Иван Козлов - Осколок ордена
Пол-литра «уговорили» за полчаса, и далее потекла беседа по душам.
— ...Меня ведь не выгнали, брат, я сам ушел! — рассказывал Гречихин. — Ресторатор неплохой мужик, но жизни не знает. Вызвал, говорит, прощаем, оставляем, но на будущее запомни: ты погоны снял, а значит, с войны вернулся, и надо все, что было там, забыть... А мы разве вернулись? Скажи, Андрюха, мы вернулись? Вот ты можешь все забыть, если у тебя кишки там...
Гречихин начал говорить так громко, что Андрей толкнул его ногой под столом:
— Тише, на нас оглядываются...
— Хрен с ними! — ответил Мишка, но голос понизил. — Пусть слышат, что мы кишки тебе обратно в живот заталкивали. И у меня вот... — Он покачал ногой. — Инвалид. Никуда не сунуться, никому не нужен. Им хорошо говорить, чтоб все забылось и все закончилось. Только мы не вернулись, Андрюха, мы все еще как на побывке, блин... В футболках ходим, а погоны на плечах чувствуем.
— Несостоявшиеся джентльмены, — криво улыбнулся Андрей.
— Это для меня непонятно.
— Поймешь сейчас. Одна наша общая красавица желает познакомиться только с состоявшимися. — Андрей вытащил из дипломата газету и показал на девочку с голыми грудями. — Узнаешь? Вы мне ее на день рождения привезли.
— Да? — Гречихин уставился на заметку. — Только я ее и знать не знаю, а если и видел в лесу... Я ведь тогда в таком состоянии был, что мужика с бабой перепутал. Ну Вадик, ну откопал! Стерва, значит?
Андрей вздохнул, ответил не сразу:
— Самое интересное, что говоришь с ней — девчонка как девчонка, и неглупая, и интересная даже... А по сути — вот она, суть.
Мишка с сожалением заглянул в пакет — и чего туда было заглядывать, коль бутылка давно пуста?!
— Слушай, — предложил Андрей. — А давай к ней в гости заскочим. Позвоним сейчас, поскольку телефон указан, узнаем адрес, зайдем в гастроном, купим что надо...
— То, что надо для таких целей, вообще-то в аптеке продают, но ход твоих мыслей мне нравится.
По телефону ответили, что Настя подойти сейчас не может, но адрес дали, и они, купив торт и цветы, поехали к черту на кулички. Уже когда вошли в подъезд пятиэтажки и стали подниматься по грязным сбитым ступеням, Гречихин вдруг вспомнил:
— Слушай, а почему — Настя? Ту вроде Наташей должны звать. Может, чтоб налоги не платить?
Какое отношение имеет имя к налогам, эту тему ребята развить не успели, поскольку стояли уже перед дверью и жали на звонок.
Им открыл качок в темной футболке, без всяких расспросов пригласил:
— Входите.
— Мы бы Настю хотели повидать, — сказал Андрей.
Качок заржал как лошадь:
— Повидать? Это что-то новое. Входите, говорю же, не маячьте на пороге. Есть у нас и Настя, и Маруся, и все, что хотите.
Теперь уже вступил в разговор Мишка:
— Ты русский язык понимаешь? Тебе сказано: позови Настю.
Качок почесал за ухом, внимательно зачем-то посмотрел на торт в руках Андрея, обернулся и крикнул в глубину квартиры:
— Хохлушка, ну-ка поди сюда! К тебе клиенты какие-то странные пришли.
Появилась девица в халате, цепко оглядела пришедших:
— Вы звонили, да? Но что-то я вас не узнаю.
— Я вас тоже. — Андрей вытащил газету и, показывая на крохотную фотографию Насти с голым бюстом, сказал: — Я ее хотел бы видеть.
— Это я и есть. Не похожа? — Она тотчас распахнула халат, оголив груди, и поманила пальцем точно так, как делала это на снимке. — А теперь?
— Простите. — Андрей тотчас развернулся и пошел вниз. — Ошибочка вышла.
Вслед за ним поспешил и Мишка. Амбал же, проводив их взглядом, забежал в комнату, сказал двум парням, сидевшим на диване:
— Дуйте за ними! Чую, не пустые, с таким тортом и таким букетом пришли!.. Только не в подъезде и без крови, поняли?
Те схватились мгновенно с мест, а амбал стал у окна — чтоб самому понаблюдать, чем закончится дело.
Увидел он мало чего. У подъезда горел тусклый свет, в углу двора, куда неспешно шли два этих странных посетителя притона, вообще ничего не было видно, но именно там и нагнали уходящих его дружки...
О том, что произошло потом, он догадался минут через пять, когда из тьмы в сторону родного подъезда, поддерживая друг друга, выползли его подельники...
