Курт Пфёч - Танковая бойня под Прохоровкой. Эсэсовцы в огне
Рота собралась на бывшей минометной позиции. Эрнст решил перекусить.
– Чего-нибудь съешь, Цыпленок? Поход далекий, день долгий!
Когда Блондин увидел хлеб и тушенку, только тогда почувствовал, насколько проголодался.
– Понял теперь, на что пикировали «штуки»?
– На танки в окопах.
– Не только на них. – Эрнст кивнул налево, где чадил остов танка:
– Посмотри еще раз на коробку.
Блондин повернул голову, встал и пошел, держа бутерброд в руках, до стены окопа, поднялся по мешкам с песком, внимательно осмотрел разбомбленный танк, покачал головой и вернулся назад:
– Ни разу такого еще не видел. Хотя и выглядит как танк, но таковым не является. Башни нет, зато у него огромная пушка. Странно.
Эрнст с чувством превосходства осклабился:
– Русское изобретение, мой дорогой. Берут танковое шасси и монтируют на нем 122-мм пушку. Понял? И артиллерия становится такой же подвижной, как и танки.
– Черт возьми! Не ждал я такого от иванов. Так это от них были те тяжелые «чемоданы», которые наделали нам столько беды на втором рубеже?
– Вот именно, Цыпленок. Когда я думаю о том, каким иван был сначала, то понимаю, как многому он научился.
– А когда я думаю, что было бы, если бы бомбардировщики и «штуки» не вмешались, то сейчас бы не жевал этот хлеб.
– Ни один бы хвост сюда не пролез!
– А сейчас я начинаю понимать, в чем было дело.
Блондин проглотил последний кусок бутерброда и достал из маскировочной куртки свои «домашние» сигареты. Эрнст закурил, продолжая жевать, тщательно осматривая свою еду.
– Вся артподготовка пошла насмарку, и даже реактивные минометы, – продолжал размышлять вслух Блондин. – Иваны ушли далеко назад и просто ее переждали. Рассказывали анекдоты о фрицах-дураках и дымили при этом махоркой. А потом перебежали вперед. И все в порядке.
– Если бы не одно «но», Цыпленок. Хотя я до сих пор не очень-то хорошо относился к солдатам в шарфиках, служащих под началом у Германа, но сегодня – без люфтваффе? Респект! Уважаю! Без них иваны отымели бы нас по полной.
Блондин кивнул:
– Согласен. Осколочные бомбы для пехоты и бомбы для самоходной артиллерии! Это было что-то! Это нам и открыло дверь, через которую прокатились наши танки.
Ханс сидел на ящике с пулеметными лентами.
– Слушать сюда! Наши танки прорвались! Они проехали через позиции 6-й гвардейской армии. Мы должны уничтожить остатки пехоты, оставшейся на позициях. Командир роты считает, что у ивана за позициями есть еще резервы, которые уже начали выдвижение. Так что мы должны ожидать контратаки. Если у них есть еще противотанковые пушки, опять нам придется хреново. Пулеметы в порядке?
Петер кивнул. Пауль тихо ответил:
– Так точно!
Эрнст привалился спиной к стенке окопа и прошептал:
– Вздремну чуток.
Блондин вытянул ноги и зевнул.
– Осталось только узнать, где Уни, – пробормотал он вполголоса и добавил, скорее для себя: – Он уже давно должен был подойти.
– Уни? – полусонно спросил Эрнст. – Он не очень торопливый, опять где-нибудь вляпался. Свернулся в окопчике да спит.
«Может быть, – подумал Блондин, – может быть, он действительно сейчас соблюдает полуденный тихий час и переждал артиллерийский огонь. Странно, почему я все время думаю об Уни? Ведь он уже «старик». Мы уже столько времени вместе, и я не разу не замечал, чтобы он отсутствовал. Сколько я его уже знаю? С рекрутского времени! С тех пор как инструкторы прозвали его восьмым чудом света! Все тогда ругались, только не Уни. Он улыбался и удивлялся и больше не выходил из этого состояния удивления».
Берлин. Крупный город. Трамваи и метро. Казарма с водопроводной водой, душем и крытым плавательным бассейном. И столовая. И для каждого – постель, а не мешок соломы. И так далее. Для мальчика-пастуха – новый, чужой, прекрасный мир мечты. Но он просто не мог понять, почему инструкторы именно его объявили своим особым другом. И «возвращенец в рейх», и «больная на ноги жертва переселения народов», и как только его еще не называли. Красиво и хорошо, только почему они все кричат и повторяют одно и то же? Рекрут Унэггер знал рейх, естественно, только некоторые его места, зато знал их хорошо. Казарменный коридор, двор и парадную аллею. Уни знал каждый их квадратный сантиметр. И от этого ему не становилось плохо. Естественно, в своих примитивных представлениях выросшего на природе парня он рисовал себе совершенно другие картины «Лейбштандарта», больше имевшие перекос в сторону блестящей формы, парадов, почетных караулов и постов у рейхсканцелярии. Но он принимал и другие стороны, упущенные им. Быть может, горизонтальные упражнения были предпосылкой для более позднего вертикального солдатского существования. Как Богу угодно, так он и будет делать.
