Александр Тамоников - Крымская пленница
— Не спеши, дружок, не спеши, — проворковал старик, подходя ближе. — Кажется, узнаю тебя… Так вот кто у меня на хвосте болтается… А ведь чувствовал я тебя, товарищ отдыхающий, задницей тебя чувствовал… На рыбалку, говоришь, хочешь? Съездим и на рыбалку, когда придет пора, еще как съездим, рыбок покормим… Эй, цыпа, ты тоже не шевелись! — тявкнул он, перемещая ствол. — Куда собралась, прыткая такая? Думаешь, не вижу тебя? Еще во дворе вас, голубей, почувствовал, у меня на вашего брата чутье отменное… Ложись, дамочка, животом вниз, руки за голову, ноги на ширину плеч… Быстро, говорю! — гаркнул он во все горло. — Вот и умница, послушная ты у меня…
Сторож подбирался все ближе. Глеб, не дыша, следил за его движениями. Нет, старик был не лыком шит. Его резвости позавидовала бы горная газель! Пальцы уже обхватывали зазубренный камень — только бы улучить момент, швырнуть… В этот миг старик и ударил его по голове тяжелым кованым ботинком! Осколки сознания брызнули, как куски мозаики. Что-то осталось в голове, но этого было мало, чтобы управлять мыслями и поступками. Вскрикнула Анюта, последовал удар наотмашь, затем еще один — для гарантии. Воркуя себе под нос, Федор Никодимович протащил мимо Глеба бесчувственное тело, бросил возле машины. Глеб пошевелил онемевшей рукой. Пора, брат… Но старик уже спешил к нему, что-то гневно лопоча. Второй удар ногой — зазвенели остатки сознания, словно осколки стекла, не выпавшие из оконной рамы. Он что-то слышал, ворочал извилинами, как раб на галере ворочает веслом, но сопротивляться не мог. Его схватили за ноги, поволокли к машине.
— Ненавижу вас, волчары позорные, быдло колорадское… — брызжа слюной, схватил Глеба за ворот и начал трясти. — Убивать вас буду, резать на куски своими руками… Дед мой вас резал, отец пачками из пулемета валил… и я вас на ремни пущу, дорогие мои… Готовься, дружок, будет тебе рыбалка…
Он, видимо, колебался — сейчас убивать или ждать, пока наступит ясность. И вдруг со стороны пансионата донеслась ожесточенная стрельба! Прогремел взрыв, потом истошно, наперебой, словно хотели перекричать друг друга, забили автоматы. Стреляли примерно в полукилометре, может, чуть дальше. Глеб не помнил, сколько длилось это безумие. «Там ведь женщины, дети… — вяло ворочалось в голове. — Что за хрень? Кто кому чинит засаду — спецназ диверсантам или наоборот?» Старик глухо выругался. Саданул с досады по кузову микроавтобуса — металл протяжно заныл. Следующий удар обрушился на Глеба — старик впал в неистовство, и только остатки здравого смысла не давали умертвить отставного офицера. Он расточал хулу в ночное небо, скотчем связывал руки Анюте. Потом связал Глеба, затащил его в заднюю часть салона, вернулся за девушкой, схватил ее в охапку. Анюта была без сознания, с губ сочилась кровь. «Ты все-таки добился своего, — ужалила последняя внятная мысль. — Втянул в историю девушку, которая очень тебе нравится…»
— Пан майор, это не взрывчатка… — завибрировал за спиной взволнованный голос. — В натуре, пан майор, это хрень какая-то…
Павел Данилович Рубанский похолодел. Кто это сказал: Волошин, Карпович? Белены объелись? Операция шла по плану — переброска во вражеский тыл на пять с плюсом, недолгое лежбище в Симферополе, выезд к местам «будущей славы». Капитана Барчука он оставил для связи — люди в группе и так толковые, нечего там устраивать массовые посиделки вокруг опор ЛЭП. Четверо пошли на энергомост, семеро, включая майора Рубанского, выехали в Новый Свет. Он не считал, что это много — пусть растворятся, лишними не будут. Отправить к едрене фене целый пансионат с отдыхающими — это не гранату бросить. Нужно много людей — доставка, страховка, прикрытие отхода… Все шло по плану. Работали группами по два-три человека. Прибыли, трое «косили» под рыбаков, двое сидели в заброшенном строении на восточной окраине Нового Света, изображая бомжей (тут этой публики навалом), двое курсировали в машине туда-сюда. К Качу не пошли — от греха подальше, общались по телефону. В час пятнадцать Кач должен был подъехать и встать на дороге напротив скалы с тайником. Погрузка взрывчатки, трое едут с ним в пансионат (кто станет обыскивать машину своего работника?), заднее крыльцо, лестница в подвал, спуск, закладка. Остальные — внешнее наблюдение, устранение случайных свидетелей. Потом погрузка всей подгруппы, Кач довозит их до Судака, где диверсанты залягут «на дно» у надежных людей. Кач возвращается домой, запирает ворота… После этого отправляет Рубанскому сообщение, и Рубанский приводит в действие взрыватель. Дистанция — десять километров, все чисто, пансионат с веселым треском взлетает на воздух! А потом в окрестных скалах найдут гнездо наблюдателя, который курил сигареты московской фабрики «Дукат», случайно оставил чек недельной давности из элитного гастронома вблизи Лубянской площади. Появятся другие улики, указывающие, что к взрыву причастны российские спецслужбы, затеявшие козни против своих украинских коллег…
