Данил Корецкий - «Сандал» пахнет порохом
– Семеро, – как всегда тихим и спокойным голосом сказал Омид. – Хозяин и повар внизу, давайте и остальных туда отправим.
Трупы посбрасывали во двор. Ассасины не проливают крови без необходимости: ранений ни на ком не было. Пусть стражники думают, что они передрались и упали со второго этажа… Впрочем, это явное разбойничье гнездо и вряд ли кто-то станет особенно разбираться, что тут произошло… А если станет, то наверняка найдет трупы или вещи пропавших постояльцев…
Рассвета фидаины дожидаться не стали. Быстро собрались, погрузили свои сундуки, прихватили трех свежих лошадей разбойников, и покинули оказавшееся столь неприветливым место.
– Все, больше никаких караван-сараев! – объявил Омид, как только выехали за ворота. – Лучше снова будем есть змей и высасывать воду из корней растений, чем подвергать опасности столь важный груз!
Возражать старшему даже в голову никому не могло прийти – есть змей, значит есть змей! Но ловить вялых, отощавших за зиму гюрз не пришлось – конины хватило до конца пути. Лошадям корма тоже было в достатке – весна выдалась ранняя. Чем ближе караван с сокровищами подходил к южному побережью Черного моря, тем теплее становилось, и идти было легче. Через два месяца пути ассасины подъехали к Трапезунду. Солнце стояло в зените и ощутимо припекало, но снимать верхнюю одежду нельзя, чтобы не обнаружить скрытое под ней оружие. Хотелось есть и спать, но настроение у всех было хорошим. Вид переливающегося перламутровыми блестками моря и торчащих из него блестящих мокрых валунов привел усталых жителей гор в восторг. Похудевшие, с обветренными лицами, больше двух месяцев не видевшие крова над головой и нормальной пищи, они жадно рассматривали непривычный пейзаж. От морского воздуха, а может от усталости, у каждого кружилась голова.
Небольшой отряд въехал в тенистое ущелье прибрежных скал и спешился.
– Ждите меня здесь! – приказал Омид, снимая кольчугу и складывая на нее оружие. – А я отвезу письмо!
Трапезунд, апрель 1256 г
Трапезунд выглядел, как все города того времени. На окраине, в убогих, крытых ветками глинобитных лачугах ютилась беднота, возле полуразрушенных заборов лежали горы мусора, сильно воняло гнилью и нечистотами. Из-под копыт летели комья грязи, испуганно разбегались полуголые дети и редкие куры. Один раз Омиду с трудом удалось придержать коня, чтобы не растоптать немолодого мужчину, с трудом тащившего тачку с навозом. Наконец, он выехал в центральную часть, где все было по-другому. И дома побольше, и заборы покрепче. Запах моря чувствовался даже здесь, но вот в нос ударили запахи пересушенной рыбы и протухших водорослей, которые выдавали близость базара. Закутанная в чадру женщина несла на голове глиняный кувшин с водой, а в руках – набитые доверху корзины с продуктами. Другая, с открытым лицом, тащила свежую рыбу и овощи. Возле чайной несколько небритых мужчин играли в нарды. На площади мирно уживались греческий храм и мечеть, возле которых что-то обсуждали местные жители.
Дальше начинался богатый район. Вымощенные булыжником улицы, цветочные клумбы с розами и гвоздиками, высокие заборы, из-за которых выглядывали большие каменные дома местной знати… То и дело встречались пешие и конные патрули амирджандаров – местных гвардейцев. Они были в красных мундирах, черных брюках, коротких сапожках и белых чалмах. Форма напоминала ту, которую носили отборные части турецкой армии. И на боках у них висели кривые турецкие сабли.
Патрульные подозрительно косились на плохо одетого, забрызганного грязью чужака. А у въезда на улицу утопающих в роскоши белокаменных дворцов путь ему преградили три гвардейца. Настроены они были воинственно:
– Куда прешь, деревенщина! Разворачивай обратно!
– Я еду к Сулейману ибн Яхья, – сдержанно сказал Омид.
Амирджандары мгновенно преобразились, ибо только глупец оценивает человека по одежде, умный – по словам и осанке. Гвардейцам было уже неважно, как одет незнакомец – имело значение только то, что он знает имя их начальника, а решительное лицо и колючие стальные глаза подтверждают, что это имя парень услышал не на базаре…
Вежливо и почтительно они проводили странного путника к расположенному неподалеку белому дворцу, окруженному черным кованым забором с пиками на концах высоких прутьев. Здесь его внимательно выслушал вначале стражник, потом вызванный им начальник охраны, который принял письмо Рукн ад-дина Хуршаха и, велев посланцу ждать, отправился во дворец. Хотя он знал, что сейчас не лучшее время для того, чтобы идти к хозяину.
