Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»
— Ну, уж эта обязательно приглянется, — едко заметил Власов. — С такой бабой вся жизнь — в стремени, да на рыс-сях.
— Я не в том смысле, господин генерал, — впервые почувствовал себя неловко переводчик.
— Так ведь и я тоже «не в том».
— Вы как-то странно относитесь к этой женщине, — с укором молвил лейтенант. — А ведь она была предана вам и, насколько я понимаю, спасала вам жизнь.
Сказав это, лейтенант напрягся. Как-никак перед ним был генерал-лейтенант, командарм, пусть и враждебной армии, и даже плененный. Однако реакция Власова была совершенно неожиданной. Выслушав переводчика, он вдруг виновато, почти затравленно произнес:
— А что, собственно, вас смутило, господин лейтенант. Я ведь ничего такого…
— Возможно, со временем вам удастся вернуть ее себе, — примирительно молвил Клаус Пельхау. — Теперь все будет зависеть от того, какие условия германского командования вы примете.
— Этого следовало ожидать, — скрестил пальцы худых морщинистых рук генерал, и, выдержав небольшую паузу, приглушил голос и с надеждой спросил.
— Чего именно? Что меня начнут «покупать», угрожая санкциями против Вороновой?
— Извините, господин генерал, но порой вы начинаете вести себя так, словно у вас появился выбор. А ведь ничего иного, кроме верного служения рейху, судьба вам уже не оставила. Если вы отказываетесь служить фюреру, вас ждет расстрел или лагерь, из которого вам тоже не выбраться. Правда, есть еще один путь, который, говорят, предложил начальник гестапо и большой шутник Мюллер, — выдать вас красным, энкавэдешникам. Но тогда уж вам никто не позавидует.
Власов ответил не сразу, но пауза понадобилась ему только для того, чтобы справиться с подступающей к горлу яростью.
— Ладно, лейтенант, — наконец, смиренно произнес он. — Не будем об этом. Однако вопрос: может, вам уже известно, какими окажутся условия, которые мне предложат?
— Лично мне ничего не известно. Хотя нетрудно предположить, что вам предложат перейти на службу фюреру.
— В качестве кого?
— В качестве какого-нибудь сельского старосты или бургомистра небольшого городка. Шучу, конечно. Думаю, что в качестве командующего русскими войсками.
— Предполагаете, что германцы, то есть я хотел сказать, ваше командование готово создать русские части?
— Они уже создаются, но пока что находятся под командованием германских офицеров. Так что советую смириться с таким обменом: фрау Воронову — в разведшколу, вас — в штаб русских частей вермахта. Возражений не будет?
Немного помолчав, генерал гортанно рассмеялся:
— Нашли кем торговаться со мной! Штабной поварихой!
16
Гиммлер в своих прогнозах не ошибся. В тот же день Родль доложил Скорцени, что поступила радиограмма из «Вольфшанце», от шеф-адъютанта Гитлера. В ней содержался приказ штурмбаннфюреру явиться в ставку. Незамедлительно.
— Я уже договорился о самолете, — упредил Родль первый и самый важный вопрос Скорцени. — Вылет в четырнадцать ноль-ноль. Машина будет к двенадцати.
— Этим же самолетом в полевую ставку вылетает и Кальтенбруннер?
— О вылете обергруппенфюрера мне пока что ничего не известно.
— А группа нашего романтика войны Вилли Штубера вызвана? — поинтересовался штурмбаннфюрер, не задав больше адъютанту ни одного уточняющего вопроса. В конце концов Родлю не впервые заниматься его срочными отъездами. А что касается самого вызова в «Волчье логово», то он просто не мог знать более того, что успел сообщить.
— Так точно. В составе шести человек. В том числе один русский.
— Лейтенант Беркут? — оживился Скорцени. — Хотя нет, такого не может быть. Где сейчас этот русский и как его, дьявол меня расстреляй, зовут?
— Не Беркут. Во всяком случае, Штубер представил его как-то по-иному. Впрочем, фамилии все равно не помню. Кажется, из этих, из белогвардейцев. В чине поручика.
— Тогда это не Беркут. Тем более если он белогвардеец.
— Русские уже и сами запутались, кого и кем считать: красные, белые, власовцы, «добровольные помощники вермахта», гетманцы[33], оуновцы…
— Боже вас упаси, Родль, гетманцев и оуновцев, в военной спешке и всуе, назвать русскими. Этого достаточно, чтобы вы перессорили нас с целым станом еще одних союзников, пусть и очень ненадежных. Кстати, интересно было бы знать, чем все-таки завершилась диверсионно-тыловая дуэль между Беркутом и Штубером.
