Михаил Серегин - Святое дело
– И когда? – лениво поинтересовался священник.
– Да вроде как сегодня... – пожал плечами водила.
– А ну давай-ка на слободской рынок, прямо к Фариду! – хлопнул водилу по плечу стиснувший зубы Исмаил.
– Э, не-ет, мужики! – криво ухмыльнулся водила. – Мы так не договаривались. Я на рынок ни за какие коврижки...
– А ну, езжай, куда сказали! – мрачно поддержал коллегу поп и положил свою огромную ладонь на плечо водиле. – Или я тебе, блин, так «разберусь»! Зубов недосчитаешься!
Водитель сглотнул, кинул беглый взгляд на крупные, словно из дерева вырезанные ногти священнослужителя, стремительно развернулся на первом же перекрестке и выехал на ведущую в сторону слободского рынка дорогу.
– Вот так-то лучше! – откинулся на спинку священник и кинул взгляд на муллу. – Как думаешь, успеем?
– А хрен его знает! – в сердцах бросил мулла. – Тут как повернется!
Они вперили тревожные взгляды в полупустую слободскую улицу, но едва впереди показались знакомые торговые ряды, как поняли: поздно. Там уже что-то происходило.
Такси резко затормозило возле ближайшего киоска, отец Василий торопливо сунул водителю стольник, и оба священнослужителя выскочили на улицу. Битва уже шла, и вовсю.
* * *Слобожан явно кто-то предупредил, и погрома в классическом смысле не получилось. Нет, лотки с овощами, конечно, с прилавков летели, но скорее все это напоминало массовую молодежную драку. Там и сям вооруженные обрезками труб и цепями крепкие молодые парни крушили друг дружке челюсти и сворачивали носы, а в воздухе висел густой мат и носились мелкие купюры и обрывки упаковочной бумаги.
– Что-то я ментов не вижу, Исмаил, – покачал головой отец Василий.
– Какие менты?! О чем ты говоришь, Мишаня?! – с болью в голосе произнес мулла и с ходу угостил подвернувшегося парня в печень. – Куда прешь, салага?! Глаза разуй!
Парень охнул и повалился прямо на помидоры.
– Пошли-ка отсюда, – потянул коллегу за рукав поп. – Здесь, пока не угомонятся, толку не будет...
– Ну уж нет! – прошипел Исмаил. – Я этого так не оставлю!
– Что, драться полезешь? – усмехнулся поп и едва успел поставить блок и отбить удар какого-то придурка с бешеными глазами. – Так для этого много ума не надо...
Он отбил еще одно нападение; рубанул одного в нос, второму отшиб сухожилие плеча, угостил третьего мощным, от всей души ударом под дых... Нет, здесь оставаться было нельзя.
Мулла решительно развернулся и почти бегом помчался по улице.
– Куда ты, Исмаил?! – крикнул вдогонку священник, отбил еще один удар и отправился вслед. – Да погоди ты, дурья башка! Не дай бог, дров наломаешь! Сам же потом каяться будешь! Исмаил! Что ты себя, как пацан, ведешь?!
– Я не пацан! – развернулся мулла, и глаза его горели жаждой мщения. – Но беспредельничать в своем районе я не позволю никому! Так и знай!
– У нас с тобой вся земля наш район, – горько осадил его поп и сразу увидел, что попал в точку: Исмаила, что называется, «пробило».
– Ну, что ж, – выдавил мулла сквозь стиснутые зубы. – Значит, будем по всем позициям разбираться. Прямо на месте.
Честно говоря, отец Василий не до конца понял, что это означает, но он знал, что от Исмаила сейчас зависит слишком много, больше, чем от кого-либо еще, и предоставлять его самому себе не собирался.
– Подожди, я с тобой, – нагнал он муллу.
– Твое право, – на ходу пожал плечами Исмаил.
* * *Идти вровень с почти бегущим муллой было несложно: там, где невысокий Исмаил делал два шага, отец Василий делал один. И сначала священник чувствовал, что поступает абсолютно правильно. Он знал муллу не первый год и понимал, что, если предоставить его самому себе, горячий и взрывной бывший десантник, а ныне, так уж вышло, духовный пастырь для четверти Усть-Кудеяра, может натворить лишнего.
Но когда они подошли к собравшейся у дома Исмаила толпе, отец Василий не на шутку встревожился. Потому что только одно могло заставить местных мужиков предоставить воюющий на рынке молодняк самому себе и собраться здесь. Если они готовят что-то покрупнее.
«Блин! А то ли я делаю?» – засомневался священник. Он не был уверен, что ему удастся что-нибудь предотвратить, – здесь, в Татарской слободе, в авторитете был Исмаил, а не он, а ходить хвостиком за муллой, дергать его за рукав и канючить «Исмаилушка, не надо!» было как-то... недостойно, что ли. Гордыня, обычная человеческая гордыня, с которой отец Василий так долго и временами успешно боролся, снова заявила о себе – мощно и самонадеянно.
