Дон Пендлтон - Переполох в Детройте
Уже совсем стемнело. Вечер был тихий, душный, тягостный.
Болан вышел вслед за Тоби. Они сверили часы и еще раз обсудили детали операции.
— Следуй за мной, — инструктировал он ее. — Больше квартала интервал между нашими машинами не допускай. Ты не должна потерять меня из виду. Я оставлю фургон и пойду дальше пешком, когда до цели останется два квартала. С этого момента ты действуешь самостоятельно и должна въехать на подъездную дорожку точно в согласованное время.
— Будет сделано, — пробормотала Тоби. — А как и где мы встретимся?
— Ты что, смеешься?! Думаешь, тебе удастся уйти от полиции?
— Пусть попробуют поймать меня...
Болан отступил на шаг и резко бросил:
— Даже не думай! Никаких авантюр!
— А-а, черт возьми! Брось, сержант. Я все сделаю, как следует. Ты зря недооцениваешь женщину-агента федеральной службы. Короче, где мы встречаемся?
Мак еще раз повторил плоским, невыразительным голосом:
— Тоби, на меня объявлена охота. Не давай полиции лишнего повода хвататься за оружие.
— Как насчет квартиры? Годится?
Она одарила его своей самой обаятельной улыбкой и заглянула в глаза, дожидаясь ответа.
Болан пожал плечами, проворчал что-то невразумительное и наконец сказал:
— Хорошо, Тоби, значит, и ты вступаешь в игру. Квартира подойдет. Только будь внимательной и не притащи за собой хвост.
— Ты лучше позаботься о себе, — ответила она низким, внезапно охрипшим голосом.
Мощные руки Болана приподняли Тоби, как ребенка. Он как-то торжественно поцеловал ее, опустил на землю и ласковым шлепком пониже спины подтолкнул к машине. Проследив, как Тоби села в машину, Мак забрался в кабину фургона и начал свой путь в джунгли — в человеческие джунгли, худшие из всех известных ему. В них было полно людоедов и охотников за головами самых разных мастей, здесь имелись свои заповедники, свои браконьеры и своя дичь, здесь даже Маку Болану приходили в голову мысли о зеленых пастбищах на небесах.
Но он знал, что зеленые пастбища предназначены только для мертвых.
Теплый, сухой хлев — не самое лучшее место для достойной жизни. В таких местах нет неземного волшебства, за которым можно было бы идти хоть на край света.
Судьба Болана лежала в темной бездне, которую некоторые люди называли адом. Болан называл ее жизнью. И рассчитывал прожить ее до последнего удара сердца.
Глава 19
— Эй, Ли!
— Чего тебе?
— С запада медленно приближается машина. Погоди... ага! В ней один человек, правда, я не могу разглядеть его. Машина похожа... ого! Черт побери! Это же наша тачка!
— О'кей, стойте смирно, не выдавайте себя! Будьте на связи!
— Хорошо. Он проезжает мимо меня. По-прежнему не могу рассмотреть, кто внутри, но автомобиль точно наш!
— О'кей. Теперь и я его вижу. Что он делает?
— Задержался у перекрестка. Думает, куда ехать. А может, засек нас.
— Замрите и не высовывайтесь! Харви передает сообщение командиру мобильных патрулей. Только не спугните нашу птичку!
— Мы сидим тихо, как мыши под полом. Он поехал в твоем направлении!
— Вижу. Начинайте движение.
— Мы поехали.
— Медленно, не торопитесь! Он опять остановился!
— Черт возьми!
— Осматривается. Наверно, решает, в какую сторону свернуть. Оставайтесь на месте!
— Вызывай сюда мобильные патрули!
— Уже едут. И он тоже поехал. Вот, поворачивает. Отрежь ему путь назад!
— Готово! Когда прибудут патрули?
— Они уже на набережной и мчатся сюда на всех парах! О'кей... о'кей... Наш приятель выключил свет. Едет дальше! Сворачивает направо на подъездную дорогу! Все, потерял его! С вашей стороны вы его видите?
— Плохо. Деревья мешают.
— Дальше мы пойдем пешком. Держите связь с мобильными группами: канал «Дельта-1». Информируйте их о каждом шаге Болана.
— Хорошо! Будьте осторожны!
* * *Комната была очень большой и использовалась хозяином, как спальня и рабочий кабинет. Двойные французские двери вели на небольшой балкон, рядом расположился удобный мягкий угол с журнальным столиком, заваленным прессой. У одной стены стоял полированный рабочий стол красного дерева, у другой — огромная кровать с туалетным столиком. Из гардеробной комнаты, двери которой были приоткрыты, можно было попасть в просторную ванную, где горел свет. Над письменным столом висело множество фотографий в рамках, каждая из которых представляла хозяина дома в компании с «сильными мира сего»: Кассиопея с вице-президентом (фото украшал автограф: «Кассу с наилучшими пожеланиями»), Кассиопея с известным европейским государственным деятелем ( там тоже подпись: «Дорогому другу Кассу, без которого мы были бы слабее»), Кассиопея с бородатым арабским шейхом в абайе (поперек фотографии тянулась непонятная арабская вязь), Кассиопея со звездой из Голливуда (фото подписано кратко и понятно: «Крошке Кассу»)...