— Пан майор, это точно не взрывчатка… — Голос Волошина срывался от волнения. Он шел последним, рюкзак стоял на земле, боец лихорадочно копался в нем. — Пан майор, это же мыло, понюхайте… — Он схватил верхний брусок, содрал упаковку. Несколько минут назад диверсанты пробрались к «схрону», убедились в отсутствии посторонних, извлекли взрывчатку и потянулись назад. Пахоменко и Золотовский осуществляли прикрытие, присоединились к ним уже в скалах перед выходом на дорогу. И вдруг эта хрень…
Резко повернулся невысокий, жилистый сержант Костюк, глаза его хищно заблестели, а из-под ветровки высунулось дуло складного «калашникова». Рубанский, стиснув зубы, припустил в хвост колонны. Он схватил брусок, который совал ему Волошин, и отшатнулся от резкого запаха, знакомого с детства. Поцарапал ногтем, выхватил другой брусок. Где арбит, черт возьми?! Остальные тоже стали рыться в своих рюкзаках. Карпович, плюя на осторожность, просто высыпал его содержимое на камни и освещал фонарем. Хозяйственное мыло! Ошибка при закладке? Ничего себе ошибка! Отчаяние затмило рассудок. Обыграли, москали проклятые! Он вышел из оцепенения, тоже выудил автомат из-под ветровки. И отступил за скалу. Вроде все тихо. За камнями рокотал прибой, с бархатного неба подмигивали звезды, и луна сегодня была нереально выпуклой, ядовитой — явно не сообщницей тем, кто тихо обтяпывает свои дела. Он должен связаться с бойцами на ЛЭП. Если и там такая же петрушка…
— Быстро на дорогу, — приказал он. — Всем! Надо уходить. И бросьте, к чертовой матери, эти рюкзаки…
Возможно, не все еще потеряно. Вереница людей устремилась на дорогу по загогулинам между скал. Люди теряли выдержку. Все пошло не так! Они ругались, отталкивали друг друга. Но какие-то представления о безопасности еще сохранили. Рубанский хрипел: Костров, Пахоменко, осмотреться… Где этот хренов пенсионер с машиной — он давно должен быть здесь! Люди ползали по окрестным кустам, докладывали: все чисто, пан майор, никого нет…
— На дорогу, отходим в Новый Свет! — приказал Рубанский. — Разбиться на группы по два человека, всем на дно, пока не разберемся, что за хрень здесь происходит!
Поздно, не успели! Противник ждал, пока вся группа выйдет на дорогу. Прогремела предупредительная очередь над головами!
— Оружие на землю! Всем на колени, руки за головы! — прогремел грозный голос. — Вы окружены двумя взводами спецназа Российской Федерации!
Кричали на востоке! Врешь, зараза, не возьмешь! Боеприпасов и оружия было немного, но кое-что имелось. Все семеро ударили из автоматов по окрестным кустам, поднимая невообразимый грохот!
— Хлопцы, они там, справа! — истошно завопил рослый Золотовский, и вся группа перенесла огонь. По ним не стреляли, видимо, ливень свинца прижал к земле все «два взвода спецназа». Бойцы палили наобум, перезаряжали.
— Отступаем! — гаркнул Рубанский. — Золотовский, прикрываешь!
Люди рассыпались по дороге, прыгали в кювет, зарывались в траву. В этот момент по ним открыли ответный огонь. Стреляли из оврага на другой стороне дороги. Огонь был не плотный, прицельный. Диверсанты перекатывались, прятались за буграми, огрызались короткими очередями. Рядовой Золотовский, получивший «особо важное задание», с диким ревом выпрыгнул на середину проезжей части, швырнул в кусты гранату, успев проорать до ее падения:
— Жуйте, москали клятые! Получили, да?!
И на этом завершил выступление — несколько пуль попали в грудь, и он рухнул навзничь, разбросав руки. Взметнулось облако пыли. Граната взорвалась, не долетев до кустов. Осколки рвали листву, выворачивали куски дерна, ударная волна ломала ветки, «раздела» несколько молодых кустиков. Вытаскивать подстреленного диверсанты не стали. Не до того. Да и нечего там вытаскивать. Светлая память рядовому Золотовскому… Они отходили вдоль дороги в западном направлении — делали короткие перебежки, залегали, выстреливали по паре очередей, снова бежали…
