Победа ускользает - Мошков Кирилл
Все помолчали.
— Я приехал сюда, — продолжал Ёсио. — Мистер Кригер отправился в МИБ разбираться, а мне велел ехать в учебный центр телемского космофлота, где он нас разместил. Поручил сидеть и ждать информации. Ехать велел на такси, рассказал, как взять гарантированно чистую машину… Я вышел и увидел Реми.
Реми положил Ёсио руку на плечо.
— Только давай, не вини опять себя, — полушутливо сказал он.
Ёсио улыбнулся.
— Я стараюсь.
У бородача Миши в кармане вдруг закурлыкало, он вынул мультиком и заговорил:
— Да, Ким. Да! Мы встретили здесь Сакамото Ёсио. Таук арестован МИБ на метро «Берти-восьмого» три часа назад. Где? Понял. Я знаю место. Мы сами приедем, мы встанем у «Пиццы-Экспресс», у ребят микроавтобус. Ahadavai, — добавил он на незнакомом языке, убрал телефон и повернулся к остальным. — Все, поехали. Ким и ваша барышня их проследили. Йона Лорда повезли в центральное управление МИБ по Телему. Прямо в Красный Дом. Эвис, давайте жетон, я поведу. В каком паркинге у вас машина?
Всего в полукилометре от вице-президентского дворца в Лиссе высится Клык Телема — самое древнее сооружение в городе, двухсотметровый черный обелиск-монолит. Это — все что осталось от «Антея», последнего транспорта переселенцев, пришедшего на Зеленый Мир перед самой Телемской войной.
Как обычно это бывало с переселенческими транспортами, его быстро разобрали, и почти весь он пошел в переплавку; только «хребет» корабля, вот этот самый исполинский клык из неплавкой титанокерамики, еще высился над далекой окраиной крохотного городка под названием Лисс. Затем началась война, после которой Лисс надо было отстраивать заново. А вот Клык, который бомбардировки пощадили — возможно, потому, что до последнего дня недолгой бессмысленной бойни имперские пилоты использовали его как отметку для наведения на цель — решили оставить. Как символ. Так он и высится теперь над центром мегаполиса. Вокруг на несколько миль нет более высоких строений, и видно Клык отовсюду.
Столетиями люди показывают на него, если хотят безмолвно укорить собеседника за неосторожные слова. Жест этот означает что-то вроде «Большой брат слышит тебя».
Дело в том, что по другую сторону от дворца, примерно в километре вниз по реке Лисс, сразу за Клыком, находится скромное семиэтажное здание Управления МИБ по Телему. Здание, в плане представляющее собой квадрат со стороной в сто семьдесят метров, заполняет низину между двумя холмами — Старым, на вершине которого стоит Клык, и Оружейным. В древнем, довоенном Лиссе на Оружейном холме находились оружейные мастерские, а впоследствии, около четырехсот лет назад, был выстроен любимый десятками поколений маленьких лиссеров универмаг Kidz World.
Только с противоположной стороны реки, из Саутсайда, да еще с небольшого участка набережной Лаккерстоун-Хиллс видно, что здание МИБ на самом деле вовсе не семиэтажное. Низина меж холмов заполнена им сплошь, со стороны реки там двадцать два этажа. А некоторые люди — кто по собственному печальному опыту, кто по слухам, кто (это уже в последние годы) из невнятных намеков прессы, — знают, что во внутреннем дворе здания (за тускло-багровый цвет стен в городе его зовут Красным Домом) видны тридцать два этажа, уходящих вглубь, а на самом дне — прогулочный дворик на крыше следственного изолятора, занимающего еще девять подземных этажей. Доподлинно известно, что самый нижний этаж здания находится всего несколькими метрами выше Центрального тоннеля Нижнего Яруса, который связывает южный и северный берега Лисса. Легенды гласят, что из нижних камер следственного изолятора по ночам можно услышать, как по тоннелю идут машины. Очень, кстати, немногие люди слышали в ночной тишине этот шум и могли потом об этом рассказать. Те сорок несчастных, что в последний раз увидели небо из колодца прогулочного дворика Красного Дома, провели последние ночи своей жизни, слушая этот загробный гул.
