Лицо в темноте - Робертс Нора
Под окном полиция обнаружила отпечатки мужских ботинок, 11-й размер. Однако на земле не видно никаких следов от лестницы, никаких следов веревки на подоконнике.
Няня тоже не в состоянии помочь. Она проснулась, когда почувствовала на лице чью-то руку. Потом ей завязали глаза, воткнули в рот кляп и связали. За две встречи с лейтенантом Элис изменила свои показания по поводу времени происшествия с тридцати минут первого на два часа. Она находилась в конце списка подозреваемых, но тем не менее Лу затребовал сведения о ее прошлом.
Теперь ему предстояло встретиться с Беверли Макавой. Он постоянно откладывал разговор, особенно после изучения снимков маленького Даррена Макавоя, сделанных полицейскими экспертами.
— Постарайтесь как можно быстрее, — сказал врач. — Ей Дали легкое успокоительное, но рассудок ее ясен. Вероятно, Даже слишком ясен.
— Я не причиню ей больших страданий, чем она уже перенесла.
«А можно ли вообще теперь причинить ей большие страдания?» подумал Лу, не в силах избавиться от образа мальчика, стоящего у него перед глазами.
— Я должен поговорить и с девочкой. Она в состоянии отвечать?
— Не знаю, будет ли она говорить с вами. Она еще не сказала и двух слов никому, кроме отца.
Кивнув, Лу шагнул в палату. Хотя глаза сидящей в кровати женщины были открыты, ее взгляд не остановился на лейтенанте. Она казалась очень маленькой и слишком молодой, чтобы иметь ребенка, не говоря уже о том, чтобы потерять его. Рядом сидел Брайан с небритым серым лицом, с распухшими и покрасневшими от горя и слез глазами. Но в его взгляде Лу увидел что-то еще. Ярость.
— Сожалею, что вынужден побеспокоить вас.
— Врач предупредил о вашем приходе. — Брайан не встал, не предложил стул. Только продолжал смотреть перед собой. — Вы знаете, кто это сделал?
— Пока нет. Я хотел бы поговорить с вашей женой.
— Бев, это полицейский, который пытается выяснить, что произошло. Извините, я забыл, как вас зовут.
— Кессельринг. Лейтенант Кессельринг.
— Лейтенанту нужно задать тебе несколько вопросов.
Бев не шелохнулась. Она почти не дышала.
— Бев, пожалуйста.
Возможно, отчаяние в его голосе достигло тех глубин, где пыталась спрятаться Бев. Она прикрыла глаза, всем сердцем жалея, что не умерла, потом взглянула на Лу:
— Что вы хотите узнать?
— Все, что вы можете рассказать о том вечере.
— Мой сын мертв, — безучастно произнесла Бев. — Что еще имеет значение?
— Возможно, рассказанное вами поможет мне установить, кто убил вашего сына, миссис Макавой.
— Это вернет Даррена?
— Нет.
— Я больше ничего не чувствую. — Она смотрела на Лу большими усталыми глазами. — Ни ног, ни рук, ни головы. Когда я пытаюсь чувствовать, мне становится больно. Поэтому лучше не пробовать, не так ли?
— Наверное, какое-то время так будет лучше. — Кессельринг подвинул к кровати стул. — Расскажите мне о событиях того вечера.
Откинув голову, Бев уставилась в потолок. Монотонное описание вечеринки совпало с показаниями ее мужа и других свидетелей. Знакомые, незнакомые лица, входящие, уходящие люди. Кто-то позвонил по внутреннему телефону на кухню и заказал пиццу.
Это было что-то новое. Лу записал.
Бев разговаривала с мужем и услышала крик Эммы, они нашли ее внизу у лестницы.
— Вокруг толпились люди, — невнятно говорила Бев. — Кто-то вызвал «Скорую». Мы боялись трогать Эмму. Затем послышалась сирена. Я хотела ехать в больницу вместе с ней и Брайаном, но сначала решила взглянуть на Даррена и разбудить Элис, сказать ей, что произошло.
Я задержалась, чтобы захватить платье Эммы. Не знаю для чего, просто подумала, что оно может ей пригодиться. Я вышла в коридор. Встревожилась, так как свет не горел. Мы всегда оставляем в коридоре свет из-за Эммы. Она боится темноты. А Даррен нет, — едва заметно улыбнулась Бев. — Он никогда ничего не боялся. Мы оставляем свет в его комнате потому, что так удобнее нам самим. По ночам он довольно часто просыпается. Он любит общество. — Голос у Бев задрожал, и она поднесла руку к лицу. — Он не любит оставаться один.
