Андрей Воронин - Инкассатор: Страшный рассказ
— Спасибо за поддержку, Лидочка, — с улыбкой сказал Юрий, — но с вашим супругом я как-нибудь и сам справлюсь. В крайнем случае руку ему, писаке, выверну…
Он все думал, как бы ему перейти к делу. Внутри у него копилось напряжение, которое требовало разрядки, а вместо разрядки приходилось шутить, улыбаться и оправдываться: дескать, я же не виноват, что все время попадаю в какие-то странные истории… Словом, Юрий уже жалел, что приехал сюда, а не назначил Дмитрию встречу где-нибудь на нейтральной территории, как делал обычно. Там, на нейтральной территории, он бы сразу взял быка за рога. Просто сказал бы господину главному редактору, что от него требуется на этот раз, и тот, как обычно, сразу же взялся бы за дело в надежде, что и ему перепадет свой клок шерсти в виде сенсационного репортажа. Правда, до сих пор написать хоть пару строк о похождениях легендарного Инкассатора господину главному редактору не удавалось, но Димочка не терял надежды и продолжал упорно отслеживать подробности биографии Юрия. Филатов подозревал, что когда-нибудь он потеряет терпение и поставит вопрос ребром: посильная помощь в обмен на эксклюзивное интервью, — и не знал, как ему в таком случае поступить. Оказываемая Димочкой Светловым помощь всегда была своевременной и очень эффективной, а вот расплачиваться за нее — то бишь давать упомянутое интервью — Юрий не испытывал ни малейшего желания.
Кроме того, в данный момент перейти к своей просьбе ему мешало присутствие Лидочки. Почему-то казалось неправильным говорить при ней о Нике — о том, при каких обстоятельствах они познакомились, как и насколько близко сошлись и как странно расстались. Юрий всегда испытывал смущение, излагая Дмитрию Светлову свои просьбы, а уж при Лидочке он не делал этого никогда. Не будь дело таким срочным, он бы подождал, пока Светловы вернутся в город, и там, в Москве, изловил бы Димочку одного, без супруги.
Тут Лидочка очень кстати заметила, что юная Екатерина Дмитриевна, закончив свои раскопки, неумело, но очень старательно сдирает с изломанной шоколадки испачканную землей обертку. С криком «Катя, нельзя!» она бросилась через весь участок пресекать безобразие.
— Ну, — сразу же сказал Светлов, который, похоже, отлично понял нерешительность Юрия, — излагай, что у тебя опять стряслось. С кем из сильных мира сего ты поссорился на этот раз?
— Да в том-то и дело, что и сам не знаю, — признался Юрий. — Не знаю даже, поссорился ли я с кем-нибудь на самом деле или это мне только кажется.
— Некоторые философы утверждают, что весь окружающий мир — это всего лишь плод нашего воображения, — заявил Светлов, протягивая ему шашлык на горячем, слегка закопченном шампуре. — Ты будешь водку или вино?
— Какая разница, если и водка, и вино мне просто снятся? — сказал Юрий, нюхая шашлык.
— Тогда водку, — решил Светлов. — Что-то ты мне сегодня не нравишься. Рассказывай, что случилось.
Юрий покосился на Лидочку, которая в данный момент пыталась отобрать у Катьки шоколадку. Шоколадка выглядела так, словно побывала под колесами грузовика, но Катька ни в какую не желала с ней расставаться — напротив, она, казалось, поставила перед собой цель во что бы то ни стало употребить шоколадку в пищу вместе с оберткой и приставшей к ней землей и намеревалась сделать это любой ценой. Борьба характеров очень быстро закончилась громким, на весь поселок, обиженным ревом.
— Рассказывай, рассказывай, — велел Дмитрий, глядя, как Лидочка берет Катьку на руки и направляется с ней в дом. — Теперь это надолго. Пока утешит, пока покормит, пока уложит…
— Черт, как неловко получилось с этой шоколадкой! — в сердцах сказал Юрий.
— Забудь про шоколадку, — строго приказал Светлов. — Рассказывай.
Юрий выпил поднесенную рюмку, зубами стянул с шампура пахнущий дымком кусок мяса и, жуя, принялся рассказывать. Расцвечивать свою речь разными эпитетами и прочими художественными излишествами он не умел, и рассказ, как всегда, получился предельно кратким. К концу этого рассказа вспыхнувший было в глазах Светлова профессиональный огонек начал понемногу угасать, а потом и вовсе потух.
— Не советую, — сказал Димочка, когда Юрий замолчал.
— Чего именно ты мне не советуешь? — осведомился Юрий, ожидавший именно такого ответа.
— Искать ее не советую, — пояснил Светлов, задумчиво жуя шашлык. — Ты уже не в том возрасте, чтобы за молоденькими медичками по всей Москве гоняться. Пусть они за тобой бегают, а не хотят — флаг им в руки и паровоз навстречу. То есть пардон. Именно в твоем возрасте мужики обычно и начинают клеиться к малолеткам, но поверь опытному журналисту: со стороны это выглядит смешно и глупо. Нелепо выглядит, понимаешь?
— Дурак ты, хоть и главный редактор, — сказал Юрий, всесторонне обдумав этот ценный совет. — При чем тут беготня за юбками?