Командиру амирджандаров Сулейману ибн Яхья было сорок два года. Крупный сильный мужчина с бритой головой и резкими чертами лица, он сидел в плетенном из лозы кресле, откинувшись на высокую спинку и массируя пальцами виски. Стоявшие перед ним на низком столике яства – упругий овечий сыр, горячие пшеничные лепешки, зажаренные в кипящем масле перепелки, ароматный чай – остались нетронутыми. Снятый с головы белый тюрбан лежал на коленях, резко контрастируя с темно-синим парчовым халатом. Этот контраст раздражал Сулеймана. Он взял ненужный головной убор, и молча отвел руку в сторону. Стоявший за спиной Мустафа в ту же секунду с готовностью принял тюрбан у своего господина.
С утра по небу бродили низкие черные тучи, обещая грозовые ливни, а Сулейману в таких случаях не надо было выглядывать в окно: изменение атмосферного давления он определял по приступу мигрени. И хотя ливень давно прошел, головная боль осталась. Он не хотел вкушать любимые блюда, наслаждаться грацией танцовщиц, упражняться в стрельбе из лука или в фехтовании на саблях… В такие минуты он вообще ничего не хотел, все его раздражало, а жизнь виделась в самом черном свете… Да, он командир гвардии Трапезунда – ну и что? Что такое Трапезунд? Карликовое государство с пестрым национальным составом. Дуки – главы местных администраций из греческой знати, – скрыто враждуют между собой, подсиживают друг друга, и подрывают единство империи, в которой и так существует неустойчивое равновесие между православными и мусульманами… Правитель сопредельного государства султан Кай Кубад II Алаадин, под предлогом заботы о проживающих здесь турках, то и дело обращает внимание на слабосильного соседа: его войска периодически проводят маневры у самой границы…
А что может противопоставить могучей Турции империя, которая держится на копьях наемников? И хотя он сам командир наемных тюрков, именуемых гвардейцами, он хорошо знает им цену…
Сулейман сжал виски ладонями и, стиснув зубы, с трудом сдержал стон. Недопустимо выказывать слабость перед слугами, перед стражниками, стоящими за его высоким креслом и по углам комнаты… Только кто об этом помнит? И кто задумывается над бедственным положением с виду процветающего Трапезунда? Император Мануил, давно потерявший славу семейства Великих Комнинов, и сохранивший свою власть, лишь преклонив колени перед монгольскими ханами, которым согласился платить дань? Или погрязшие в интригах дуки, думающие, что все могут купить за свои аспры[23]? Нет, деньги, не подкрепленные силой, ничего не стоят! Низариты совсем не чеканят своих денег, им вполне хватает чужих! Говорят, что даже турецкий султан платит им дань!
В черном потоке тягостных мыслей забрезжило светлое пятно. Низариты называли себя друзьями начальника трапезундской гвардии, а их великий магистр неоднократно присылал к нему гонцов с богатыми подарками и тайными письмами… Просил он немного, а обещал золотые горы…
Действительно, помочь низаритам обосноваться в Трапезунде, оказать покровительство на первых порах и дать развернуться – все это вполне по силам Сулейману ибн Яхья… Кто может ему помешать? Император Мануил озабочен сейчас столь важным делом, как поиск третьей жены, дуки погрязли в личном обогащении и интригах, реальная власть – власть оружия, находится в его руках… Конечно, пустить в империю ассасинов, и дать им здесь укрепиться, это все равно, что внести в родной дом осиное гнездо, но об этом Сулейман предпочитал не думать. Зато через год-два, когда новые жители сплетут тайную, пронизывающую все общество паутину, посеют страх в сердцах местных, больших и малых правителей, подвесят их на ниточках, как куклы в передвижном театре, когда они наберут невидимую, но коварную и изощренную силу, которая сложится с грубой и прямолинейной силой гвардии, тогда все изменится… Император Мануил не вечен, тем более, что ассасины славятся своим умением укорачивать земной век королей, епископов и всяких баронов, а на опустевший трон вполне может взойти Сулейман ибн Яхья! Именно это пообещал ему великий магистр…
– Ванная комната готова, господин! – негромко доложил Мустафа.
Спустившись на первый этаж, мимо гвардейцев, стоящих с обнаженными саблями в коридорах и на лестничных площадках, Сулейман вошел в просторный гулкий зал со стенами из мрамора, высокими сводчатыми потолками и стрельчатыми окнами, застекленными цветными витражами. Ступая босыми ногами по подогретому полу, он подошел к небольшому квадратному бассейну в полу, сбросил халат на руки слуги, медленно спустился по гранитной лестнице и сел на скамеечку, идущую под водой вдоль боковой стены. Теплая вода приятно окутала большое, начавшее рыхлеть, белое тело до самого подбородка. За уровень наполнения бассейна и температуру воды, впрочем, как и за множество других бытовых, да и всех остальных вопросов, отвечал Мустафа. За годы, проведенные в Трапезунде, Мустафа стал для него не просто слугой, а доверенным лицом. Аккуратно сложив одежду хозяина, Мустафа выскользнул в коридор и занял место у двери – он прекрасно знал, что в моменты обострения болезни господина лучше не тревожить.
