Сергей Самаров - Стон земли
Игорь Леонидович начал с осмотра задержанного. Задрал веко, внимательно рассмотрел глаз, потом измерил кровяное давление и удовлетворенно хмыкнул, положив тяжелую морщинистую руку Гортану на затылок.
– Парень не из храбрых, волнуется – зрачок чуть-чуть расширен, давление немного выше нормы, что понятно, но в целом он в порядке и для работы пригоден. Можем начинать.
– Будем начинать, – кивнул майор Лохматый.
Игорь Леонидович поставил на стол свой чемоданчик, достал из коробки большую ампулу с мутно-бурой маслянистой на вид жидкостью, посмотрел содержимое на свет, встряхнул, стукнув по ампуле ногтем, и пальцами отломил острый конец ампулы. Шприц показался Гортану чудовищным по размерам, хотя был просто крупным, как и одноразовая игла, вставленная в него.
– Готовьте руку, – распорядился фельдшер.
Санитары, видимо, проходили особую дрессировку и очень ловко закатали задержанному рукав выше локтя. Запах спирта наполнил кабинет. Игорь Леонидович, как человек не пьющий, спирта не жалел и обработал руку проспиртованной ваткой со старанием. Гортан, не знающий, что с ним произойдет, но не имеющий возможности сопротивляться, нервно подрагивал и часто моргал. Но игла фельдшера вену нашла сразу и ввела препарат безболезненно, хотя сам задержанный с мукой на лице следил за этой иглой и медленно опорожняющимся шприцем, и со стороны могло показаться, что ему очень больно.
– Скоро? – спросил майор Лохматый.
– Как обычно. Три минуты максимум на раскачку, потом его понесет…
– Главное, чтобы не пронесло, – поморщился старший лейтенант. – Не люблю в кабинете такие запахи. Однажды бича одного допрашивали, ох и пахло от него. Неделю в кабинет заходить было противно…
– Такой эффект возможен, – неожиданно согласился фельдшер, – но он, как правило, случается через несколько часов после завершения действия скополамина. Жутчайшая диарея. Приходится принимать меры против обезвоживания организма. Но я прослежу, чтобы с ним ничего не случилось. Мне тоже лишние разбирательства ни к чему…
Гортан оказался слаб, скополамин начал действовать на него уже через минуту. И вылилось это в громкие и долгие матерные тирады. Из тех редких слов, что проскальзывали между матюками, можно было составить и предложение, общий смысл которого сводился к следующему:
– Справились, сволочье поганое. По одному никто бы из вас не рискнул со мной связаться. Я и не таких ломал. Привязали к креслу и радуетесь. Раз привязали, значит, боитесь. И правильно. Меня все должны бояться. Мне все равно, что за человек передо мной. Любого завалить могу. Хоть первого вора в стране, хоть президента. И никто меня не поймает. Я – хитрый и умный. А вы – дурачье и сволочье.
– Все, поехал, – напомнил Лаврушкин. – Подруливайте, товарищ майор. И вы, товарищ старший лейтенант, помогайте. Вдвоем лучше сообразите… Темп нужен. У вас максимум пятнадцать минут. Потом поздно будет.
Лохматый включил камеру видеозаписи. Эта запись не могла быть официальным документом для предъявления обвинения, но для напоминания самому задержанному о том, что он сказал, вполне годится. И еще такие записи обычно используются как инструмент давления. Пообещаешь человеку, что его подельникам покажешь, как он их сдавал, он сразу сговорчивее становится.
– Да тебе самого простого дела доверить нельзя, – начал майор, – на любом попадешься. Пару рваных калош сопрешь и сразу сядешь. Козел ты и неудачник…
– Я – козел? Я – неудачник? Фильтруй базар, рыло тухлое, за слова отвечать придется. Козлом никогда не был. А уж про мою удачливость не тебе судить. Меня ни разу еще к стенке не прижали. Что ни делал, все по уму было.
– А тут завалился. На таком пустяке! С пистолет-пулеметом не сумел несколько человек положить наглушняк. Вот потому тебя и повязали.
Видно было, что задержанный борется с действием препарата, хотя полностью себя и свои слова контролировать уже не мог. И чем дальше, тем слова произносились быстрее, тем больше информации выдавал Гортан. Сам он, конечно, в этом был не виноват. Действовал препарат, возбуждающий в голове участки мозга, отвечающие за болтливость, а, попутно, и за хвастливость, за гордыню. И потому лучшим способом при подобном допросе считалась провокация и нелепые на первый взгляд обвинения. Допрашиваемый старался себя представить в выгодном, с его точки зрения, свете и пробалтывался даже о том, о чем никогда бы не проболтался в нормальном состоянии.
– Врешь… Я всех наглушняк валил, никогда свидетелей не оставлял. Меня некому было сдать, кроме одного человека. Или даже троих. Но, чтобы они сдали, их самих сначала повязать надо.
