Малая: Жизнь после тебя - Алайна Салах
Однако, несмотря ни на что, мысли о нем продолжают одержимо меня преследовать: его взгляд, приглушенные интонации голоса, каждая сказанная им фраза.
Хочу. Пиздец как.
Думал постоянно. Ты меня за тупого малолетку держишь?
Лимит моей щедрости на этом иссяк.
За помощью не приходи.
Накрыв голову подушкой, я крепко жмурюсь в надежде прервать эту эмоциональную атаку. Бесполезно. Кадры его потемневших глаз прорываются сквозь сомкнутые веки, а голос продолжает звучать в ушах.
Передай привет Мудрому. Эта паскуда всегда знает, что делает.
Мне на тебя плевать, — в отчаянии шепчу я. — Отлично, что тебе хватило совести вернуть паспорта и лишить меня необходимости с тобой встречаться. Без тебя моя жизнь снова станет нормальной.
Дверь за спиной хлопает, заставляя меня вскочить. В комнату входит папа.
— Все прошло удачно, я так понимаю?
— Пап… — Я тру покрасневшие глаза, делая вид, дремала. — Я бы была признательна, если бы ты не входил ко мне без стука. А так — да, все прошло удачно.
— Неужто паспорта просто так там лежали? — Проигнорировав мое замечание, папа опускается на край кровати. — Что-то не верится, что Север настолько потерял хватку.
Ответить удается не сразу — требуется секунды, чтобы собраться. Меньше всего сейчас мне бы хотелось возвращаться мыслями назад, рассказывая папе о своей победе.
Но соврать ему о том, что Севера в квартире не было, не могу. Ложь он моментально почувствует.
— Он пришел. — Я опускаю глаза в пол, теребя край покрывала. — Я сделала так, как ты и сказал — расплакалась, и он вернул паспорта.
Папин пристальный взгляд жжет щеку.
— Так сразу и отдал? Что-то странно.
— Сказал, чтобы за помощью к нему не обращалась, и тебе привет передал. — Я стараюсь сделать тон небрежным. — Еще сказал, что ты всегда знаешь, что делаешь.
— Так, уже интереснее, — удовлетворенно хмыкает папа, заулыбавшись. — Все- таки не влюбился, а жалеет. Но нас любой вариант устраивает. Главное, конечный результат.
Я кусаю губу до крови. Отчего-то замечание папы причиняет мне боль.
— Родион как? Не звонил больше?
— А разве должен? — уточняю я, нахмурившись.
— Ну а кто его знает. — Папа пожимает плечами. — Я вчера переговорил с Винокуровым. На то, что тебя снова примут в семью, надежды нет, так что Родион больше не интересен. Сама все испортила, но да ладно. Что уж теперь.
В голове как по команде всплывают слова Севера о том, что единственное, что мне светит с Родионом — это быть любовницей. Он тоже это знал.
— Я и не планировала с ним сходится.
— Ты молодая пока, и мало в жизни чего понимаешь, — сухо замечает папа. — Если бы хоть шанс оставался стать Винокуровой, сошлась бы. Так. — Хлопнув в ладони, он поднимается. — Загран мне дай. Послезавтра вылетаем в Испанию. Вещей себе закажи — а то, я так понимаю, других у тебя нет.
33
— Всего вам доброго! — сладко улыбается стюардесса, подавая мне чемодан. — Надеюсь, полет с нашей авиакомпанией вам понравился.
Мрачно кивнув, я следую за папой по телескопическому трапу. Голова тяжелая от шампанского, которое я пила, пока наконец не уснула. В бизнес-классе, которым мы летели, его наливают без ограничений.
Из аэропорта нас забирает представительский седан, чтобы отвезти в Коста Дель Соль. Безучастно глядя на проносящиеся за окном пальмы, я перебираю в голове события последних суток. Спешную покупку косметики и двух комплектов вещей, сухой разговор с Родионом, появившегося с очередным двусмысленным предложением увидеться, звонок Елене Рогач с сумбурными объяснениями, почему я не смогу у нее работать. Потерять работу мечты, не успев к ней приступить, оказалось больнее, чем я думала.
— Так и будешь молчать? — подает голос папа. — Сидим, как на похоронах. Ты же вроде любила Испанию.
Мне не хочется ему отвечать. Я чувствую себя подавленно и симулировать удовольствие нет сил.
— Голова болит. — Не поворачиваясь, я тру виски.
— Еще бы, — хмыкает он. — Столько шампанского выдуть.
Ничего не ответив, я продолжаю смотреть на дорогу. Погода в плюс двадцать шесть не радует, даже напротив. Яркое солнце только усиливает внутренний холод и ощущение того, что, приехав сюда, я совершила что-то неправильное.
Спустя часа полтора автомобиль останавливается возле белокаменной ограды — очень похожей на ту, что была в доме, предоставленным папе его другом. Молча приняв чемодан из рук водителя, я подкатываю его к воротам, которые моментально начинают открываться. Нас уже ждут.
И действительно, по дорожке, пересекающей идеально ровный газон, к нам спешит мужчина в костюме. Поприветствовав нас на английском, он забирает багаж и катит его к дверям дома, напоминающего дворец из-за принадлежности к колониальному стилю. В дверях нас встречает смуглая темноволосая женщина средних лет, то ли испанка, то ли мексиканка. Широко улыбаясь, лопочет что-то на испанском и жестами показывает проходить.
Застыв посреди огромного вестибюля, я перевожу взгляд с огромного панно, написанного в стиле Диего Веласкеса, на мраморную лестницу, серпантином уходящей на второй этаж. Желудок сжимается, стремительно подталкивая к горлу тошноту.
— Где туалет? — успеваю пробормотать я, и не дождавшись ответа, кидаюсь к первым попавшимся дверям. Комната, к счастью, оказывается тем самым местом, и меня тут же рвет в начищенный унитаз.
Вытерев слезы, я подхожу к зеркалу. Оттуда на меня смотрит бледная как мел девушка с расширенными зрачками. Туалет здесь под стать вестибюлю. Одна лишь смеситель стоит пару тысяч евро.
— Тебя укачало дорогой? — Папа обеспокоенно меня оглядывает. — Давай-ка поешь. Мария ужин приготовила.
Не переставая улыбаться, женщина приглашающе кивает в сторону кухни. Мол, пойдем, пойдем. Мне вспоминается Руфина, которая еще недавно вот так же звала к столу. Тошнота вновь дает знать о себе ощущением собирающейся слюны.
— Спасибо, не хочу, — отвечаю я на английском. — Покажите, пожалуйста, мою комнату.
Женщина переводит растерянный взгляд с меня на папу. Мол, и как мне быть?
— Проводи ее, Мария, — распоряжается он, нахмурившись, оглядывая меня. — Спускайся, как в себя придешь.
Я первой иду к лестнице, уже зная, что спальни находятся наверху.
— Ваша с видом на бассейн, — коверкая английские слова, Мария спешит за мной. — Очень красивая.
Едва найдя в себе силы поблагодарить ее за помощь, я захожу в указанную дверь и падаю на кровать. Ощущение дежавю меня не отпускает. Ровно тоже самое я прожила в день, когда папу освободили. Приезд в роскошный особняк, в котором никто не жил, комната, оформленная в любимых мной кремовых тонах, улыбчивая домработница.
Сквозь ноющую боль в висках прорываются слова Севера о том, что я всю жизнь живу в розовых очках и не способна
