Борис Сопельняк - Багровая земля (сборник)
– А теперь за друзей-саперов! – чокнулся он со мной, когда налили по второму.
Оказывается, Николай Алексеевич был одним из первых метростроевцев, хорошо разбирался во взрывном деле, поэтому в первые же дни войны попал в саперный взвод. После того как отстояли Москву, их взвод перебросили под Сталинград. И вот там, в ночь перед наступлением, нужно было снять немецкие мины.
– То ли я напортачил, то ли мина была с секретом, – досадливо щурясь, вспоминал Николай Алексеевич, – но она взорвалась в моих руках. Сколько находился без сознания, не помню, но когда пришел в себя, первая мысль – застрелиться. Но как? Кисти обеих рук оторваны, один глаз выбит, а другой только и может, что отличить день от ночи. Каким-то чудом дополз до своих – и провалился в небытие.
Война для меня закончилась, но впереди ждали новые минные поля – так я называл бесчисленные операции. Честно говоря, в успех верилось с трудом, но я согласился на беспрецедентный эксперимент: врачи раздвоили культи рук и превратили их в клешни. Дальнейшее зависело от тренировок, и постепенно я научился брать ложку, вилку, карандаш, расческу. Заодно починили глаз: он хоть и один, а стал острым, как у снайпера.
На все это – пустяк по сравнению с тем, с чем я столкнулся, выйдя из госпиталя, – с горечью продолжал Николай Алексеевич. – Жена меня бросила, родители – на том свете, так что ухаживать за инвалидом первой группы оказалось некому. А знаете, сколько нас таких было после войны! Кучковались мы в основном в электричках. Выставишь культи наружу, чтоб, значит, растрогать братишек и сестренок, а народ тогда был сердобольный, зажмешь кое-как кепку и гнусавишь песню о жене, которая нашла себе другого… Рубли, само собой, так и сыпались.
Кто знает, во что бы я превратился, если бы не друзья-саперы.
Собралось нас тогда шестеро: у одного нет рук, но есть ноги, другой без ног, зато с руками. Сели мы как-то, поговорили и решили любой ценой вернуться к нормальной жизни. Начали с того, что выхлопотали дачные участки, купили в рассрочку домики и начали работать. Валили деревья, корчевали пни, рыли колодцы. Мало-помалу забыли о своих бедах и носились по магазинам в поисках гвоздей, досок, саженцев и удобрений. Не исключено, что так бы и вертелся между клубникой, медным купоросом и рынком. Но мне повезло: случайно встретил старого товарища по Метрострою. Вместо того чтобы посочувствовать инвалиду, он взял да и бахнул: «Чего лодырничаешь? Иди работать!».
В самую точку попал, именно такой разговор и был мне нужен. Оформили меня, конечно же, с оглядкой. Ну, какой толк от безрукого рабочего, да еще под землей, где каждый на счету и от его действий зачастую зависит жизнь сотен человек?!
Начал я слесарем-инструментальщиком, потом окончил техникум железнодорожного транспорта, стал механиком участка, а потом и начальником механического цеха. Что ни говори, а десять станций построено вот этими руками! – не без гордости воскликнул он и так сжал мою кисть, что, честное слово, стало больно.
Но надо было видеть, как нежно гладил он этими же руками вихры расшалившегося внука.
– Единственный? – уточнил я.
– Второй, – подбоченился бывший сапер. – Но, как доложила разведка, непоследний…
– Вот это человечище! – восхищенно воскликнул старлей Фомичев, когда я закончил свой рассказ. – Вот с кого надо делать жизнь свою! – вспомнил он школьную программу по литературе. – Нет, правда! Одна фамилия чего стоит, и он ее оправдал – Феноменов! А насчет пословицы про сапера, я по-прежнему считаю, что родилась она не на пустом месте: как говорится, исключение подтверждает правило.
Пока я рассказывал о допустившем ошибку, но выжившем и вернувшемся к нормальной жизни «феномене», сержант забрался под днище мины.
– У-у, гады! – вытер он струящийся пот и улыбнулся той победной улыбкой, какой улыбается футболист, забивший решающий гол. – Кого хотели перехитрить, нас с Дингой?! – потрепал он загривок собаки и дал ей кусочек сахара. – Есть проволочка, – доложил он командиру. – Мина неизвлекаема.
– Всем назад! – приказал командир. – Будем взрывать. Миша, – назвал он сержанта по имени, – ты зацепи ее «кошкой», но веревку возьми подлиннее, чтобы хватило вон до тех камней, – махнул он рукой. – Я уведу туда людей, и оттуда дернем.
Когда сержант вернулся и, как и все, спрятался за камнями, прикрыв собой Дингу, командир дернул веревку. Сноп огня! Град камней! Звон в ушах! Это был взрыв, каких я еще не видел. Страшно подумать, что случилось бы с танком или грузовиком, перевозившим солдат. А скольким людям Михаил с Дингой спасли жизнь?!
