету. Он поднялся и, стараясь, чтобы никто не заметил, вышел в коридор.
В холле ресторана было тихо. А в зале веселье набирало силу, и за столом то и дело слышался голос Нестеренко, который, сбросив с себя академическую чопорность, был сейчас забавным стариком и интересным собеседником. Он умело поддерживал за столом разговор, извлекая из своего далекого прошлого занятные истории.
Варяг вспомнил, как однажды академик поразил его. Это было прошлым летом, когда Нестеренко пригласил аспиранта к себе на дачу, где собирался показать ему черновик статьи. Было жарко, и Варяг неосторожно расстегнул на рубашке две верхние пуговицы.
– Вы, наверное, не знаете, Владислав, но в свое время мне за некоторые свои убеждения пришлось сидеть в Соловецких лагерях несколько лет. Может быть, вы слышали, что такое СЛОН?
Ему ли не слышать про СЛОН?!
Три вора в законе, которые давали ему рекомендации на законника, были оттуда. Одного из них Варяг считал почти своим отцом, именно он увидел в пятнадцатилетнем пацане будущее, звали его Мишка Топаз. Частенько он распахивал бушлат, показывая здоровающихся ангелов, и говорил безусому мальчугану:
– Чти, салага, воровские законы, себя в обиду не давай, и со временем тебе позволят вот такую же наколку нацарапать.
Kaк он мечтал тогда о такой наколке!
Но на слова академика Варяг сдержанно отвечал:
– Первый раз слышу, Егор Сергеевич.
– А зря – знаменитейшие были лагеря. Каких только людей не приходилось видеть. Были там и белые, и красные, и зеленые, и академики» и шантрапа всякая, но были и авторитетные урки. Немного, всего человек пять, но были! И вот у всех у них была такая наколка, как у вас: два ангела здороваются через крест. И у меня наколка есть, не уберегся я. Вот смотрите. – Академик закатал рукав, и на мускулистой развитой руке Варяг увидел заходящее за горизонт солнце, от которого отходило четыре луча. Значит, он провел там четыре года. – Эта наколка говорит о том, что я сидел на Севере, а вот эта аббревиатура СЛОН, – показал он на буквы, – что значит Соловецкие лагеря особого назначения. – В голосе профессора по-прежнему сквозило разочарование. Вот, дескать, поговорить об этом хочется, а не с кем, и Варяг (едва сдержался, чтобы не ответить по фене.
Варяг выглядел смущенным и неловко стал застегивать на рубашке пуговицы.
– В детстве баловались, вот мне мальчишки и выкололи такую.
– Но почему именно эту? За такую наколку воры спрашивали строго, могли даже убить.
– Я в этом совсем не разбираюсь, но у одного моего детского друга отец, кажется, имел точно такую же на колку. Вот с нее и копировали.
Академик только хмыкнул, и было видно, что он не очень поверил словам Владислава, хотя бы даже потому, что настоящий урка не должен иметь семьи, а про отцовство и говорить нечего. И Варяг почувствовал, как на мгновение между ними протянулась та нить, которая связывает людей, приобщенных к одной тайне.
И, уже стараясь не заострять на этом внимание, Нестеренко перешел к делу:
– Я вас хотел ознакомить со своей статьей, думаю, мы можем быть соавторами. Здесь я два раза ссылался на вас. Вы готовы к сотрудничеству?
– Готов, Егор Сергеевич, – отвечал Варяг.
Сотрудничество их продолжалось уже не первый год, но с тех пор Варяг никогда не расстегивал рубашку перед профессором.
…Сейчас, вдыхая горький аромат табачного дыма, Варяг вспомнил этот эпизод и улыбнулся.
– Какие люди замечательные собрались, одно удовольствие слушать. А старик-то седой, кто он будет? Начальник? – подошел швейцар.
– Начальник, дед. Начальник. Большой человек, – пускал Варяг в сторону тонкую серую струйку.
Старик не мешал Варягу. Он успел подустать от умных разговоров, и хотелось просто почесать языком, к беседе был расположен и швейцар.
– Сигарету хочешь? – спросил Варяг.
– Не откажусь.
Варяг выудил пальцами сигарету и протянул швейцару.
– Дорогая, – нюхал старик табак, – аромат-то какой. Каждый день такие куришь?
– Точнее сказать – каждый час. – Варяг подумал о том, что пора бы расстаться с этой заразой. Однако восхищение старика умиляло его, он определенно улучшал ему настроение.
– Живут же люди, может, на работу меня возьмешь? – серьезно поинтересовался старик.
Варяг хохотал искренне.
– Возьму, дед, возьму. А что, разве на чай мало дают?
– По-разному бывает. Когда мало, а когда и хватает. Да вот старуха у меня жадна до денег. Весь остаток в заначку затыкает, а потом у нее и не допросишься.
Варяг хотел ответить, что нужно бы старуху прищучить вожжами, чтобы не распускалась, или, как советовали в старину, отвести в лес и проучить розгами, но увидел, что прямо на него шел высокий парень в кожаной лайковой куртке, а немного позади от него стояли еще трое. «Странно, как они оказались здесь», – подумал он. Старик швейцар стоял рядом и делал вид, что ничего не замечает. Варягу стало ясно, кто дал на него наколку. Дед ему был уже не интересен, и он сосредоточил на этом щеголе все свое внимание. Как это ни странно, но в этом наглом парне он узнавал себя прежнего: когда-то он точно так же поглядывал по сторонам с непроницаемой маской на лице. Интересно, что же он скажет?
– Дед, отойди в сторону, нам переговорить нужно, – приказал щеголь.
Варяг улыбнулся. Он имел право на эту снисходительную улыбку. Нужно прожить по крайней мере пару жизней, чтобы улыбаться так.
– Что ж, дед, отойди, если говорят.
Парень внимательно проследил за тем, как старик отошел к двери, а потом заговорил:
– Я вижу – у тебя здесь банкет? Отмечаешь чего?
– Отмечаю. – Разговор забавлял Варяга. – Диссертацию защитил.
– Ученый, значит?
– Вроде того.
– Заглянул я к тебе в зал, так там одного выпивона на десять тысяч баксов будет.
– Может, и больше:
– Поделиться бы тебе надо с бедными. Видишь, рубашка у меня какая старая. Новую хочу купить. А еще вот этот зуб шатаетсяу хочу золотой поставить.
– Золотой зуб – это дело хорошее. И сколько же ты хочешь иметь?
Варяг перевел взгляд на сигарету. Она уже потухла. Он хотел прикурить ее вновь, но раздумал, не та компания, чтобы раскуривать ее. Жаль, настроение испортили. Варяг далеко в сторону отшвырнул сигарету.
– Дай столько, сколько тебе не жалко дать бедным.
– Что, милостыню просишь?
– Послушай, ты мне нравишься, но скоро моему терпению может прийти конец. Я прошу у тебя не милостыню, а своего. Плати пять тысяч баксов и можешь отваливать. Больше мы вас не тронем.
