Эльмира Нетесова - Охота на русалку
— Мария! — позвал Евгений женщину. — Леля пока слаба. Значит, поживете у нас. Поможете по дому. Ну и немного присмотритесь друг к другу. Леле ничего не давайте делать, врачи потребовали для нее постельный режим, это всегда не случайно…
— А ты опять уезжаешь? — вырвалось у жены.
— На часок отлучусь, — потрепал по плечу. И вскоре уехал.
— Мария, иди поешь, — спохватилась хозяйка, а сама пошла в спальню прочесть письмо.
Едва присела, зазвонил телефон — Юлька беспокоилась о Лелькином самочувствии. Рассказала, что в пивбаре полный порядок и ей волноваться не стоит. Выручку она передаст с Иваном. А вот посетители, особо новые русские, просят завести раков, мол, они к пиву идут отменно. И хотя ни Юлька, ни Иван никогда их не ели, все ж раков стоит привезти. Авось клиентов поприбавится. А купить их можно на базаре, они там всякий день…
— Леля, я на ужин все приготовила. В доме убрано. Можно пойду помоюсь? — спросила из-за двери Мария.
— Само собой. И отдохни, не изводи себя…
Когда женщина осталась одна, достала письмо.
…Лелька, родная моя, кажется, целая вечность прошла с момента нашей встречи. Как ты? Что нового в твоей жизни? Хоть изредка меня вспоминаешь? Я понимаю, что не стою того, но так хочется, чтобы ты иногда, хотя бы во сне, возвращалась в юность свою. Злишься? Не надо! Если б могла знать, сколько пережито и передумано за эти годы, давно простила бы и пожалела, но в том-то и беда, что не веришь особо мне. Я сам виноват в случившемся. Превратил собственную жизнь в сплошные мучения, и чем дальше от тебя, тем сильнее. Летит ли чайка над моей головой, всходит ли солнце, я с ними передаю привет тебе. Смеешься, скажешь, как это старомодно и скучно? Прости, может, я и назойлив, но нет другого шанса убедить тебя! Бог дал только одну жизнь, одну любовь. Я ничем не смог распорядиться верно. Может, мы еще увидимся в другой жизни, если не отвергнешь в ней меня… Сегодня ночью снова видел тебя во сне, и ты сказала, что любишь. Если б такое случилось не во сне, я отдал бы за тот миг все время жизни, какое отведено судьбой.
Лелька! Милая моя девочка! Завтра я ухожу на путину аж к Курильским островам. Мои письма будут приходить к тебе с большим опозданием или сразу по несколько. Ответь мне хоть иногда. Я не могу не писать тебе. Это уже потребностью стало. Пока живу — люблю и пишу. Когда меня не станет, не будет и писем…
Лелька спрятала конверт, задумалась и внезапно услышала:
— Чайку хотите? — Увидела Марию в дверях.
— Давай, Машенька, — согласилась мигом. — И себе налей! — вспомнила Леля, позвала за стол. Женщина села напротив. Лицо в морщинах, глаза усталые.
— Сколько лет тебе? — спросила хозяйка.
— Много! Уже сорок исполнилось. Старухой скоро буду! — Едва заметно улыбнулась: — Годы как дождь. Едва увидишь, забывать нужно, считать капли не успеешь, они что дни. Пока молоды, все вокруг красивым кажется. Да только красота умеет за горло брать, когда и не ждешь лиха. — Сделала глоток чаю.
— Мария, расскажи о себе что можно, — попросила Лелька, пытаясь отвлечь себя, забыть о Сережкином письме.
— Дочка у меня есть. Уже взрослая, красивая женщина. Как и ты, за новым русским замужем. Малыша недавно родила. Ему и полгода пока нет.
— А почему вы не вместе?
— Отказалась. Не признает. В том сама я виновата. Девочка моя хорошая. Дай ей Бог света в судьбу, — перекрестилась женщина.
— Какая хорошая, если выгнала родную мать? — возмутилась Лелька.
— Свекровь виновата, она ее с толку сбила. Та и поверила. А мужик мой оставил нас, когда дочка еще не родилась. Исчез из дома, как блудный кот. Ну а каково искать его, если живот выше носа? Да и с малым дитем из дому особо не отлучишься! Дочку надо накормить, искупать, прогулять — тут уж не до мужика. А он как сбежал, хоть бы раз копейкой помог. Ну а жить надо. Приехала ко мне из деревни бабка. Не моя, его мать, по-нашенски — свекруха! Она нам с самого начала жить не давала. Не ко двору им пришлась, приданого не имела. Вот и грызла, пока от нее в город не сбежали. А как муж ушел, она и появилась. В своей деревне не то с людьми, со всякой собакой перегавкалась. Когда она свое тряпье увозила из дома в город, люди крестились от радости, Бога благодарили, что спас село от стервы. А она к тому же ведьмой была.
Лелька, не выдержав, рассмеялась:
— Всех деревенских козлов закадрила бабка?