— Знаю, как вам тяжело, миссис Макавой. — Но эта женщина была первой на месте преступления, это она обнаружила тело и трогала его. — Мне нужно знать, что вы увидели, когда вошли в комнату.
— Я увидела там малыша. — Бев стряхнула руку мужа, она теперь не выносила прикосновений. — Он лежал на полу, возле кроватки. Я подумала: «О боже, он попытался вылезти и упал». Он неподвижно лежал на голубом коврике, лица не было видно. Я подняла его, но он не просыпался. Я трясла его, кричала, но он не просыпался.
— Вы встретили кого-нибудь наверху, миссис Макавой?
— Нет. Там никого не было. Только малыш, мой малыш. Его забрали и не позволяют мне посмотреть на него. Брайан, во имя всего святого, почему мне его не возвращают?
— Миссис Макавой, — сказал Лу, вставая, — я сделаю все возможное, чтобы узнать, кто это сделал. Обещаю вам.
— Какое это имеет значение? — беззвучно заплакала Бев. — Какое это может иметь значение?
«Имеет, — подумал Лу, выходя в коридор. — Должно иметь».
Эмма пристально оглядела лейтенанта, и тому стало не по себе. Впервые ребенок заставил Кессельринга с тревогой осмотреть рубашку в поисках пятен.
— Я видела полицейских по телику, — сказала девочка, когда он представился. — Они стреляют в людей.
— Иногда, — ответил лейтенант, хватаясь за подвернувшуюся тему для разговора. — Тебе нравится смотреть телевизор?
— Да. Больше всего нам с Дарреном нравится «Маппет-шоу».
— А кто тебе нравится больше, Кермит или Большая Птица?
— Оскар, он такой грубый, — слабо улыбнулась Эмма.
Воспользовавшись удачей, Лу опустил боковую защитную сетку, и Эмма не возражала, когда он сел на край постели.
— Я давно не смотрел «Маппет-шоу». Оскар по-прежнему живет в мусорном баке?
— Да. И кричит на всех.
— Наверное, от крика иногда чувствуешь себя лучше. Ты знаешь, почему я здесь, Эмма? — Та молчала, лишь крепче прижала к груди старую плюшевую собаку. — Мне нужно поговорить с тобой о Даррене.
— Папа говорит, что он теперь ангел на небе.
— Так и есть.
— Нечестно, что он ушел. Даже не попрощался.
— Он не мог.
Эмма поняла. Ведь в глубине души она знала, что происходит, когда люди становятся ангелами.
— Папа сказал, его призвал бог, но я считаю это ошибкой. Богу следует отослать Даррена обратно.
Лу провел рукой по волосам девочки, тронутый ее упрямой логикой не меньше, чем горем матери.
— Да, это ужасная ошибка, но бог не может отослать его назад.
Эмма надула губы. Но девочка не капризничала, она бросала вызов:
— Бог может сделать все, если захочет. Лу неуверенно вступил на зыбкую почву:
— Не всегда. Частенько люди делают такое, что бог оказывается в затруднительном положении. Ты поможешь мне узнать, как произошла эта ошибка? Расскажи о той ночи, когда ты упала с лестницы.
— Я сломала руку, — сказала она, уставившись на Чарли.
— Знаю, мне очень жаль тебя. У меня есть сынишка, ему почти одиннадцать. Он сломал руку, пытаясь кататься на роликовых коньках по крыше.
На Эмму это произвело впечатление, и она заинтересованно взглянула на лейтенанта:
— Правда?
— Да. И еще разбил себе нос. Скатился с крыши прямо в кусты азалии.
— Как его зовут?
— Майкл.
Эмме захотелось встретиться с ним и спросить, каково падать с крыши. Это очень смелый поступок. Такой совершил бы и Даррен. И она снова прижала к себе Чарли.
— Даррену исполнилось бы в феврале три года.
— Знаю.
Лу взял девочку за руку.
— Я любила его больше всех на свете, — просто сказала она. — Он умер?
— Да, Эмма.
— И он не может вернуться, хотя произошла ошибка?
— Не может. Мне очень жаль.
Эмма должна была спросить его. Папа бы заплакал и, наверное, не сказал бы ей правду. А мужчина со светлыми глазами и тихим голосом плакать не будет.
