Александр Тамоников - Крымская пленница
— Кстати, насчет детишек… — задумчиво пробормотала Анюта. — Я обманула тебя. Прости, Глеб. У меня есть дочь. Ей пять лет. Зовут Ульянушка, я оставила ее с няней, которой доверяю… Мой первый и единственный брак не прошел бесследно, он был с последствиями… Не обижайся, я не смогла сказать… Знаешь, какая она хорошенькая и смышленая. В детский садик не ходит, половина зарплаты идет на нянь и преподавателей развивающего обучения…
Глеб с любопытством покосился на девушку. Анюта как-то сжалась, почти сливалась с темнотой. Самое время для потрясающих признаний.
— Все хорошо, Анюта, не бери в голову, — улыбнулся он и коснулся ее плеча: — Позднее мы все обсудим, сделаем выводы и примем меры, хорошо? А пока давай займемся делом и помолчим.
Несколько минут они лежали неподвижно. За оградой было тихо. На веранде за шторами поблескивал желтоватый свет. Посреди двора стоял микроавтобус. «Может, ошибка в расчетах? И старик вообще не при делах? Однофамилец? Путаница со странным словом «Кач»? Или подвозил каких-то дальних знакомых (родственников), не зная, что они сделали?»
Майор Репнин по устоявшейся традиции был недоступен. Оставалось только ждать.
Заснувшую крымскую степь сторожила полная луна. Холодный свет озарял заросшую ковылем равнину, опоры линии электропередачи, похожие на гигантских внеземных пришельцев. Из низины выбрался грузовичок с закрытым кузовом. Под капотом в свете фар поблескивал черный регистрационный знак Министерства обороны России. Грузовик притормозил, с него скатились трое в камуфляжной форме, рассыпались под кюветом. Машина тронулась дальше, съехала с дороги и забралась за горку разбросанных камней, которую венчала приметная скала «провокационной формы». Водитель выскочил из кабины и побежал, пригибаясь к дороге, чтобы присоединиться к своим. Четверо лежали у дороги, зарывшись в траву. Рослый малый с обрюзгшим лицом разглядывал в бинокль стальные опоры, небольшой каменистый обрыв на подступах к линии. Бинокль оснащался встроенным прибором ночного видения. Из зеленоватого сумрака в окулярах выплывали перегибы каменистого обрыва, свисающие пучки дерна, комья глины, известняковые образования, торчащие, как шишки на уродливом лбу. Наблюдатель застыл, подкрутил колесо увеличения. Изображение приблизилось. Обозначилась массивная раздвоенная глыба под обрывом, ворохи жухлой травы по ее краям. Оба ориентира были на месте. Здоровяк удовлетворенно крякнул.
— Все в порядке, сержант? — прошептал лежащий рядом крепыш со щеточкой усов под носом.
Шмыгнул носом третий — высокий и рыжий. Перевернулся на бок, выудил из-под живота автомат с укороченным стволом и откидным прикладом, пристроил рядом. Зашевелился, подполз четвертый — ладно скроенный, с оттопыренными ушами. Он волок за лямку вещмешок, из которого торчали рукоятки двух саперных лопаток. Там позвякивали еще несколько металлических изделий.
Старший шикнул на подчиненных, чтобы не шуршали, еще раз все осмотрел, прослушал погруженную в безмолвие степь. Все четко, как и было обещано.
— Рогаченко, за мной! — поднялся он на корточки. — Буханка, Фроленко, разойтись по флангам — и вперед! Да не отсвечивать мне тут…
На обрыве, куда они направлялись, тоже что-то шевельнулось. Отполз бугорок, похожий на спину маленького одногорбого верблюда. Отогнулся полог накидки, очертилось скуластое лицо капитана Рудницкого — заместителя командира группы спецназа «Ягуар». Его покрывал маскировочный грим, в темноте поблескивали только глаза, отражая луну.
— Парни, внимание, все их видят?
— Ну, наконец-то нарисовались… — прокряхтел в переговорник старший лейтенант Амбарцумян. — Почтили своим присутствием… Все бока уже отлежал, места целого нет… — Он запыхтел, меняя позу: — Ох, болят мои донорские органы…
— А я замерз, блин, — раздался в ухе шепот лейтенанта Балабанюка. — Что за погода нынче — днем в майке, ночью в фуфайке… Корректируем план, Максим? Вроде ждали двоих, максимум троих — а тут сразу четверо, да глянь, какие здоровые…
— План не меняем, — сказал Амбарцумян.
— А что там с правом на ошибку? — встрепенулся Балабанюк.
— Разговорчики… — прошипел Рудницкий. — Тишина в эфире… Ошибку захотели… Я вам такое устрою право на ошибку — всю жизнь у меня ее отрабатывать будете…
Трое спецназовцев лежали на краю обрыва, идеально сочетаясь с неровностями ландшафта. Навстречу приближались четыре объекта. Двое, пригнувшись, бежали к «схрону», еще двое приотстали, рассыпались.