А Андрей и Мишка не торопились выйти под свет фонаря, тормознули за киоском, установленным на остановке, чтоб привести себя в порядок. В принципе, стычка произошла без особого для них ущерба, разве что у Андрея пуговица от рубашки отлетела, а Мишка малость палец зашиб. Даже торт не помят и цветы не осыпались.
На другой, освещенной стороне киоска стояла девочка лет семи с мамой.
— Мамочка, купи «Чупа-чупс»!
— Машенька, ну поверь, у меня ни копейки! Вот завтра у тебя будет день рождения, а у меня как раз зарплата должна быть, и мы купим вафельный торт.
— Даже с орехами?
— Даже с орехами.
Друзья, переглянувшись, вышли на освещенную площадку.
— Сударыня, вас звать Маша? — спросил Мишка у девочки.
Мама встревоженно притянула девочку к себе:
— Что вам надо, молодые люди?
— Только одно: Карлсон поручил нам вручить имениннице торт, а маме цветы.
Торт и цветы переходят в нужные руки, Андрей и Мишка впрыгивают в полупустой автобус и смотрят сквозь стекло на завороженных маму с дочкой.
5Кабинет полковника Славина оказался более чем скромным: стол, правда, большой, полукругом, за которым разместились шесть стульев, два далеко уже не новых шкафа, сейф и ничего больше — даже такого вроде бы обязательного атрибута, как компьютер. Не было также ни ручек, ни карандашей, ни бумаги.
Едва Панин уселся на один из стульев, как вошел мужчина лет тридцати, худощавый, невысокий, с темными кавказскими глазами.
— Знакомьтесь, — сказал Юрий Кириллович. — Раш Амирханов.
И все, кто такой, почему здесь — об этом ни слова.
Раш отставил свой стул к стене и сел там, скрестив руки на груди.
— Хочешь курить — пожалуйста. — Славин в качестве примера тут же щелкнул зажигалкой и затянулся сигаретой. — Мой кабинет, пожалуй, единственный, где еще разрешается это делать. — Панин ничего на это не ответил, и Славин продолжил: — Вадим, я не хотел бы, чтоб наш разговор походил на допрос, тем не менее на четкие вопросы желательно услышать такие же ответы. Идет?
— Если это и есть первый вопрос, то как на него ответить нечетко? Конечно, идет.
— Это пока прелюдия. А вопрос такой: когда Павел Бычков попросил тебя приехать по указанному адресу?
— Эсэмэска пришла в девять вечера.
— Эсэмэску в это время он не мог отправить, поскольку был убит в районе двадцати часов, так установила экспертиза.
— Вам отдать мой сотовый, Юрий Кириллович? Чтоб убедились, что я не лгу?
— Вадим, еще раз говорю: ты не на допросе. Я с тобой советоваться хочу, а не пикировкой заниматься. Бычкова убили в двадцать, с его телефона послали вызовы тебе и Щербине, и телефон этот, естественно, уничтожили.
— Убили его, как я понимаю, не в том доме, где мы обнаружили тело?
— Правильно понимаешь. Из чего исходишь?
— Следов драки нет, а Паша не барашек, чтоб дать себя просто так прирезать.
— Тем не менее прирезали именно как барашка. Правда, угостили сначала вином с азалептином и уж потом... Потом привезли в заброшенный дом уже труп. И опять вопрос: Павел Романович не пил абы с кем.
— Со мной бы он пил.
Славин криво улыбнулся:
— Опять ты о своем! Ладно, говорю начистоту, проверяли мы, не встречался ли ты в тот вечер с Павлом Романовичем, есть ли у тебя алиби.
— И перед вами я, значит, чист, как слеза ребенка?
Полковник согнал улыбку с губ:
— Понял. Хочешь, значит, чтоб между нами не было никаких недоговоренностей, да? Ладно, открываю карты.
Он выдвинул один из ящиков стола, рыться в нем не стал, взял не глядя папку сверху, словно был готов к такому повороту беседы.
— В руки не дам, но прочесть прочту. Слушай. «И непосредственно перед вылетом вертолета капитан Панин выстрелом в упор в голову убил местного жителя Ису Гаджиева, когда тот сказал, что откажется давать ложные показания»... Прокомментировать сие можешь?
— Могу, — сказал Панин. — Никто из моей группы сие написать не мог.
— Так уверен в своих?
— Не в этом дело. Фамилию Исы из всего отряда знал только я.
— Логично. Но мы были не в курсе и пошли несколько иным путем. Трассологи поработали, выяснили, что пуля в Ису вылетела не из твоего ствола. Все. На прошлом ставим точку, в этой папке на тебя у нас больше ничего нет. Возвращаемся в день сегодняшний. Понимаешь, Вадим, что мне покоя не дает? Не вижу никаких причин, по которым хоть кому-то стоило бы убивать нашего человека. Ему всего двадцать пять, никаких громких дел за плечами, так что врагов себе еще не успел нажить.
— Может, что-то большее стоит за смертью ресторатора? Паша же этим делом занимался?
