Валерий Горшков - Тюрьма особого назначения

— Не знаю... — Один из уголков губ доктора нервно дернулся. — Возможно, это осталось еще с детства. Однажды мы в Одессе с мальчишками катались на баркасе по морю и перевернулись. Если бы не пограничный катер, то я бы с вами здесь не сидел...

Впустившие нас ворота закрылись, и в салон автобуса тотчас вошел один из «кедровцев». Он мельком бросил взгляд на нас с доктором, на сидящего за рулем автобуса водителя, после чего кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. И почти сразу же стали подниматься наружные ворота «шлюза».

— А вам, отец Павел, приходилось когда-нибудь находиться на волосок от смерти? — неожиданно спросил доктор, видимо в продолжение прерванного разговора.

Я внимательно посмотрел на него и неопределенна пожал плечами. Неужели доктор не в курсе того, что произошло полчаса назад в камере номер семьдесят два?..

— Думаю, мало найдется людей, которые могли бы похвастать тем, что не стояли на волосок от гибели. Жизнь хрупка. На все воля Божья.

— И вы стояли? — не унимался Семен Аронович.

— И я тоже. Возможно, чаще, чем кто-либо другой...

— Вот никогда бы не подумал, — недоверчиво покачал головой врач, доставая из кейса трубку и зеленый кожаный мешочек с табаком. — Да, как говорят ваши же коллеги, пути Господни неисповедимы! А я вот, отец Павел, не верю ни в Бога, ни в черта. Я — врач. Я резал сотни людей и ничего, кроме обычного мяса и костей, в них не обнаружил. На своем веку мне пришлось перевидать столько крови, что вам, извините меня, и не снилось! Почему никто из хирургов ни разу не видел внутри человека эту вашу пресловутую душу?

Я отвернулся к окну, чтобы доктор случайно не заметил моей усмешки после его слов «вам и не снилось».

Съехав с деревянного моста на лесную грунтовку, автобус покатил быстрее.

По салону стал расползаться ароматный голубой дым от хорошего кубинского табака, забитого доктором в свою старенькую трубку. Несколько раз затянувшись, Семен Аронович блаженно прикрыл глаза и опустил голову на мягкий подголовник сиденья.

— Скажите, отец Павел, что, по-вашему, заставляет людей начинать верить в Бога и ходить в церковь? — поинтересовался он, не поднимая век. — Я лично думаю — страх и отчаяние. Ведь уже давно доказано, что люди гораздо чаще обращаются к вере, а также ко всякого рода гадалкам и ясновидящим именно в минуты общественной смуты, когда отчаиваются в своих силах. Ведь недаром говорится: религия — опиум для народа!

— Вы задали очень сложный вопрос, доктор. Боюсь, я не смогу на него ответить Сколько людей, столько и судеб, и каждый человек, открывший в своем сердце Господа, открывает его по-разному.

— А вы сами? Как было у вас?

— Это нельзя объяснить словами. Вот когда сами почувствуете потребность в вере, тогда и поймете.

— О, в таком случае могу вас огорчить, батюшка, такой потребности я не почувствую никогда! — и, по-прежнему не открывая глаз, Семен Аронович улыбнулся и с нескрываемым удовольствием снова пыхнул на весь салон своей трубкой.

Когда микроавтобус проехал стоящую на обочине дороги табличку с надписью «Вологда», я уже успел порядком подустать от путешествия, продлившегося более двух часов. Хотя, вполне возможно, моя усталость была вызвана утренним разговором со Скопцовым и весьма оригинальной «исповедью» Маховского.

Водитель запарковал автобус в центре города и предупредил меня, что в моем распоряжении три часа. Доктора это не касалось, поскольку он планировал вернуться на остров лишь завтра. Ему предстояло позаботиться о пополнении запасов своей медицинской кладовой, посетив для этой цели госпиталь МВД. Мы попрощались, и я двинулся в направлении церкви, золотые купола которой успел заметить еще во время своей первой поездки.

Храм Святого архангела Михаила, судя по виду, совсем недавно заботливо привели в надлежащий вид, покрасив желтой краской деревянные стены и даже позолотив купола. Перекрестившись, я вошел в храм и сразу же ощутил душевное умиротворение. Подойдя к прилавку, где продавались свечи, иконы и православная литература, я купил пятьдесят восковых свечей и несколько экземпляров Нового Завета, а потом спросил пожилую женщину в черном платке, где мне найти настоятеля.

— А вы пройдите, батюшка, дальше и там, в самом конце, за иконой Казанской Божьей Матери, увидите дверцу. Отец Михаил, наш настоятель, сейчас у себя. А вы сами-то издалека? Чай, не местный. Наших-то священников я всех в лицо знаю.

— Я из Спасского монастыря, что на острове Каменный, — сообщил я пожилой женщине.