Но переходить на ту «линию фронта», где находились его единоверцы, было еще менее достойно. Потому что если у пастыря не хватает мозгов остановить беспредел, то откуда мозги возьмутся у паствы? И останавливать его надо здесь, пока Исмаил не стал «знаменем» этой возбужденной толпы.
– Исмаил! – позвал он коллегу. – Эй, Исмаил!
Но мулла не слушал. Он возбужденно сыпал словами, от которых мужики суровели на глазах и начинали еще более возбуждаться, сверкать глазами и сжимать кулаки.
«Шишмарь», – явственно услышал отец Василий. Затем еще одно знакомое слово «коттедж», затем «балалар» – это, понятно, дети... Прямо сейчас мулла сливал мужикам информацию, которая категорически не должна была попасть на эту раскаленную и очень хорошо подготовленную предыдущими событиями почву.
– Ты чего делаешь, Исмаил?! – возмутился священник. – Ты головой, блин, подумай!
– Не мешай! – огрызнулся мулла. – Зло должно быть наказано!
Священника от этой патетической фразы аж покорежило.
– Остановись, Исмаил! – властно потребовал он. – Ты не смеешь этого делать!
– Еще как смею! – дернул напряженным ртом мулла. – Если вы беспредел остановить не можете, то почему я это должен делать?
– Потому что ты служишь господу, – сглотнув, напомнил отец Василий. – Потому что с тебя спрос иной.
– Объясни это тем, кто сейчас наш рынок «зачищает»! – зло отреагировал мулла. – Или тем, кто детей украл. Если сумеешь с ними договориться, приходи, потолкуем. А сейчас хотя бы не мешай.
Отец Василий заткнулся. Он видел, что происходит жуткая и бесстыдная провокация; он видел, как прямо на его глазах эта провокация дает первые плоды, и он даже подумать боялся о том, каковы будут ростки этих плодов.
В страстной речи муллы еще несколько раз мелькнули слова «Шишмарь» и «Шанхай», и священник сообразил, что задумывается ответная акция, причем адресная, возможно, лично против хозяина шанхайского рынка Анатолия Шишмарева. «Пора ментам подключаться...» – тоскливо подумал священник и в последний раз обратился к мулле:
– Короче, так, Исмаил, я пошел к ментам. Если не одумаешься бузить, пеняй на себя.
– Проваливай! – сурово откликнулся мулла.
«Ах как неправильно все выходит! – цокнул языком отец Василий и, не теряя времени, пошел, а затем и побежал прочь. – Ах как неправильно!»
* * *Священник поймал такси и уже спустя несколько минут бежал через площадь к зданию РОВД, а затем, задыхаясь, ввалился в приемную начальника районной милиции.
– Скобцов здесь? – выдохнул он в лицо испуганной секретарши.
– Здесь... Куда вы? У него совещание!
Но священник не слушал. Он рванул высокую дубовую дверь на себя, толкнул вторую и понял, что попал на удивление вовремя. Потому что здесь были все: и Скобцов с начальниками отделов, и руководитель районного ФСБ Карнаухов, и даже заместитель главы районной администрации.
– Аркадий Николаевич! Беда! – прерывисто дыша, объявил он.
– Извините, батюшка, но у меня совещание, приходите завтра, – жестко посмотрел на него Скобцов.
– Завтра будет поздно, – покачал головой священник, схватил стул, отодвинул его от стола и сел. – Слободские, кажется, с Шишмаревым хотят разобраться...
– Это нам известно, – кивнул Скобцов. – У вас все?
Его выпроваживали, холодно и технично.
– Нет, не все! – стукнул по столу кулаком отец Василий. – А если Шишмарева убьют?!
– Никого не убьют, – усмехнулся Скобцов. – Шишмарев у нас в СИЗО отсиживается, за тремя решетками... Ну как, батюшка, полегчало? А теперь идите и отдыхайте... не мешайте работать.
– И впрямь, Михаил Иванович, – назвал священника мирским именем руководитель ФСБ Карнаухов. – Шли бы вы домой. Мы, конечно, вас еще пригласим показания давать, но не сейчас. Да и вы, поди, оголодали за четыре-то дня...
– Четыре дня? – ужаснулся священник.
Отец Василий понимал, откуда у Карнаухова информация о том, что он все это время сидел в подвале, – наверняка Журавлев доложил. Он, поди, по этому поводу уже целую стопку бумаг написал. Но четыре дня? Это же все службы сорваны! Ольга места себе не находит! Елки зеленые! Только теперь до священника дошел весь масштаб происшедшей с ним катастрофы. Но он тут же вспомнил, что эти четыре дня принесли неприятности не только ему.
Он поднялся со стула, вздохнул, медленно повернулся к двери, и в этот самый миг селектор на столе начальника РОВД проснулся и заговорил дребезжащим металлическим голосом:
