Максим Шахов - Игрушка из Хиросимы
Он подождал, давая женщинам возможность возразить, что, мол, осталось не два дня, а три или даже четыре. Но они ничего не сказали, потому что он не ошибся в своих нехитрых подсчетах.
— Мы должны придумать какой-нибудь план, — продолжал Бондарев после затянувшейся паузы. — Положение у нас нелегкое. Хозяевам даже не надо искать нас. Они уже знают, где мы находимся, или выяснят это в ближайшее время. Но не это самое плохое.
— А что? — спросила Мизуки, которую порядком напугало последнее предложение.
— Они нас убьют, — горестно заключила Кйоко.
— Не думаю, что они отважатся предпринять штурм, — возразил Бондарев. — Я имел в виду другое. Понимая, что его замысел разгадан, Хато Харакумо может попытаться ускорить отправку судна. Мы нашли способ, как сохранить наши жизни. Теперь пора позаботиться о других. Нужно найти способ задержать корабль.
— Да, это проблема, — пробормотала Мизуки. — У тебя есть идеи, Константин?
— Самым простым выходом кажется звонок нашему общему знакомому, — сказал он, имея в виду Борового. — Но это ошибочный ход. Я знаю ответ заранее. Он скажет мне, что это частное дело, в которое не должно вмешиваться государство, и прикажет завершить начатое самостоятельно. Или попросит, что для меня одно и то же.
— А если Юрий поставит в известность высшее руководство? — быстро спросила Мизуки.
— Узнав, в чем дело, он обязательно это сделает. Но его самого отдадут под трибунал. И меня, кстати, тоже. — Бондарев насупился. — У нас не частная лавочка. Боровой не имел права посылать меня сюда, я не имел права соглашаться без письменного приказа.
— Так не годится, — покачала головой Мизуки.
Бондарев развел руками: мол, ничего не попишешь, так получилось.
Кйоко следила за ними быстрыми темными глазами, безуспешно пытаясь вникнуть в суть их диалога.
Мизуки призадумалась, кусая губы. Ее лицо просветлело, потом потемнело, потом снова просветлело.
— Нам не нужен корабль, — решила она. — Главное, не дать Хозяевам выгрузить контейнеры из склада.
— Хорошая мысль, — саркастически произнес Бондарев. — Беда в том, что часть контейнеров уже на борту. А чтобы задержать остальные, понадобилась бы войсковая операция. Предлагаешь нам напасть на Хозяев и охранников? Может быть, ты возглавишь наш отряд?
— Да я и стрелять-то толком не умею, — призналась растерявшаяся Мизуки.
— Тогда она? — Бондарев указал на съежившуюся Кйоко. — Или ваши отцы? Или… Ютаки?
К его удивлению, японки восприняли его предложение на полном серьезе. Подобно большинству своих соотечественников, они были лишены чувства юмора. Глядя на них, Бондарев понял, почему никогда не видел японских кинокомедий или карикатур. Их попросту не существует. Японцы смеются крайне редко, и смех не означает, что им весело. Это что-то другое. Сугубо физиологическое.
Одним словом, Мизуки выслушала Бондарева без тени иронии и сказала в ответ:
— Думаю, командование нами должен взять на себя ты, Константин. Как самый опытный.
— Командование? — вкрадчиво переспросил он. — Кем?
— У меня большая семья, — сказала Мизуки.
— У меня тоже, — пискнула Кйоко.
Бондарев насторожился. Язвительная усмешка исчезла с его лица.
— И слуги, — продолжала Мизуки. — У меня, у моих родичей. Если собрать всех, получится немало. Я могу обзвонить всех.
— И они согласятся пойти в бой?
— Не все. Но те, для кого важна честь рода, приедут. Хотя бы для того, чтобы быть со мной рядом, поддержать меня и отца в трудную минуту. На таких, как мой брат Макимото, положиться нельзя, но есть и другие.
Это был первый случай, когда Мизуки признала свое родство с Макимото, и Бондарев отметил это про себя с удовлетворением. У красавицы-японки становилось все меньше секретов от него. Пустяк, а приятно.
— А ты не боишься подвергнуть родственников опасности? — спросил он.
— Они и так находятся в опасности, — заявила Мизуки. — Я расскажу им, что террористы угрожали истребить их всех. Мне кажется, это объединит их. У нас древний и героический род. Моими предками были самураи и камикадзе.
Звучало это достаточно наивно, но Бондарев не позволил себе улыбнуться. На его глазах запуганная, униженная женщина готовилась вернуть себе честь и достоинство. Если это был не героизм, то что тогда?