Она мигом изменилась в лице и стала истово креститься.

— Да как же... Да там же... тюрьма!

— Вы правы, матушка, я именно оттуда и приехал. — Вежливо поклонившись провожающей меня испуганным взглядом женщине, я пошел туда, куда она меня направила — в глубину молитвенного зала. Там я нашел нужную дверь и постучал.

— Да-да. — Сначала я услышал тихий, видимо заглушаемый ладонью, кашель, после которого раздался высокий, очень смахивающий на женский, голос:

— Входите.

Я открыл дверь и вошел.

Помещение, в котором я оказался, гак же как и вся церковь, хранило на себе неизгладимую печать времени. Обшитое темным деревом, с большим окном, низким закопченным потолком и тяжелыми шторами, оно, несмотря на крохотные размеры, каким-то чудом умудрилось вместить в себя четыре стула, двухтумбовый письменный стол темного дерева, шкаф со старинными книгами и большую икону Спасителя, висящую на стене слева от входной двери.

За столом, разложив газету, сидел маленький толстенький священник лет семидесяти, с совершенно седой бородкой и просвечивающей сквозь редкую шевелюру розовой лысиной. Он поднял на меня строгий и вместе с тем любопытствующий взгляд, какое-то время внимательно изучал мое лицо, одежду и даже обувь, после чего тем же самым высоким и непривычным для моего слуха голосом пропел:

— Да-а-а? Чем могу быть полезен?

— Здравствуйте, отец Михаил. Я священник с острова Каменный, отец Павел.

Служу там всего неделю, сегодня в первый раз приехал в Вологду и вот решил зайти, свечей купить, а заодно и познакомиться.

— Очень хорошо, очень хорошо! — засуетился толстячок, приподнимаясь из-за стола и рукой указывая мне на стул. — Если не ошибаюсь, на месте бывшего монастыря находится... м-м... исправителмюе учреждение?

— Да, в некотором роде. Там тюрьма для пожизненно осужденных. Эти люди уже никогда не покинут пределов своего последнего пристанища...

— Да-а, грешники, великие грешники, которых еще при жизни настигла кара Господня, — закивал отец Михаил. — Значит, говорите, отец Павел, недавно приехали? Если не секрет, откуда?

— Из Санкт-Петербурга. Я, собственно говоря, зашел к вам не только ради знакомства, но и но делу.

— Все, что в моих силах! — сразу же отозвался отец Михаил и внимательно посмотрел мне прямо в глаза. — Мне бы позвонить. В Санкт-Петербург. Если, конечно, не возражаете.

Дело в том, что тюрьма — объект строго режима, где каждый разговор фиксируется, а у нас с вами, людей духовного звания, часто бывает необходимость вести беседы со страждущими без постороннего участия. Вы меня понимаете, отец Михаил? За стоимость разговора не беспокойтесь.

— Конечно, конечно! — Священник мигом поднялся из-за стола. — Пожалуйста, сделайте милость. А я оставлю вас ненадолго, дабы не стеснять.

— Спасибо, — поблагодарил я настоятеля и подвинул стул, на котором сидел, ближе к столу.

Но отец Михаил тут же замахал пухлыми ручками:

— Садитесь на мое место. Никому не разрешаю, но вам можно. А я пошел.

— С этими словами он скрылся за дверью, оставив меня одного.

Я обошел стол, опустился в мягкое кресло отца Михаила, взял в руки трубку. Набрал код Питера и номер, который оставил мне генерал Корнач, и стал ждать, пока на том конце линии ответят. Наконец после восьмого по счету гудка я услышал знакомый, чуть хрипловатый голос.

— Да, говорите! — Такое сухое приветствие было очень похоже на моего бывшего командира.

— Здравствуйте, Алексей Трофимович. С вами говорит отец Павел.

— А-а, привет! — произнес генерал, ничуть не удивившись моему звонку, словно мы только вчера с ним расстались. — Ну, батюшка, как освоились на новом месте?

— Осваиваюсь с Божьей помощью. Вот довелось встретить человека, приговоренного к смертной казни за убийство... моей жены... Сегодня утром меня пытались взять в заложники. В остальном все хорошо.

— Гм... гм... — Видимо, сообщенные мною новости так озадачили Корнача, что он замолчал на несколько секунд, йотом глубоко вздохнул и командным голосом бросил:

— Давай все по порядку. И в деталях. Сначала про заложников. Что, черт побери, за ерунда?..

Подробно, зная о внимании генерала к мелочам, я рассказал про сегодняшний инцидент с Маховским. Потом передал наш разговор со Скопцовым.

Корнач снова замолчал, затем я услышал, как щелкает зажигалка, и лишь после этого бывший командир «Белых барсов» задал мне вопрос.