Родль смотрел на него, демонстрируя абсолютное непонимание того, о чем идет речь. Однако Скорцени и не пытался просвещать его.
Когда с немой сценой было покончено, адъютант продолжил свой доклад:
— Вместе с бароном фон Штубером прибыли также фельдфебель Зебольд… Вы, конечно же, помните его…
— Все еще фельдфебель? — жестко улыбнулся Скорцени. — Ах, этот вечный фельдфебель Зебольд!
— …Ефрейтор Ганс Крюгер, Лансберг… И еще кто-то, — поморщил лоб адъютант. — Да, вспомнил: фамилия этого русского, который «не Беркут» — Розданов. Бывший белогвардейский поручик. Еще Штубер сказал, что он отлично владеет английским. Потому и прихватил его с собой.
— Английским? Это важно. Штубер, правда, несколько опережает события. Но поручик этот, со своим англо-русским, еще может пригодиться. А пока пусть всей группой поступают в распоряжение Ланцирга. И проходят тренировки вместе с курсантами особых курсов Фридентальской школы.
— И еще… гауптштурмфюрер Штубер просил принять его.
— Просил принять? Это естественно. Однако я могу доставить ему такое удовольствие лишь после возвращения из «Вольфшанце».
— Уверен, что барон обязан понять вас.
— Вот именно, Родль: обязан!
Как только адъютант вышел, Скорцени вновь принялся просматривать составленное специально для него «уточненное» досье, в котором было собрано все то самое важное, что касалось регента Миклоша Хорти, его сына Николаса (Миклоша), которого 76-летний регент почти официально объявил своим преемником; а также коменданта Будапешта генерала Бакаи и командира лейб-гвардии, начальника охраны Хорти генерала Лазара… Связи, привычки, взаимоотношения, попытки установить контакты с англичанами, американцами и… югославскими партизанами.
«Что?! — споткнулся Скорцени на сообщении о том, как Николаус пытается наладить связи со штабом партизанской армии Тито. — А зачем, собственно, ему понадобились югославские партизаны? Нет, он что, рассчитывает на помощь Тито? — рассмеялся Скорцени. — На то, что, изгнав германцев из Белграда, коммунистический вождь Югославии затем поможет венграм изгнать их из Будапешта? Наивно».
Скорцени подошел к окну, за которым вырисовывалась стена дождя. Холодного и почти потопного. Как метеорологам удалось выяснить, что через час в этой стене прорисуется вполне пригодная для полетов погода, — этого он понять не мог. Однако уже сейчас Отто сказал себе, что заставит пилота взлетать, даже если все синоптики рейха покончат при этом жизнь самоубийством. Или же пристрелит его прямо на взлетной полосе, вместе с военным синоптиком.
Скорцени вдруг вспомнилось смертельно бледное лицо пилота того самолетика, который должен был увезти Муссолини — одного только Муссолини — с вершины горы Гран-Сассо. Там вообще не было пространства для разбега, и по всей аэродинамической науке самолетик этот действительно мог взять на борт только одного пассажира. Но когда рядом с Муссолини втиснулся еще и верзила Скорцени, с набитым письмами чемоданом дуче в руках, пилот вообще оказался на грани инфаркта. А ведь стоило тогда обер-диверсанту рейха ткнуть ему в затылок дуло пистолета, сразу же — и пилот решился, и самолетик благополучно взлетел. Хотя казалось бы…
«…Впрочем, не так уж и наивно, — вернулся Скорцени к деяниям Николауса Хорти. — Ставка делается на то, что, пользуясь ослаблением германской армии, югославы освободятся без помощи англичан и тем более русских. И тогда, получив у себя на юго-западе довольно сильного славянского союзника, можно будет потребовать вывода германских войск из Венгрии.
А что, вполне достойный, а по историческим меркам, даже красивый выход из игры, не дожидаясь появления под стенами столицы русских. Слегка видоизмененный финский вариант. И следует заметить: финнам он удался. Почти удался, — уточнил про себя Скорцени, не исключая того, что следующий вызов в „Вольфшанце” может быть связан уже с „прогулкой” в Хельсинки. — Ну что ж, Николас Хорти, придется помочь тебе пообщаться с партизанами. И не только с югославскими».
— Родль, — вызвал он адъютанта, вернувшись к своему месту за столом. — Немедленно выясните: Гольвег вошел в состав группы Штубера?
— Так точно. Сам видел его, когда вся группа явилась сюда.
— А ведь он, кажется, неплохо владеет хорватским?
