У смерти женское лицо - Воронина Марина
Ей хотелось спать.
Глава 7
По дороге она зашла в магазин и обновила гардероб — полученных накануне от Щукина денег как раз хватило на новые джинсы и рубашку, и еще немного осталось на то, чтобы перекусить и купить пачку сигарет. Все это уже было — обновление гардероба, переодевания в примерочных кабинках, дорогие тряпки, прикрывающие покрытую грязью и ссадинами кожу, пистолет в сумке и ощущения из разряда тех, что испытывает, наверное, отколовшийся от материкового ледника айсберг, дрейфуя по воле ветра и волн в неизвестном направлении. Кто знает, что ждет его впереди — возможно, бесконечные блуждания по морям, пока он не растает, угодив в какой-нибудь Гольфстрим, или встреча с очередным «Титаником», а может быть, проплыв немного, он просто упрется в берег и простоит на приколе до скончания времен? Айсбергам не дано знать наперед, каким будет их маршрут, — так же, как и людям.
Выйдя из кафе, она решила прогуляться до «Омикрона» пешком. Времени было навалом, поскольку было всего девять утра. Вряд ли там кто-нибудь появится до одиннадцати. Не стрелять же, в самом деле, в охранника только из-за того, что тебе негде прикорнуть! Как там было у Макаревича? «Ее утро — наш вечер...» Да. Уж что да, то да.
Гамбургер и две чашки кофе бултыхались в желудке приятной убаюкивающей тяжестью. Катя встряхнулась, чтобы не заснуть прямо на ходу, и двинулась по тротуару, не особенно заботясь о выборе направления. Она шла под набирающим силу августовским солнцем по тротуарам Москвы, невольно вглядываясь в лица прохожих — не мелькнут ли в толпе знакомые черты? Это было, конечно же, сущей глупостью: все-таки вокруг нее была Москва, а не какая-нибудь деревня, где все друг друга знают, да и потом, ей вовсе не улыбалось сейчас быть узнанной, но она никак не могла отделаться от ощущения, что наконец-то вернулась домой. Пусть дом встречал ее неласково, но это был ее дом, в котором она выросла.
«Родину не выбирают, — повторяла Катя про себя, идя по Арбату и разглядывая свое отражение в зеркальных стеклах витрин. — Родину не выбирают, пропади она пропадом, и судьбу не выбирают... А что же, в таком случае, выбирают? Тряпки и жратву, да и то, если хватает денег, что, опять же, не всегда зависит от нас...»
Она бездумно брела по городу, поворачивая, спускаясь под землю и снова поднимаясь наверх, заглядывая в открытые двери магазинов и читая таблички и вывески — конторы, рестораны, банки, гриль-бары, какие-то управления, магазины, обменные пункты... «Лизка Коновалова всего этого больше не увидит, — подумала она вдруг, но боль была глухой, притупленной, — привыкаем, мы ко всему привыкаем, даже к смерти, — думала Катя, закуривая на ходу и отвечая мрачным прямым взглядом на удивленный и шокированный взгляд встречной старухи. — Это как на войне, — люди приходят, их узнаешь, включаешь в свой круг, а потом они падают с превращенным в кровавое месиво лицом, и твой круг опять рвется, и ты ищешь, кем бы заполнить брешь, и находишь, а потом откуда-то опять прилетает горячий кусок железа и брешь возникает в другом месте, и есть единственный способ избежать этого — быть вне крута, быть одной, чтобы нацеленное в тебя железо не убивало людей, которые ни сном ни духом...»
Она остановилась, упершись взглядом в знакомую вывеску. «Вот черт, — подумала она, — еще живы. Ну правильно, говно не тонет».
Руководство еженедельника «Инга» всегда проводило достаточно гибкую политику и очень этим гордилось. Лучше жить на коленях, чем умереть стоя — вот и вся политика. Зайти, что ли, по старой памяти? Витюша, друг сердечный, наверное, еще сильнее разжирел. Интересно, вспомнит ли он своего бывшего фоторепортера? Вспомнит, решила Катя, куда ж он денется. Такое не забывают... «К черту! — чуть ли не вслух вырывалось у нее. — Что я там потеряла? Разве что денег из него выбить, но это мы оставим на самый крайний случай. Да он, вполне возможно, больше там и не работает. Работник из него был, как из дерьма пуля, только и знал, что баб за разные места хватать... Пристрелить бы его, — подумала она с внезапной холодной злобой. — Если бы не Витюша с его широкими сексуальными запросами, я бы жила себе и горя не знала. Сколько я тогда из-за него народу перебила, а до него как-то руки не дошли, только морду расквасила. У, сволочь жирная...»
