Сергей Самаров - Стон земли
– Не верю. Невозможно это, – пожал плечами Гортан.
– Почему?
– Потому что я свидетелей убрал. Подчистил за собой.
– То есть ты убрал и того, кто сообщил тебе о выезде Музарбекова?
– Да.
– Тогда почему же не назвать его имя?
– Господи, какая теперь разница! Пожалуйста. Это бульдозерист Василич, который участок дороги обслуживал. Он нам помогал. Он на своем бульдозере их «Газель» протаранил.
– А ты его потом расстрелял.
– Да! Да! Да!..
– И пьяному влил в рот спирт с какой-то отравой.
Гортан промолчал, но удивленно поднял брови.
– Тот спирт из бутылки, что мы в машине Волохи нашли, и эта же отрава была в желудке расстрелянного и сожженного бульдозериста.
Майор пока не говорил, что Василич жив остался, ни к чему обвиняемому лишнюю информацию давать. И тут же убедился, что прав был многократно.
Раздался телефонный звонок. Трубку снял старший лейтенант Супротивников.
– Да. Да. Старший лейтенант Супротивников. Он сейчас занят. Кто спрашивает? Да, можете мне сообщить, мы в одном кабинете сидим, и вместе этим делом занимаемся. Да. Я понял. Хорошо. Спасибо. Усильте охрану. Занавесьте окна. Нет, больше можете не звонить. Информация принята. Будут результаты, звоните. Мы, похоже, всю ночь здесь просидим.
Старший лейтенант взглянул на майора Лохматого, написал что-то на листке бумаги и протянул ему. Тот прочитал: «Звонили с прииска. Начальник райотдела полиции. Через окно больницы, издалека, стреляли в бульдозериста Василича. Пуля попала в подушку. Судя по пуле, стреляли из охотничьего карабина калибра 7,62. Такие карабины обычно бывают с оптикой. Василич не пострадал. Принимаются меры к розыску стрелка. Охрана палаты усилена».
– Я этого ожидал, – произнес Лохматый.
Старший лейтенант повернулся к допрашиваемому.
– Красиво ты все говоришь, хотя врешь безбожно. Если бы просто хотел сесть за убийство, получил бы двадцать два – двадцать четыре года «строгого». Это терпимый срок. А если за золото, то это уже на пожизненное катит. Что такое пожизненное заключение, представляешь? Это означает, что жизнь твоя уже кончилась. Сбежать из спецлагеря невозможно. Там условия такие, что не сбежишь. И каждый день будешь мечтать о том, чтобы повеситься, но тебе и этого не позволят. Ты даже не в камере будешь, а в обезьяннике. За толстой решеткой во всю стену, как в зверь в зверинце. Даже на парашу будешь садиться под наблюдением. Это из опасения, что ты пожелаешь в параше утопиться. Тебе даже этого не позволят. Если тебя будут куда-то выводить, то только в наручниках. Все передвижение вне камеры с наклоном под девяносто градусов. Поднятая голова означает попытку к бегству и пресекается ударом дубинки. А камера – два с половиной на два с половиной метра. Даже ноги размять не сможешь. Единственное, что тебя может спасти, абсолютное, безоговорочное признание всего и всех. И, естественно, ты должен показать, где золото. Без золота разговор у нас не получится, и обвинитель в лице полковника Ладейщикова, который твое дело ведет, напишет обвинительное заключение по полной программе. Тогда тебе от пожизненного срока не отвертеться…
– Что ты мне лепишь… – слабо возмутился Гортан. – Детям такие сказки на уши вешай. Во-первых, знал бы я, что там золото, разве полез бы туда? Не первый год замужем, знаю, что такое золото и как его разыскивать будут. Мое дело попроще. Я не настолько крутой, чтобы на золото кидаться. А если признаюсь, что золото у меня и сдам, тут уж мне по всей полноте и влепят. Это я не к тому говорю, что золото у меня, а к тому, чтобы ты не старался и не тратил время. Я устал от пустой болтовни.
– Скажи, ты от природы не болтливый парень? – каким-то загадочным голосом спросил майор Лохматый.
Гортан слегка насторожился, понимая, что майор сейчас что-то очень важное скажет, и ответил:
– Я еще в детстве молчуном прослыл.
Майор выключил камеру и поднял глаза на конвоира.
– Фельдшер ваш на месте?
– На месте.
Лохматый взял телефонный аппарат внутренней связи и набрал короткий номер. Ответили быстро.
– Лаврушкин?
– Я, товарищ майор.
– Узнал?
– Узнал, товарищ майор.
– Тогда поднимись в кабинет со своим чемоданчиком.
– Плохо стало задержанному?
– Наоборот. Ему слишком хорошо. Так хорошо, что он говорить откровенно не хочет. Надо помочь ему развязать язык.
– Скополамин? [20]
– Да.