— Максим, да они в нашей форме. Вот поганцы… — глухо ругнулся Балабанюк. — Мужики, а давайте закажем им в морге столик на четверых?
— Пусть лучше посидят до конца своих гребаных лет, — проворчал Рудницкий, не сводя глаз с приближающегося противника. — В нашей стране хватает подходящих мест, где можно нормально посидеть с друзьями… Стрелять на поражение только в том случае, если сами попросят, это ясно?
— Ясно, Максим… — вразнобой отозвались офицеры.
Двое уже подбегали к обрыву. Остановились, стали вертеться. Из-под мышек у них торчали стволы коротких автоматов. Старший махнул рукой. Еще один человек подбежал к нему. Четвертый остался в стороне, включил фонарик и полез на обрыв, цепляясь за пучки дерна. Видимо, решил проверить, что творится наверху. Наверху все было нормально. Он отошел от обрыва метров на десять, выключил фонарь. Вся округа просматривалась как на ладони. Примятый ветром ковыль, монолитные бетонные опоры стальных конструкций, одну из которых этой ночью предстояло повалить. Диверсант озирался. Все было тихо, но он вдруг почувствовал что-то неладное, насторожился, вытянул шею. Ноздри хищно зашевелились, стали раздуваться.
— Фроленко, ну, шо там, все о’кей? — позвал снизу старший.
— Да, сержант… — отозвался диверсант.
— Так не мучь корову за вымя, тащи сюда свою задницу…
— Иду, сержант…
Но Фроленко определенно что-то почувствовал. Из парня вышел бы толк, имей он побольше мозгов и смекалки. Неясное чувство не отпускало его. Может, дух чужой почуял. Он помялся, отошел в сторону. Это было ошибкой. Так ведь и раздавить можно «беззащитного» спецназовца! Что-то выросло у него за спиной, подсекло ногу, одновременно сильное предплечье сдавило горло. Он даже хрипеть не смог, дергался, как птица в силке. Силушки дурной было много — рванулся, едва не вырвавшись. Ситуацию спас нож спецназовца, вошедший в бок, словно в масло. Ноги диверсанта подкосились, и он упал спиной на землю. Спецназовец помог ему лечь, отстранился, чтобы не забрызгало кровью. Рот его беззвучно открывался. Спецназовец опустился на колени, заткнул ему рот и прошептал, словно убаюкивая:
— Тише, приятель, тише… — Давай без криков, хорошо? Ты же не герой? Тебе же все едино, назад не вернешься…
Диверсант затих, отмучился. В лунном свете поблескивал оскаленный рот, щетинистые усы, залитые кровью.
— Где он там возится, чтоб его… — выругался сержант Горбач — старший в подгруппе диверсантов. — Ладно, панове, не ждем его, вытаскивай взрывчатку…
Диверсанты сгрудились над трещиной, отбрасывали сухую траву. Вскрылась полость, в которую затолкали рюкзаки. Сопели от усердия, вытаскивая их на поверхность, взваливали за спины. Ушастый рядовой Буханка решил посмотреть, что там внутри, потянул за лямку. Взрывчатку из рюкзаков, разумеется, вытащили. Заменили древним хозяйственным мылом в «безымянных» упаковках — решив, что так смешно и надежно.
— Мыло какое-то, блин… — прокомментировал он.
— Нечего разглядывать, — шикнул на него Горбач. — Ты шо, Буханка, специалист? Мыло ему, видите ли, подсунули… Вон Рогаченко с Фроленко — они специалисты, с них и бери пример…
Верзила Рогаченко с «взрывчаткой» на плече уже карабкался на обрыв. Протянул руку, чтобы помочь отдувающемуся сержанту, тот забрался, помог ушастому. Диверсанты побрели к ближайшей опоре, поблескивающей в лунном свете.
— Эй, а где Фроленко? — обнаружил нехватку подчиненных сержант. Трое встали, завертели головами. В окружающем пространстве было безлюдно. Бугры и трава неплохо маскировали лежащих.
— Всем стоять, не шевелиться! Оружие на землю! — вдруг прогремел хорошо поставленный голос. — Спецназ Федеральной службы по борьбе с террором!
Как бульдозером в спину! Хлопцы, засада, москали позорные!!! Все трое оказались как стреноженные кони — мешали рюкзаки с мылом. Рассыпались, загалдели, стали стряхивать с себя неудобную ношу, чтобы дотянуться до автоматов. Подпрыгивал, как конь, самый рослый боец — рядовой Рогаченко. Очередь над головами пользы не возымела. Ну что ж, всего лишь убедились, что имеют дело с упертыми фанатиками, не знающими, что такое смерть!
— Огонь, хлопцы, огонь, гаси москалюк!!! — визжал, как подорванный, сержант Горбач. Он первым избавился от рюкзака, повалился на колени, вскидывая ствол. Вторая очередь ударила точнее, вырвала автомат, давая понять, что это не игрушка. Сержант заголосил, покатился на спину.