— А разве дело не в этом? Ты что, всерьез полагаешь, что эта девица нуждается в твоей помощи? Не смеши меня, Юрий Алексеевич. Милые бранятся — только тешатся. А ты влез со своей помощью, как слон в посудную лавку, запутал все до предела, а теперь сам же и недоволен. Судя по твоему рассказу, девчонка неглупа и сразу поняла, с кем имеет дело. Любому другому мужику она бы спокойно объяснила, что ошиблась, приняв желаемое за действительное, и хочет вернуться к своему волосатику. Писатель он, говоришь? Развелось их нынче как собак — что писателей, что художников, что певцов и композиторов… М-да… В общем, не бери в голову. Скажи спасибо, что она тебя не обокрала в знак благодарности за твое донкихотство. Ты проверял, в квартире все на месте?
— Иди ты к черту, — огрызнулся Юрий. — Еще один умник выискался на мою голову! Мало мне было мента… Узко мыслишь, господин главный редактор. Весь мир — бордель, все бабы — стервы… Так, что ли?
— Насчет всего мира не знаю, — сказал Светлов, — а вот Москва…
— А по физиономии? — послышался за спиной у Юрия голос Лидочки.
Юрий не слышал, как она подошла, и вздрогнул от неожиданности.
— Значит, московские женщины тебя не устраивают, — продолжала Лидочка, присаживаясь к столу. — Я правильно тебя поняла?
— Господи, да конечно же нет! — с преувеличенным энтузиазмом вскричал Димочка, вскакивая и наливая ей вина. — Ясно же, что о присутствующих никто не говорит!
— Странно, — проговорила Лидочка, смакуя вино. — У тебя такая воспитанная мама… Как же это она не объяснила тебе, что поливать людей грязью за глаза, мягко говоря, некрасиво?
— Поливать грязью и констатировать факты — не одно и то же, — возразил Светлов. — И вообще, что это за манера вмешиваться в чужие разговоры? Ты ведь даже не знаешь, о чем идет речь!
Вместо ответа Лидочка молча указала куда-то вверх. Обернувшись вместе с Дмитрием, Юрий увидел открытую форточку и досадливо крякнул.
— Ну хорошо, — не сдавался Светлов. — Пусть будет по-вашему: Москва — милый патриархальный городок, населенный сплошными ангелами во плоти, среди которых крайне редко встречаются не очень хорошие люди, каковых людей надлежит всячески отвращать от избранного ими неверного пути… Пусть! Тогда я не понимаю…
Юрий снова крякнул и вцепился зубами в уже успевший основательно остыть шашлык. Разговор буквально на глазах выливался в пустопорожнюю болтовню, от которой не было видно никакого толку.
— Не понимаю, — повторил Светлов, бросив на Юрия быстрый взгляд, — чего вы оба от меня хотите. Если человек по природе добр и благороден, тогда волноваться не о чем. В рамках этих ваших представлений исчезнувшая девица, разумеется, руководствовалась самыми благородными побуждениями, когда скрывала от человека, с которым спала, не только свой адрес, но даже и фамилию. И, уж конечно, сбежала она по какой-то весьма уважительной причине. Например, обнаружила, что беременна, и не захотела ставить нашего благородного рыцаря перед очень неприятной перспективой усыновления чужого ребенка с наследственно неустойчивой психикой… Ну, что вы оба так смотрите? Не нравится?
— Очень не нравится, — честно призналась Лидочка.
— Да, — согласился с ней Юрий. — Так и хочется дать тебе по ушам. Но я так понимаю, что, как только запасы яда у тебя иссякнут, ты наконец скажешь что-нибудь осмысленное.
Светлов возмущенно фыркнул.
— Что-нибудь осмысленное? — переспросил он. — Изволь. Насколько я понимаю, ты забрал себе в голову, что девушку похитил ее прежний дружок. Сначала, значит, спланировал свою страшную месть, описал ее в гениальном литературном произведении и послал рукопись коварной изменнице, дабы вогнать ее в трепет. А потом подумал немного и решил, что одного трепета маловато, что надо бы, значит, привести приговор в исполнение… Так? Ох, Юрик, Юрик!.. Знаешь, в чем твоя главная ошибка? От нее, от этой ошибки, происходят все твои беды до единой. А заключается она в том, что ты, дожив до сорока лет, упорно продолжаешь судить о людях по себе. Знаешь, что неправ, знаешь, что люди совсем не такие, какими тебе кажутся, но все равно гнешь свою линию. Так вот, написать страшный рассказ могу и я. Запросто! Не так уж это сложно, особенно если зарабатываешь себе на хлеб, составляя из букв слова, а из слов — предложения. Написать, Юрик, можно что угодно, но это вовсе не значит, что писатель, во всех подробностях изобразивший даже не убийство, а, к примеру, примитивную квартирную кражу, способен эту самую кражу совершить. Даже наоборот. Я это по себе знаю. Хочется, к примеру, кого-нибудь придушить, сядешь где-нибудь в уголке, закуришь, представишь себе процесс удушения, продумаешь его до мельчайших деталей — глядишь, и полегчало. Вроде на самом деле удавил подонка, который жить мешает…
