Тайный фронт - Александр Александрович Тамоников
Договорить Борис не успел, потому что кулак очкастого врезался ему в солнечное сплетение и дыхание перехватило. Если бы не реакция, если бы не мастерство уходить от удара, смягчать его, то сейчас Коган валялся бы под ногами этих типов и жадно ловил ртом воздух. Но он успел немного смягчить удар и вполне мог устоять на ногах. Мысль упасть и имитировать бессознательное состояние мелькнула в голове, но Коган решил не пользоваться таким ходом. Учитывая, как с ним бесцеремонно обращаются, падение могло привести к тому, что его начали бы бить ногами.
– Кто ты такой? – рявкнул первый палач и схватил Бориса двумя руками за воротник рубашки и тряхнул так, что затылок снова пронзила огненная пульсирующая боль.
«Только не головой о стену», – мысленно взмолился Коган. И от боли его снова вырвало. Мужчина сразу отшатнулся назад и выругался по-румынски – рвотные массы едва не попали на его одежду. Когда румын выпустил воротник его рубашки, Борис едва снова не ударился затылком о стену, но смог избежать этого. Желудок снова свернулся в тугой жгут, и он согнулся пополам. Румыны проворчали что-то непонятное и ушли. Со скрежетом захлопнулась дверь. Прощай мой вчерашний ужин, усмехнулся про себя разведчик и, держась за стену, снова пошел к капающей воде, чтобы умыться.
«Ну, что-то проясняется, – размышлял он, набирая в ладони воду и с наслаждением охлаждая горящее лицо. – Их интересует, кто я такой. Причем проболтались, что в их глазах я могу быть и чьим-то шпионом. Ясно, это не торговая мафия, это чьи-то спецслужбы. Румыны? Значит, сигуранца. Они могут действовать по своей инициативе, преследовать свои цели, а могут действовать и по указке немцев. Теперь надо понять, где я попался им на глаза, в какой момент они меня засекли и заподозрили».
Ополоснув лицо, Коган посмотрел в остатки зеркала над одной из раковин и тут услышал голоса. Они были где-то рядом. Угрожающий голос, шлепок. Кого-то ударили по лицу и… Женский голос, женский плач! Глаза Когана заметались по стене. Звуки доносились из соседнего помещения, люди где-то совсем рядом, за этой стеной, но почему так хорошо все слышно? Значит, есть какая-то дыра. Он посмотрел вверх: точно, в стене выбиты кирпичи. Они еле держатся, а один, который находился прямо под трубой, по которой сочилась вода, совсем раскрошился. Раковина чугунная, держится хорошо. Да еще и стоит на стальных опорах. Если держаться за водопроводную трубу, то можно забраться наверх.
Был риск упасть. Но самым неприятным было то, что шумом падения он выдаст себя, покажет своим «тюремщикам», что подслушивал, был свидетелем этого разговора. Опасно? «Значит, ты не должен упасть и нашуметь», – приказал себе Коган. Все просто. Труба держалась за счет стальных штырей с хомутами, забитых глубоко в стену. Держась за холодную ржавую трубу, Коган умудрился забраться на раковину с ногами. Потом он встал в полный рост и нашел большую щель между кирпичами. То, что Борис увидел, разозлило его и расстроило. Эти двое, что недавно навещали его, теперь в соседнем помещении допрашивали Анку Василе. Видимо, это была когда-то раздевалка, из которой не полностью убрали лавки и стенки с крючками. Посреди комнаты стоял стол и два стула. За столом сидел очкарик, напротив – Анка. Второй румын стоял за ее спиной и держал женщину за плечи. На щеке Анки алел след от удара.
«Ах, сволочи, – подумал Коган. – Обрабатывают. Теперь понятно, кто ее ко мне подослал. Вряд ли я был с самого начала их целью. Скорее всего, ее нацеливают на всех новых людей, появляющихся в городе и останавливающихся в приличных отелях. А это кто? – Коган увидел стоявшего поодаль у стены мужчину, который мял в руках старую шляпу и со страхом смотрел, как допрашивают проститутку. – Это же Серджиу Чобану! У него свои бани в городе, кажется, три». С ним Коган встречался пару дней назад, и они обсуждали поставку белья, простыней, напитков и солей для принятия ванны. Он хвалился, что две бани у него работают, а третью он теперь хочет восстановить. Здесь и при немцах сигуранца держала подпольщиков, допрашивали здесь же и во дворе расстреливали.
Говорили по-румынски, и Борис не понял ни слова. Но через несколько минут трое мужчин поспешно вышли из комнаты, хлопнув дверью, и Анка осталась одна, сидящая на стуле и прижимавшая ладони к лицу. «А ведь я ей верю, она мне симпатична, – с горечью подумал Коган. – Она меня не предала, иначе бы рассказала о нашем разговоре и тогда эти двое со мной тоже разговаривали бы иначе. Бедная женщина. У нее не осталось иного способа выжить, как только заниматься проституцией, у нее ребенок. И еще она попала в сети румынских спецслужб, и просто так ее не выпустят. Мне, конечно, очень неприятно думать о том, что она часто ложится в постель с разными мужчинами, но чисто по-человечески она мне симпатична и ее жалко. Можно, конечно, рассуждать о том, что зарабатывать можно и другими способами. Например, выращивать овощи, шить что-то, но ведь на планете тысячи, сотни тысяч людей, которые просто не приспособлены к ручному труду, которые просто вообще не умеют ничего делать.
– Анка! – позвал Коган по-немецки. – Анка, это я, Аллоиз Грубер.
Женщина встрепенулась, подняла голову и стала озираться. В ее глазах появилась надежда. Не радость, не то, что сразу пропал страх, но просто они ожили от мелькнувшей надежды. И когда Коган позвал еще раз, она поняла, откуда доносится голос. Коган расшатал верхний кирпич и осторожно вытащил его. Стоя на раковине, балансируя и пытаясь не уронить кирпич, он приблизил лицо к отверстию. Женщина посмотрела в образовавшееся отверстие в стене.
– Что с тобой Анка? Тебя арестовали, тебя похитили?
– Нет, меня иногда вызывают сюда и допрашивают. Часто бьют, но так, чтобы следов не оставалось. Аллоиз, я боюсь, я больше так не могу!
– Тихо, девочка, тихо. Все будет хорошо, мы их накажем и очень скоро.
– Они всесильны в этом городе и творят что хотят. Боже мой, они ведь и вас схватили. И вы не смогли ничего сделать, господин!
– Мы все сделаем с тобой, Анка! – заверил ее Коган. – Доверься мне, и скоро мы избавим твой город от этих фашистов. Ты мне веришь?
– Да, господин, только вам я верю.
– Запомни адрес, который я тебе назову. Ты придешь туда, когда тебя отпустят, и все расскажешь про это место, про меня и людей, которые тебя допрашивают.