Тут подала свой звонкий голосок Кйоко, словно желая напомнить Бондареву о своем существовании:
— А потом, когда нас будет много, — сказала она, — можно будет обратиться в полицию. Пусть они обыщут фабрику и найдут улики. Тогда террористам не поздоровится.
Бондарев хорошо помнил скептические высказывания Мизуки по поводу полиции. В принципе для него в этом не было ничего странного. Он родился и вырос в России, где любого полицейского можно купить, как игрушечного деда-мороза, только по другой цене. Тем не менее он промолчал, предоставив высказаться по этому поводу Мизуки.
— Полицейские предупредят Хозяев северных территорий, вот и все, — сказала она. — Или попросту арестуют нас. За хранение оружия, за вторжение на чужую собственность, за что угодно. И как быть тогда?
Кйоко промолчала. Бондареву тоже нечего было сказать. На этом совещание и закончилось. Его участники разошлись по разным комнатам.
32
Родственники начали прибывать на следующий день после полудня. Женщин и детей направляли на второй этаж, мужчины собирались на первом. Все они были разного возраста. Некоторые одевались на европейский манер, другие носили кимоно или какие-то странные одежды, напоминающие тоги. Если у кого-то было припрятано оружие, то определить это со стороны не получалось.
Наши и другие слуги встречали приезжающих, приветствовали их и вели в столовую, где была накрыта целая скатерть-самобранка.
Поскольку для приема такого количества гостей требовалось много свободного места, служанок из дома спровадили. Приготовлением обеда и раздачей блюд занялись Мизуки и Кйоко. Обе раскраснелись и запыхались, но никто не почувствовал себя обделенным.
Бондарев насчитал не менее трех десятков представителей мужского пола, которые на что-то годились. Нет, они не были бойцами, но в таком количестве представляли собой внушительную силу. Всяких малолетних племянников и немощных стариков Бондарев решил не привлекать. Произведя отбор, он получил в свое распоряжение разношерстное ополчение, состоящее из недисциплинированных, говорливых и порядком напуганных японцев. Однако надо отдать им должное, свой страх они перебороли и были готовы помочь своей родственнице. Чтобы укрепить их в решимости, Мизуки Такахито вручила каждому белый конверт с двумя тысячами долларов. Бондарев надеялся, что это ее не разорит. Кроме того, спонтанная рейдерская акция могла вернуть японке контроль над фабрикой, которую у нее отобрали Хозяева северных территорий во главе с управляющим Хато Харакумо.
Раздав деньги, Мизуки произнесла небольшую пламенную речь перед родственниками. Выступление ее было построено очень грамотно. Сначала она напомнила о их общей принадлежности к древнему славному роду, с которым когда-то считались даже императоры. Затем коротко обрисовала черными красками Хозяев и процитировала их угрозы. А закончила гневными риторическими вопросами, на которые следовали дружные ответы собравшихся, выкрикивающих хором «да» или «нет», в зависимости от обстоятельств.
— Так позволим мы истребить наш род каким-то жалким выродкам? — выкрикивала Мизуки, вошедшая в раж до такой степени, что ее бронзовое лицо блестело от пота.
— Не-е-ет! — ревели мужчины.
— Забьемся ли трусливо в норы, ожидая, пока нас прикончат по одиночке?
— Не-е-ет!
— Хватит ли у нас мужества и сил справиться с жалкой кучкой негодяев?
— Да-а-а!
— Боимся ли мы их?
— Не-е-ет!
— Значит, мы готовы дать им решительный бой?
— Да! Да! ДА-А-А!!!
Конечно же, не знающий японского языка, Бондарев мог только догадываться о смысле слов, но он угадывался легко. Потрясающие кулаками мужчины были достаточно воодушевлены, чтобы идти в бой. Мизуки сумела польстить им и объединить их против общего врага — в лучших традициях великих полководцев.
Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы эта разношерстная толпа дядюшек и племянников Мизуки одержала победу над вооруженными террористами. Достаточно было выстрела, чтобы обратить родственников в бегство, но Бондарев надеялся, что до этого не дойдет. Их преимущество состояло в том, что они были многочисленны. Завидев такую толпу, да еще частично вооруженную, Хато Харакумо вряд ли отважится отдать приказ открыть огонь. Будет слишком много шума и крови, чтобы избежать огласки. Даже если бы вся полиция Хиросимы тайком сочувствовала Хозяевам северных территорий, ей придется провести полномасштабное расследование, за которым станет пристально следить весь мир. Таким образом, вероятность перестрелки составляла ноль целых сколько-то там тысячных процента.