— Да мужиков к тому времени в деревне почти не осталось. Какие еще перхали, так совсем больные или древние. Их мужиками даже старухи не считали.
— А зачем ведьме бабья деревня?
— Затем, что колдунья средь чертей хахалей имела! Человечьи мужики ей без толку. Но в деревне не без умысла жила. У какой-нибудь девки красу отнимет, у другой — молодость, здоровье.
— Скажешь тоже! Вроде нормальная женщина, а в чепуху верила! — сморщилась Лелька.
— И я не враз! Тоже смеялась. Да на себе убедилась, когда меня за полгода старухой сделала, а сама павой ходить стала. Мужик от меня со страху ночью отскакивал. Я ему указала на его мать. Это еще в деревне было. Так она пригрозила, что отомстит мне. Но молодость не вернула. А когда переехала в город, она вроде поутихла. Я на продавца выучилась, пошла работать. Она с дочкой дома. Ну, как-то нужно своих кормить. Вот и устроилась на пекарне. На самой выпечке. Нам директор разрешал брать хлеб домой, по буханке на едока. Вот и я стала приносить своим по три каравая. Первый месяц прошел, второй, все шло нормально. Но на третий внезапный контроль грянул. Каждого, кто с хлебом шел, милиция как воров загребла. А директор только на словах разрешил хлеб брать, письменного распоряжения не имелось. Когда все на него указали, он отказался от своих слов. И все мы подумали, что начальник нас заложил, чтоб пресечь унос хлеба с работы. Но ведь мог он на словах запретить, и послушались бы, не брали б. А тут нас ворами назвали, с работы повыгоняли. Я пришла домой зареванная, а бабка радуется: «Прищемили тебе хвост? Не будешь средь мужиков хвостом крутить, а то ишь, как раздобрела!»
— О каких мужиках лопочешь? — спросила ее. Свекруха так едко заметила: «О тех, с кем на пекарне любишься! Сама говорила, что народ там культурный. Не только словом, взглядом не обидят. Такое неспроста. Слыхала я от ваших, как там работаете. На перерыве никого не сыщешь, кто на складе, кто в подсобке, другие в бытовках спариваются. Да так, что к концу смены лишь водой друг от дружки отрывают вас…»
Посмеялась я над ее бреднями, а она продолжила: «Не дам тебе с мужиками хороводничать и дочкой рисковать. Что как заразу словишь? Уволила тебя с хлебопекарни и с других мест уберу. Ищи работу, где, кроме тебя, никого не будет!» — «Бабка! Я тебя обратно в деревню выкину, — пообещала ей и спросила: — Зачем меня пасешь? Я с твоим сыном не живу, и ты здесь чужая! Убирайся вон!»
Она и ответила мне тогда: «Если кто и уйдет отсюда, так это ты! И не просто уйдешь, а насовсем расстанемся». — «Мы с тобой? Да хоть сейчас прощусь с великой радостью».
А она опять за свое: «Не порадуешься, умоешься слезами, никого из нас не увидишь, каждую минуту жизни станешь клясть». Короче, я не выдержала и обозвала старую по-всякому. Уж как она выдала мне, вспоминать не хочу…
— Стоп, Мария! Хватит о свекрови!
— Надоела? Прости!
— Она живая? — спросила Лелька.
— Куда уж столько? Давно умерла!
— Тем более. Нельзя плевать вслед мертвому.
— Эх, девка! Она поначалу жизнь мою исковеркала. Потому ни одного доброго слова для нее не осталось. Ведь находились порядочные люди, хотели замуж взять. Так она и здесь влезла, какой грязью облила! Вроде я дома пью без просыпа, и мужики меня в очередь всякий день тянут, оттого ее сын ушел из семьи и она тут лишь из-за внучки. Насплетничала, будто я у нее пенсию на пропой отнимаю. А сама никакой пенсии никогда не получала. В деревне жила — на хозяйстве. Только на себя работала. А и я в жизни своей не пила. И мужиков, кроме мужа, не знала. Но людям не докажешь. И ни к чему…
— Так ее нет, теперь кто мешает?
— В чем? Я всюду опоздала! Даже с дочкой. Она свекруху слушала. Ее головой жила. Когда поняла, уже все, опоздала. Меня за чужую растрату в зону забрали. А свекровь перед смертью дочке созналась во всем. Та писала, звала к себе, я не поехала.
— Почему?
— Предала она меня, отказалась в самый горький момент. Ни забыть, ни простить не могу. Да и что мне надо? Пока силы есть, сама себя продержу. А время придет, сама умру, без помощи. Не хочу быть обязанной никому и ни в чем! Предавшая однажды сумеет и во второй раз…
— А как отказалась она?
— На суде отреклась. Сказала, что я ею не занималась, мало бывала дома, только когда болела. Что я мало покупала ей игрушки и только плакала много. Часто ругалась с бабкой, а та единственная заботилась о ней. Я никого не хотела понять, и меня не любили, что жила в семье как чужая… Этого хватило.