Уни был доволен. Он хотел все делать как можно лучше, а в результате все получалось неправильно. Его никто и ничто не могло вывести из себя, он никогда не терял чувства юмора и наблюдал свой новый мир взглядом, о котором инструкторы говорили, что это – «залесная улыбка глаз». Известность в роте ему принес бал-маскарад.
Изобретатель военного маскарада неизвестен. Одно только было точно, что он был весельчаком и знатоком солдатского юмора.
Однажды рота в тиковой униформе построилась в казарменном коридоре.
– Слушать сюда! Вы, стадо свиней! Чтобы отвлечься от служебного однообразия – маленькая шутка. Шутка называется бал-маскарад, ясно? Маскарад является искусством переодевания и в Рейнской области и в Южной Германии продолжается целую неделю. Часто – до полного изнеможения! У нас маскарад проводится следующим образом: по приказу через пять минут рота стоит в полной походной выкладке. Потом через четыре минуты – в парадно-выходной форме! Через две минуты – в спортивных костюмах. Через пять минут – в парадной форме, и так далее. Усекли?
– Так точно, обершарфюрер!
– Соответственно, лучший в искусстве переодевания получит выходной! Остальные участники маскарада будут продолжать переодеваться дальше. Ясно?
Снова громовое:
– Так точно, обершарфюрер!
– Ну, приступим. Рота, смирно! Через пять минут клуб стоит в полной походной форме! По помещениям, бегом!
Участники маскарада побежали по комнатам, срывая с себя по дороге обмундирование, искали, выхватывали из шкафов в спешке не те предметы, ругались, меняли их, что-то теряли, в спешке вытаскивали из шкафов больше, чем было нужно, напирали, толкались, спотыкались, бежали назад и, наконец, хватая ртами воздух, вставали снова в строй в коридоре. Следовали критические взгляды покачивающего головой инструктора, смех, крики. И конечно же, первый оказался не первым, потому что что-то в его снаряжении было не так, как надо. И он, бедняга, чувствовавший себя уже олимпийским победителем, свергался с пьедестала и через пару минут бежал уже вместе с остальными.
– Через три минуты – в спортивных костюмах! Марш!
Тот же самый театр. Только вещи в шкафу уже лежат не так аккуратно, как до этого, выровненные по сантиметрам.
– Через четыре минуты в тиковом обмундировании!
Продолжительность времени менялась в зависимости от того, как хотел обершарфюрер. Ни один участник маскарада уже не находил те вещи, которые ему были нужны, и теперь начался настоящий маскарад. Только теперь увеличились шансы настоящих мастеров переодевания. Некоторые предметы одежды были надеты одни на другие, смешаны, чего-то было лишнее, чего-то не хватало. И что-то уже было чужое. Возможности комбинаций были безграничны. Появились невообразимые наборы одежды, комичные фантазийные костюмы, точно подходящие под термин «маскарад»! Инструкторы хохотали от удовольствия. Особенно удачные маски премировались.
– Вот вы – выйти из строя. – Толстый от нескольких надетых костюмов участник маскарада вышел из строя. Один наушник головного убора свисал и закрывал глаз.
– Вы что? Косая ночная сова? Солдат?
Будто совы бывают косыми. Но до уровня Полифема – одноглазого великана из «Одиссеи» – инструктор не поднялся.
Застегнутая не на те пуговицы зимняя шинель напоминала огородное пугало. Хотя ремень должен был подтягивать солдата, он принадлежал соседу по помещению, а тот был толще на два отверстия. В результате этого сухарная сумка, фляга, штык и лопата немыслимой кучей съехали вниз, к тому же все они были надеты не той стороной. То, что должно было быть сзади, теперь болталось между ног. Под шинелью у участника маскарада были только спортивные трусы, а голые ноги торчали в сапогах.
Под сдавленный смех (естественно, только инструкторов) маска была премирована и откомандирована для дальнейшего специального обхождения на казарменный двор.
– Через две минуты – в ночной рубахе! И подпоясаться!
– Через четыре минуты – в караульной форме!
Так продолжалось часа два.
– Через четыре минуты – в тренировочном костюме!