– Иду, товарищ майор…
Глава двенадцатая
Гортан обеспокоенно завертел головой, когда старший лейтенант Супротивников вышел и принес из соседнего кабинета раскладное кресло. Внешне оно выглядело каким-то инвалидным, но чрезвычайно легким приспособлением. Старший лейтенант собрал его меньше, чем за минуту, и кивнул конвоиру. Тот замахнулся ногой, и задержанный снова оказался на полу. На сей раз ему даже встать самостоятельно не дали. Тут же под локти прихватили, приподняли, а старший лейтенант быстро отбросил ногой в сторону разборные части стула и пододвинул под Гортана кресло, заставив его сесть.
– Что это?..
Никто не рвался удовлетворить любопытство задержанного, но руки его тут же оказались пристегнутыми к подлокотникам от локтя до запястья. Подлокотники для долговязой фигуры Гортана были расположены немного низковато, и ему пришлось даже вперед наклониться, чтобы не напрягались руки. Конвоиры же так же быстро справились и с его ногами, пристегнув их к ножкам кресла. Для этого, как и для рук, были сделаны специальные приспособления. В итоге Гортан не мог пошевелить ни ногой ни рукой. Он не сопротивлялся, зная, что находится полностью во власти этих людей. И хорошо знал, что сопротивление приведет только к получению ударов по голове, по почкам или еще по чему-нибудь кулаками или дубинками, поэтому предпочел проявлять спокойствие.
Под конец его пристегнули последним широким ремнем, напоминающим автомобильный ремень безопасности, поперек пояса, и прочно прижали к креслу. Говорить о каком-либо сопротивлении в таком положении бессмысленно. Гортан оказался в полной власти оперов и конвоиров.
Пришлось подождать еще минут пять. В это время опять позвонили старшему лейтенанту Супротивникову. Тот отвечал односложно и что-то записывал. Потом снова написал на листе и передал его майору Лохматому. Николай Петрович прочитал:
«Джогирг Артаганович Музарбеков летел в самолете вместе с Байшункаром Табаровичем Бикбулатовым ровно два месяца назад. Билеты были куплены в одно и то же время в одном и том же месте. Есть основания предполагать, что покупали вместе. Значит, были знакомы раньше и имеют общие дела. Через два дня зарегистрирован прилет в Магадан второго Джогирга Артагановича Музарбекова. Только уже не из Находки, а из Владивостока. Очевидно, это прилетел убитый Насухан Сардалович Таштемиров.
Сегодня, несмотря на штормовое предупреждение, вышел курсом на Находку катер геологоразведки. По данным пограничников, катер взял двоих пассажиров. Это наш Джогирг Артаганович Музарбеков и некий Музарбек Вахович Нохаев. Сейчас поищу на него данные по базе».
Майор перевернул лист текстом вниз и встал из-за стола. В это время в кабинет после короткого стука вошел, не дождавшись приглашения, немолодой человек в белом халате и с потертым чемоданчиком, украшенным большим красным крестом на белом круге. Кивнув вошедшему, майор обернулся к старшему лейтенанту и торопливо спросил:
– Когда катер до места дойдет?
– Как погода позволит. Шторм, вообще-то, севернее проходит, море едва задевает. Но они все равно вдоль берега двинутся. Напрямую тоже не рискуют. Хотя катер официально и морской, все же судно это каботажное [21] . Значит, не сразу… Дать запрос в Находку?
– Отправь. И попроси, чтобы аккуратнее. Потребуй отслеживать каждую стоянку. Каботажные суда часто стоянки устраивают.
Старший лейтенант пересел за стол майора Лохматого, чтобы поработать за компьютером…
– Вот, Игорь Леонидович, ваш клиент. Сделаем его разговорчивее?
– Отчего же не сделать? Сделаем, как прикажете, товарищ майор.
Глаза Игоря Леонидовича Лаврушкина были всегда красными и воспаленными, а лицо отечным, из-за чего создавалось впечатление, что он никак не может из запоя выйти. Но все, знающие фельдшера Лаврушкина, в один голос утверждали, что этот человек не пьет уже больше двадцати лет. По молодости начудил спьяну, и все, после этого решил, что, поскольку пить не умеет, больше никогда не пить, и с тех пор не пьет. Сотрудники управления к внешнему виду фельдшера привыкли и знали, что в работе Игорь Леонидович вполне соответствует тому, что от него ждут. Помимо официальных услуг по оказанию первой медицинской помощи арендаторам камер в подвале здания УФСБ, Игорь Леонидович оказывал и дополнительные услуги, но уже отзываясь на просьбы офицеров самого управления. Врачи не рисковали работать со скополамином, опасаясь получить запрет на врачебную деятельность. Все-таки препарат этот всегда считался сомнительным, и часто его использование можно было бы, мягко говоря, трактовать как незаконное. Фельдшер же все врачебные сомнения отвергал, и если у следствия не было официального разрешения на применение психотропных средств при допросе подозреваемых, обращались к Лаврушкину. Ситуация была слегка парадоксальной, потому что скополамин Лаврушкин получал вполне официально, и так же официально списывал его как использованный.