– Это вопрос времени. Но тебя они сдали, чтобы с тобой золотом не делиться. Ты вместе с Волохой – отработанный материал. Тобой воспользовались и выбросили.
– Опять врешь… Я сам им золото отдал. Оно им принадлежит. Я только долг отработал.
– И сколько, интересно, ты был должен Джо? – вдруг небрежно спросил старший лейтенант Супротивников. – Если всю сумму разделить на четыре, за каждого убитого, сколько у нас человеческая жизнь, получается, стоит-то? – Он умышленно относил к убитым бульдозериста Василича, чтобы не вызвать на него охоту еще и с другой стороны.
– Ни у нас, ни у вас человеческая жизнь ничего не стоит, – медленно, стараясь показаться мудрым философом, ответил Гортан. – Стоить может только работа. Джо я ничего не должен. Его дядя вызвал, чтобы с меня отработку потребовать. Когда Джо в прошлый раз приезжал, он в Находке меня крышевал от чечен. Я тогда трех чеченцев завалил. Говорю же, что для меня нет авторитетов, кто мне не понравится, может гроб заказывать. Джо прикрыл меня, он авторитетный, специально приехал по просьбе дяди. Теперь я должен быть отработать, и он во второй раз приехал.
Старший лейтенант Супротивников тут же пересел за стол майора, чтобы воспользоваться компьютером, и майор встал, освобождая ему место. Василий Иванович сразу отправил запрос в Ингушетию на личность Джогирга Артагановича Музарбекова, как отправлял раньше запрос на его паспорт. А майор Лохматый, заглянув в свои бумаги, чтобы выговорить имя-отчество, трудное для его произношения, задал новый вопрос:
– А ты не допускаешь мысли, что тебя мог сдать сам Бекхан Дошлукаевич?
– А ему это зачем? Ни ему, ни его племяннику это не нужно. Тогда я могу и их сдать. Они же понимают. Нас с Волохой было проще расстрелять на дороге.
– А Нохаев? – спросил Супротивников, уже отправивший запрос.
– А это кто?
– Музарбек Вахович. Друг Джо. Или, скажешь, не знаешь такого? Да ты мало кого из серьезных парней знаешь, – в голосе майора прозвучала насмешка.
– А, этот… Тоже мне, нашел серьезного парня. Он без разрешения Джо, как и дядя, плюнуть не решится. А если плюнет, не решится растереть…
– Но Таштемирова-то убрать именно дядя решился!
– А это кто? Таштемиров. Вот такого не знаю.
– Насухан Сардалович Таштемиров. Амир уничтоженной недавно в Ингушетии банды, которого ты вместе с инкассаторами застрелил. Он жил по документам Джо. Хотя откуда тебе знать такие подробности? Ты же простая сошка…
Гортан поморщился. Но себя показать все еще желал.
– Этого парня Джо и велел убрать. Он ему сам и документы сделал, и убрать потом велел, чтобы тот его потом как-то не подставил. Для того меня и вызвал из Находки. А Бекхан Дошлукаевич только кажется главным, на самом деле он – никто, хотя вида не показывает. Он без племянника ничего не значит. А прииск, по сути-то, вовсе не ему принадлежит…
– Много ты знаешь… На кого зарегистрирован, тому и принадлежит.
– Знаю кое-что. Бекхан Дошлукаевич его и купить не мог, не на что было. Ему серьезный человек продал, вернее, сделал вид, что продал. «Фиктивный брак», грубо говоря. На прежнего хозяина Музарбеков и работает.
– Они тебе все сами так и рассказали! Выпивали вместе за столом и рассказали!
– Я с такими людьми не выпиваю. Не знаю, как они со мной, а я с такими не пью.
Супротивников опять защелкал компьютерной мышью и быстро нашел нужные данные.
– А я слышал, что Лорса Мажитович уже умер… Так что, Музарбеков на его наследников работает?
– С чего он вдруг умер? Джо говорил, в полном здравии, и такими делами вертит, что нам и вам и не снились.
– А Джо его друг…
– Не друг, но работает на него.
Но майор Лохматый, глянув на часы, ловко перевел разговор на другие рельсы:
– Да, наверное, племянник что-то значит, если дядя отдал ему восемьдесят килограммов золота. Это даже для наших краев очень много. Необыкновенно много… На моей памяти такого ограбления не было. А тебя кинули как последнего лоха, даже горсть не насыпали.
– Щепотку из восьмидесяти кило пожалели, – добавил старший лейтенант.
– Я с золотишком связываться и не стал бы, – гордо вскинул голову Гортан. – Мне это ни к чему. А вообще, откуда там восемьдесят?.. Два контейнера были с простым речным песком. Пустая порода с драги. Сняли мусор и загрузили, а потом… – Последние слова он произносил уже врастяжку, а затем вообще закрыл глаза.