Катя поправила на плече все время норовивший сползти ремень сумки и поспешно зашагала прочь от редакции. Старые долги давно были списаны и сданы в архив, и их не следовало ворошить, поскольку жизнь шла своим чередом, все время подкидывая новые задачки. Правда, они были до отвращения похожи на старые, и оставалось только надеяться, что это все-таки не совсем круг, а что-то вроде спирали.
"Вот что, подруга, — сказала себе Катя, широким шагом удаляясь от редакции «Инги», — ты это брось. Круги, спирали всякие и прочее дерьмо — это все к делу не относится. Пару часов назад тебя пытались замочить без лишнего шума — вот об этом тебе и надобно думать. Кто, зачем и почему — вот вопросы, на которые нужно искать ответ. Кому я помешала? Менты меня, конечно, ищут. Вполне возможно также, что мое дело попадает в сферу интересов ФСБ — во всяком случае, они могут так считать. Но если это они, то я уж и не знаю... Что я им такого сделала, что они даже не попытались взять меня живой? И, главное, когда успела? Дичь какая-то, честное слово... Или это были обыкновенные бандиты? Что в таком случае им было нужно? Деньги, машина? Ну и брали бы и то, и другое, никто не стал бы возражать, даже Лилек, если бы ей дали время поразмыслить. Да нет, какой там грабеж — они охотились за нами, а не за нашими деньгами, работали по заказу...
А может, я тут вовсе и ни при чем? Может, это кто-то из девчонок? Обобрали, к примеру, клиента из крутых, а он их вычислил и — привет. А? Это, конечно, не клиент, а какой-то Дракула, но выглядит все довольно жизненно, вот только как-то уж очень наворочено. Автомат этот с глушителем..."
Катя перешла улицу и опустилась на скамейку в скверике напротив «Омикрона», решив выждать еще немного. Заведение имело совершенно безжизненный вид. Она снова закурила. Курить не хотелось, но засыпать на скамейке в сквере хотелось еще меньше. Катя прислонилась спиной к уже успевшим нагреться брусьям спинки и стала думать о заведении, в которое ее пристроила Лизка.
Заведение было непростое — это явственно ощущалось. Вроде бы кабак был как кабак и казино — как казино, но дремавшее целых три года шестое чувство опять проснулось и принялось нашептывать в уши: смотри в оба, Скворцова, смотри в оба... Конечно, этот шепот мог не иметь никакого отношения к ночному клубу, но Катя не могла побороть ощущения, что где-то в подвале под «Омикроном» бешено вращается гигантская шпуля, наматывая на себя нить ее судьбы и неумолимо подтягивая ее к центру каких-то событий. То, что Катя была сыта всевозможными событиями по горло, дела не меняло — процесс шел в автоматическом режиме, заданном неведомым программистом.
"Если я не успею вовремя добраться до этого программиста, — подумала Катя, — размажет к чертовой матери в кабачковую икру, и костей не соберешь. Мама, мама, что я буду делать... мама, мама, как я буду жить? — Она невольно улыбнулась воспоминанию, стряхивая пепел с сигареты и думая о том, что в «Омикроне» пора бы хоть кому-нибудь появиться, угроза заснуть прямо тут, пригревшись на солнышке, становилась все более реальной. — У меня нет теплого бельишка, у меня нет зимнего пальто... Если говорить о теплом бельишке, то придется-таки принимать предложение Щукина. Что он там такое задумал? Божился ведь, что ничего криминального... Ну, божба современных бизнесменов недорого стоит, но все-таки... Не официанткой же бегать. До первого покалеченного клиента... точнее, уже до второго.
А может, это мой ухажер, — встрепенулась она. — Кто его знает, кто он такой на самом деле? Позвонил из больницы скорой помощи, организовал торжественную встречу и лежит себе, ждет доклада... Пусть подождет. Вот отосплюсь и поеду навестить страждущего. Уж как он мне обрадуется!.."