Больше всего удивило Йона, что допроса, как такового, не было. Был анализ крови на ген-код, установление личности: Йон признал, что он — Йонас Виллем Лорд, двадцати шести лет, подданный Имперской метрополии, свободный журналист, холостой, католик. От него потребовали кода доступа на «Лось» — он только хмыкнул. Начал требовать адвоката, что вызвало дружный смех присутствовавших (а присутствовало пять офицеров, мордоворотов почище тех, что брали его на улице). Порадовался про себя, что основную часть наличных денег и все документы — кроме новенькой корабельной карточки — оставил на корабле. Потребовал полагающегося по закону звонка — но внезапно получил офицерским стеком по коленям (больно). Все это снимали профессиональной камерой при ярком свете. Затем его вывели в коридор, затолкали в лифт, спустили на много этажей вниз и заперли в камере. Отобрали ремень, но оставили радиобраслет: сам он снять его отказался, а руку рубить ему не стали, хоть и грозились. Впрочем, на браслет наклеили какую-то моментально ссохшуюся прозрачную пленку, так что пользоваться им стало нельзя: цифры часов виднелись, а вот вызвать остальные функции было невозможно.
В камере, как, впрочем, и полагается, были только унитаз и узкая откидная полка без всякой постели. Йон демонстративно на нее улегся: начитался детективов, думал, что придет охранник, запретит лежать, и можно будет еще пошуметь, поскандалить, не дать про себя забыть. Не вышло. Его вызывающее поведение никого не интересовало. Так и пролежал весь остаток дня, то ругаясь в голос на всех знакомых языках, то выкрикивая слова боевых революционных гимнов (даже тех, из которых знал две-три строчки), то просто колотил каблуками в дверь. Потом устал и притих. Когда дисплей браслета сквозь ссохшуюся пленку показал девять вечера, дверь лязгнула, вошел здоровенный краснолицый капрал и сунул Йону миску какой-то похлебки — довольно съедобной, но жидкой. Йон мгновенно ее съел и агрессивно потребовал еще. Капрал вышел и через минуту принес еще миску. Йон съел и потребовал адвоката, звонок, следователя и соблюдения своих прав имперского подданного. Капрал выслушал его, дал кусок хлеба граммов в двести, мягкую пластиковую посудинку с одним литром воды и молча ушел. Йон еще постучал ногами в дверь, потом еще спел. Революционные гимны в его репертуаре закончились, так что пел он «Gaudeamus» и «Stormy Monday», потом глотнул воды и притих окончательно.
В тишине он отчетливо услышал, как где-то под ним едут машины. Он слышал, как в их гудении зарождалась — где-то далеко справа — басовая нота более крупного двигателя, проходила под ним и уходила налево. Даже различил один раз автобусный гудок. Тогда он понял, что находится на нижнем уровне «Красного дома», что выхода отсюда нет и что он пропал. Йон с досадой выругался на линке — так получалось свирепее всего — отвернулся к стене и приказал себе не думать о Клю и заснуть.
Через полчаса у него это получилось.
* * *— Почему ты не хочешь рассказать это всем? — с некоторой обидой, хотя внешне и спокойно, спросил Реми.
Была половина десятого вечера, над Лиссом сгущались сумерки. Микроавтобус был припаркован на набережной Лаккерстоун-хиллс в цепи машин напротив череды дорогих ночных ресторанов, где жизнь только начиналась. Лиссеры — народ еще более склонный к развлечениям, чем портмены. К ресторанам — пешком, на автобусах, минивэнах, автомобилях — подкатывали разнообразные пестрые (не то слово!) компании. Часть из них не торопилась в уютное тепло изысканных заведений, а продолжала с хохотом и галдежом толпиться вокруг своих машин. Никто не обращал внимания на красный микроавтобус, в котором внутри тоже сидела какая-то компания. Никто не оказался настолько внимателен, чтобы заметить, как напряжены и озабочены люди там, внутри.
— Пойми, Реми, — спокойно, с глубокой убежденностью ответил монах Сакамото Ёсио. — Поймите меня, уважаемые друзья. Миша и Ким не говорят нам, кто они, но они хотят защитить, выручить Йона и Легина. Поверьте мне, я знаю множество способов проверки людей. Это очень разные способы, но все они очень действенные. Все это время — пока мы ехали к Красному Дому, пока мы ждали, пока мы совещались, пока мы ели, пока мы опять совещались — я применял все, поверьте мне — все! — доступные мне способы проверить этих двух людей. Я не могу сказать, кто они такие, но они — не враги. Они — друзья, они — на одной стороне с нами. Причем, совершенно не желая умалить достоинств нашего нового друга Миши, я чувствую — ощущаю, понимаю, знаю! — что особенно важно для нас присутствие Кима. Я ощущаю в нем силы, которых не понимаю, и именно поэтому считаю, что та информация, которой я еще располагаю и которой пока не поделился ни со своими уважаемыми друзьями и соседями по Акаи, ни с новыми их спутниками, ни с Мишей — я считаю, что эта информация очень важна именно для Кима, и от того, дам я эту информацию именно ему или не дам, зависит слишком многое в нашем общем будущем. Вот все, что я могу сказать. Прошу не обижаться на меня и разрешить нам с Кимом выйти из машины и побеседовать наедине.