Когда я сказал об этом сержанту и хотел пожать ему руку, он виновато улыбнулся.
– Извините, не могу, – вытирая с ободранных пальцев кровь, смущенно сказал он. – А мина… Что мина? Она непервая и, даст Бог, непоследняя, – неожиданно перекрестился он.
– Ты что, верующий? – удивился я.
– Ага, – кивнул он. – Мы тут все верующие, с нашей работой иначе нельзя. Как даст Бог, так и будет: заденешь за растяжку, зависит не от меня, а от него, – поднял он глаза к небу. – И от нее, – погладил он Дингу.
– А можно ее угостить? – нашел я в кармане завалявшийся леденец.
– Попробуйте, – загадочно усмехнулся Михаил.
Я протянул Динге леденец, но она деликатно отвернулась. Я снова протянул, но она снова отказалась и даже предостерегающе рыкнула.
– Да не возьмет она леденец, – не без гордости заявил Михаил. – И не только у вас: она вообще ничего ни у кого не возьмет. Пока я не разрешу, – добавил он.
– Так разрешите!
– Можно, – снисходительно бросил Михаил собаке, и леденец тут же исчез в зубастой пасти.
Когда пыль осела, саперы снова вышли на дорогу. На этот раз отличилась Тайга: она нашла два фугаса. Их взрывать не стали, а деликатненько сняли.
– Все, собаки устали, – по одному ему заметному признаку командир остановил эту своеобразную охоту. – Собакам и вожатым отдыхать! Миноискатели и щупы, вперед! – приказал он, лихо подкрутив будущие усы.
– Вы думаете, что собаки схалтурили и какие-то мины не учуяли? – задал я, как оказалось, дурацкий вопрос.
– Собаки – не люди, они халтурить не умеют, – обиделся командир. – Дело в другом.
Зная, как работают наши собаки, душманы стали хитрить. То завернут мину в целлофан – тогда запах гораздо слабее, то рядом с миной закопают смоченную керосином тряпку – это неприятное место собака постарается обойти. Так что миноискатель нужен. К тому же он радиоволновый: грунт волна проходит быстро, а от твердых предметов отражается. Тут главное – научиться по тональности щелчков отличать камень от металла или пластмассы. Вы думаете, почему «итальянка» ребристая? Ребра – это рассеиватели радиоволн. Поэтому у всех саперов идеальный музыкальный слух.
– Вы серьезно? – не поверил я.
– В нашем деле не до шуток! – назидательно заметил он. – Когда я отбираю ребят из пополнения, всегда предпочитаю певцов, гитаристов, а если повезет, то пианистов и скрипачей. И даже найдя таких, я каждое утро тренирую их слух. Видели бы вы нашу утреннюю зарядку: все бегают, а мои надевают наушники и слушают щелчки. «До» – камень, «ре» – пластмасса, «фа» – чистый металл…
Пока не сняли оцепление, оставалось немного свободного времени, и я попросил показать устройство мины. Михаил взял «итальянку» и начал рассказывать:
– Ее полный вес девять с половиной килограммов, тротила – шесть килограммов. Взрыватель – пневмомеханический. Видите, наверху резиновая крышка. В ней все коварство или, как мы говорим, вся подлянка. Смотрите, я нажал на резину – крышка подсосала немного воздуха, но взрыва нет. Значит, первый танк или грузовик пройдут спокойно. Нажмем еще раз – воздуха стало больше. Третий раз нажимать не будем – рванет. В этом и состоит секрет «итальянки».
– Понял. А как ее обезвредить?
– Очень просто. Вот так: осторожненько, аккуратненько вывинчиваем крышку, при этом слегка придерживая резиновую мембрану.
– И все? А можно попробовать? – надеясь в глубине души, что мне откажут, попросил я.
Михаил испытующе посмотрел мне в глаза, секунду подумал и разрешающе кивнул.
Это была моя первая мина. Я знал, что рвануть она не должна, что, будь риск велик, к мине меня бы не подпустили. И все же «итальянка» не учебная, и тротил в ней настоящий. А что, если внутри какой-нибудь душманский секрет?! Но отступать поздно: ребристая смерть в моих руках. Я не спеша вывинчивал крышку, стараясь не делать резких движений и не касаться мембраны.
Когда крышка оказалась вывернутой и я победоносно разогнулся, острая боль внезапно пронзила живот так, что я взвыл, инстинктивно шлепнув по больному месту. И чем? Крышкой от мины! Какая-то расплющенная тварь отвалилась от живота.
– Оса, – бросил Михаил.
– Оса?! – взвыл я. – Эта гадина величиной с воробья – оса?! Она же меня хватанула сквозь рубашку!
