Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Жоффруа развел руками.

—   Что ж... Давайте договорим за ужином!

Подвальный зал ресторана гостиницы «Шангри-Ла» ок­нами выходил в реку. В отчищенных до невозможной про­зрачности стеклах стояла коричневая вода, в которой рои­лись представители диковинных существ, обретающихся в омывающей Бангкок Чаопрайе. Рыбешки, тритоны, пауки и плоские лягушки, привлеченные подсветкой, ошалело тыка­лись в невидимую преграду, сослепу забросив охоту друг за другом.

— Отвратительно! Верно? — спросил Жоффруа Лябасти- младший Севастьянова. — И, представьте, популярнейшее место у местного делового мира для встреч... Большинство ведь китайцы.

—   Я видел, как под стеклянными колпаками держат дере­вянные терема, населенные белыми мышами. Наблюдают за жизнью, родами и смертями... Словно телевизор смотрят.

—   Мышиный театр с пьесой из человеческого бытия, а?

В зале царила прохлада и не верилось, что вода за стеклом

может быть теплая, как суп, а на улицах выше тридцати жары, влажность и духота.

Когда обсуждали меню, Севастьянов удивился вкусу бан­кира. Француз, сын француза предпочитал немецкую кухню.

—   Ваш отец, что же, эльзасец?

—     Нет, парижанин. Мама, правда, из Шампани. Вернее, мой дед, генерал де Шамон-Гитри... Но ведь это все равно Иль-де-Франс... Мама родилась в Сайгоне, как и я... А что?

Жоффруа казалось, что партнер ощущает насторожен­ность к нему со стороны «Индо-Австралийского». Да пусть! Русский в Бангкоке проездом, а что таится в скрытном си­бирском уме, этого предсказать и Крот не в состоянии. Так что, барьер, возникший на пути серьезных переговоров, воз­можно, благоприятный для банка исход, обеспеченный по воле или против собственной воли Кротом.

Во всяком случае, у русского повод для нежелательных разговоров об обеспечении «Индо-Австралийским» невып­лаченных Москве кредитов был. Но когда упоминалась кон­чина Васильева, Севастьянов не воспользовался предлогом, чтобы развить тему кредитов. Видимо, и не собирался раз­вивать. Финансовый технарь, как говорится, поставит кре­стики на перечне вопросов, которые велели задать, и укатит в Сингапур, довольный уже тем, что пригласили поужинать в роскошном ресторане.

Утопая в диване, обтянутом шерстяной плетенкой, по­глядывая на гигантский аквариум за окном, Жоффруа раз­вивал фантастический проект перестройки финансового хо­зяйства отца. Схему превращения «Индо-Австралийского банка» со всеми связями и интересами в замкнутый опера­ционный цикл.

«Замкнутые круги в финансах? Не понимаю...» — сказал бы Васильев. Он всегда ставил вопросы в таком стиле. По­вторял утверждение с сомнением, а потом сообщал, что не понимает его. Севастьянов с удовольствием повторил прием.

—     Превратить банк в полностью самообеспечивающую­ся систему без подпитки извне, исключить постороннее, в том числе и правительственное вмешательство. Уплата на­логов, вот и все отношения с администрацией, с нацией, если хотите. Только в этом случае, господин Севастьянов, ваши люди останутся вашими людьми...

—    По нынешним временам это абстракция. Абсолютная финансовая монархия...

—   А отец утверждает, что существование такой системы сбережет жизненность и независимость банков. И нам, дело­вым людям, не придется верить на слово правительству, которое все больше влезает в долги. Тогда слово бюрократа не будет калечить реальный мир реальных людских интере­сов и забот лишь потому, что оно нашептано прямо в ухо премьер-министру...

—   И что же, ваш отец следует своим намерениям?

—    Мы говорим о теоретических посылках, господин Се­вастьянов, а не о намерениях «Индо-Австралийского», вер­но? — сказал Жоффруа и поманил официанта, чтобы распла­титься.

... Севастьянов отпустил водителя за квартал от гостини­цы, против 30-го переулка Сукхумвит-роуд, безлюдной и продуваемой влажным ветерком в полуночный час. Зеленые, красные и синие всполохи реклам, которые забыли выклю­чить, бликами отражались на крышах редких автомобилей.

Скачал себе:

— Подведем итоги первого дня?

С подворья буддистского храма, где, возвышаясь над ог­радой, спал слон, едко несло хлевом и воскурениями. Слон раскачивался взад-вперед, пошевеливая в такт лопастями ушей. Тягучий и заунывный гул гонга возник, разросся и ушел куда-то за цементные коробки, на задворки, где начи­нались заболоченные пустыри.

Человек в махровой панаме и футболке, поверх которой болтался камуфляжный армейский жилет, перегородил до­рогу.

—   Молодые леди скучают, сэр. Вот фотографии...