Крошка Касс стоял у балконных дверей и осторожно выглядывал в щелочку между тяжелыми портьерами. Похоже, что над его внешностью поработал талантливый стилист: темные блестящие волосы Кассиопеи были тщательно расчесаны на пробор и красиво уложены. Смокинг и вересковая трубка с прихотливо изогнутым мундштуком казались единым и неразделимым целым. Наманикюренные ногти отражали свет маленькой настольной лампы, стоявшей на письменном столе, — единственного источника света. Все остальные светильники были погашены.
Большой стол был пуст, и только у телефона лежала аккуратная стопка документов.
Болан протянул руку с зажатым в ней снайперским значком, и бросил его на блестящую поверхность стола.
Резкий сухой стук нарушил полную тишину, царившую в апартаментах, и человек у окна обернулся с выражением раздражения на лице, которое тут же сменилось испугом и удивлением.
Его темные, колючие глаза вспыхнули при виде металлического предмета на столе, затем растерянно зарыскали по сторонам и, наконец, остановились на высоком мужчине с непроницаемым, мрачным лицом, на котором двумя холодными ледышками сверкали серо-стальные прищуренные глаза.
Кассиопея втянул ухоженную голову в плечи и истошно завопил:
— Брюс, Гарри!
— Брось это, приятель, — холодно бросил Болан. — Брюс и Гарри спят, они по ошибке приняли двойную дозу таблеток от головной боли. Здесь только ты и я, Крошка Касс.
Беззвучно хватая воздух открытым ртом, Бобби начал оседать вниз и, неловко пошатнувшись, сел на угол стола. У него на верхней губе и на лбу выступили крупные капли пота. Вид значка смерти парализовал, казалось, его волю.
— Я знаю, что это такое, — дрожащим голосом выдавил Бобби, не сводя взгляда с креста.
— Тогда ты знаешь, кто я, — жестко произнес Болан.
Кассиопея кивнул тяжелой, словно налитой свинцом головой. Зато ему удалось совладать со своим голосом и теперь он говорил почти без дрожи.
— Да. Я знаю тебя. Но не могу понять, почему ты пришел ко мне? Что я могу для тебя сделать?
— Ты можешь порадовать меня своей красивой смертью.
Бобби был далеко не дурак, к тому же он начал приходить в себя. Не моргая, он взглянул на Болана и тихо, но уверенно сказал:
— В этом нет никакого смысла. Я, конечно, наблюдаю за твоими похождениями с большим интересом и прекрасно понимаю их мотивы, даже симпатизирую им. Но позволь мне заверить тебя, Болан, что я к твоим целям не имею ровным счетом никакого отношения!
Болан резко ударил его открытой ладонью по подбородку — снизу вверх. Зубы Бобби щелкнули так громко, что гулкое эхо раскатилось по всей комнате. Кассиопея слетел со стола и рухнул на четвереньки у самой стены.
Болан не спеша подошел к окну и выглянул наружу. Тоби как раз сворачивала на подъездную дорогу.
Крошка Касс, хватаясь руками за стену, пытался встать. Полуоглушенный, он мотал головой из стороны в сторону, будто пытался вытрясти из нее какое-то инородное вещество. Болан позволил ему дотянуться до выдвижного ящика стола и даже открыть его, и только затем выхватил из кобуры «беретту». Она чуть слышно кашлянула, и удар 9-ти миллиметровой пули вырвал ящик из рук Бобби.
Кассиопея отшатнулся от стола, ударился о стену и рванулся к приоткрытой двери. «Беретта» вздохнула еще дважды. Пара пуль опередила Крошку Касса, и дверь захлопнулась перед самым его носом. Бобби сразу сник, дрожащие ноги уже не слушались его, он упал на колени и в ужасе вскинул вверх руки.
— Ради всего святого! Что тебе от меня нужно? — завизжал он.
Болан поморщился: этот слизняк пытался найти логику в мире безумия.
— Ну ладно, хватит! — оборвал он его, кончай ломать комедию, мне некогда.
И только тогда Бобби Кассиопея окончательно понял, что все кончено. Сердце его бешено заколотилось. Так всегда бывает: любой человек надеется до последнего. И только тогда, когда смерть уже схватит его за горло, человек нехотя соглашается — да, это конец. И в те короткие мгновения, когда железная хватка смерти все сильнее сжимает его, человек остается наедине с самим собой, со своей душой и со всей той грязью, которая в ней накопилась. И вот тут-то уже не соврешь, не словчишь! Бобби прекрасно это чувствовал.