—   Я дурно болен, братец, — ответил Севастьянов. На Во­стоке впрямую не отказывают.

Как и ему никто и ни в чем не отказывал целый день. Ни в любви, ни в деловом партнерстве.

Понурый гонг еще слабо гудел вдали, когда портье откры­вал дверь.

ЧЕШУЯ ДРАКОНА

1

Джефри Пиватски, бывший пилот, дважды с перерывом в три минуты приметил, как самолет ложился на правое крыло. Вписывались в коридоры. В общеевропейском доме воздушные пути прокладывались для своих и чужих. Для чужих — углами, уводившими нежелательных соглядатаев в сторону от военных объектов, будто не летали спутники... В его эскадрилье был пилот, который до прихода на бомбарди­ровщик водил истребитель, приспособленный ослеплять космических шпионов.

Простая и ясная догадка осенила его. Страхование граж­данских спутников. Экспертиза рисков и правовое обеспече­ние... Почему бы и нет? Собственное дело. Первоначальный капитал взять взаймы у Бруно и Клео, которые, возможно, войдут и в долю, потому что ума не приложат, как отмыть лишние деньги. «Космострах» — отличное название!

В иллюминаторе «боинга» облака стыли будто заснежен­ные гряды, казавшиеся Джефри с курсантских времен Клон­дайком, хотя он там никогда не бывал и знал о безлюдных холодных пространствах из романов про золотоискателей. Казалось, игрушка-самолетик подвешен над Клондайком на невидимой нити, раскручивающейся то в одну, то в другую сторону. Нитка удлинилась, «боинг» продавился сквозь об­лачность, и Джефри наблюдал теперь плоские, пепельного оттенка поля, напитанные талыми водами. Внизу тянулась Сербия на подходе к Белграду. Как и во Вьетнаме, который он бомбил, деревни жались к церквам, неизменно поставлен­ным на перекрестках.

Джефри представил, как под черепичной крышей одного из домов среди мрачноватых, неряшливых и плохо выбри­тых славян в овчинах ютилась семья его жены, имя которой он теперь носил. Отупляющая работа в поле, со скотиной, церковная служба и кабак как единственное развлечение для людей, из поколения в поколение производящих зерно и мясо, возможно, еще сыр и вино. Такой ли вспоминает Ольга родину предков? Какие драмы разыгрываются вон под той отполированной холодным дождем кровлей?

Впрочем, это вполне могло относиться и к его собствен­ной семейной жизни, в которой рядом с наивной, чистой сердцем, отважной и умной Ольгой он постоянно чувствует свой комплекс. Сноб-технократ, чья искушенность парали­зует побуждения и чувства. Чем же он выше тогда туповатых, грубых, но простодушных увальней, бравших в жены ее пра­бабок? Галстуком и блейзером? Ну а у тех овчинные жилетки и пестрый шнурок на вышитом воротнике...

Нет, времена не меняются, что бы ни утверждали эмпи­рики! Меняется человек, но и он меняется внешне, не внут­ренне. Нравственное мерило времени непоколебимо, непо­колебимо желание владеть, подчинять, размножаться, одурманиваться. Время — это океан, как тот бескрайний воз­душный, который простирается за иллюминатором «боинга». Океан, в котором плавают люди-рыбки... Люди-рыбки в извечном, Богом данном океане времени.

Он пристально всматривался в надвигающуюся землю коммунистического блока, на которую впервые залетел без боевого задания обнаружить и уничтожить цель.

«Боинг» чиркнул шинами по взлетно-посадочной полосе и понесся мимо контрольной башни, потом груды авиеток, за которыми серо-зелеными пятнами выделялись останки «дакот» и русских Ли-2 времен второй мировой войны в дальнем углу аэродрома. У аэровокзала приподнималась на лапах гигантская черепаха — черная башня, под которой сто­ял зачехленный истребитель-спарка. Русский МИГ? Джеф­ри вспомнил, как увеличивались на его локаторе тупорылые осы, пробивавшиеся сквозь облака, чтобы отогнать его Б-52 от Хайфона... Но он пропахивал и пропахивал математиче­ски точно нацеленными бомбами пятикилометровые бороз­ды по рисовым полям и порту.

Направляясь к автобусу, который перевозил пассажиров от трапа в аэровокзал, Джефри с любопытством рассматри­вал солдат почетного караула в салатовых полупальто, соби­равшихся кого-то встречать. Перчаток им не выдали, и кисти рук на вздетых карабинах раскраснелись от холодного ветра. Желтые ремни топорщились на плечах. Барабанщик бил редкую дробь, под которую музыканты военного оркестра врассыпную тянулись на построение. Последним семенил пожилой второй барабанщик, на ходу поддевая портупею на спине лакированной колотушкой. Поддевание, такое домаш­нее и мужицкое для человека в военной форме, озлило Джеф­ри. Он бы порадовался, ощутив что-нибудь зловещее в пове­дении солдата.