Андрей Константинов - Сочинитель

Именно поэтому так рвался на оперскую должность седеющий капитан Кольцов — словно мальчишка. А, по правде говоря, в чем-то Алексей Валентинович и был мальчишкой, возраст ведь не только прожитыми годами измеряется, есть еще и никем официально не признанный «коэффициент неугомонности души». Так вот — с этим коэффициентом у Кольцова был полный порядок. Хотя у его начальства по этому поводу имелось особое мнение…

Алексей Валентинович бодро дошагал до своего отделения, зашел в маленький, на два стола, кабинет и начал знакомиться с поступившими материалами.

Перед самым обедом к нему заглянул начальник отделения майор Грушенко и преувеличенно радостным тоном представил Кольцову здоровенного румяного парня с перебитым носом и спокойными голубыми глазами:

— Вот, Леша, прошу любить и жаловать! Новый опер — Никита Кудасов, бывший инженер с Кировского… Вводи товарища в курс дела, учи, шефствуй, так сказать…

Пожатие у Никиты было крепким и сухим, вообще, этот парень сразу понравился Алексею Валентиновичу, чувствовались в нем внутренняя сила и этакая основательность.

— «Андроповский призыв»? — поинтересовался Кольцов у нового коллеги.

— Ага, — кивнул Никита. — Пять лет в прокатке… Теперь вот к вам. С чего начнем?

Алексей Валентинович внутренне усмехнулся: «Ишь ты, прыткий какой… быка, стало быть, за рога?» — и молча передал Никите два заявления: одно о краже детской коляски от районной поликлиники, а второе об ограблении студента Технологического института в баре «Тритон». Заявления такого рода сыпались в отделение пачками, в результате чего на каждом «земельном» опере висели по двадцать пять — тридцать дел самого широкого диапазона: от кражи лыж до квартирных разбоев. Отрабатывая весь этот «вал», инспектора уголовного розыска редко уходили домой раньше десяти часов вечера, а частенько им приходилось и оставаться в ночь… Такой сумасшедший ритм во многом определял текучесть оперских кадров, зато втянувшиеся уже не представляли себе жизнь вне розыска… Молодым операм никаких скидок на неопытность не делалось, с ними, как правило, поступали как с брошенными в воду щенками: выплывет — молодец, пусть дальше бегает, утонет — что ж, значит не судьба…

«Посмотрим, парень, надолго ли тебя хватит», — думал Кольцов, незаметно наблюдая за Никитой, в рабочей папке которого через пару дней было уже двадцать шесть заявлений. Кудасов за эти дни успел осунуться, однако не ныл и не жаловался, единственное, на чем его «прорвало» однажды — это на полнейшем отсутствии в отделении каких бы то ни было технических возможностей. Кольцов особо издеваться над начитавшимся советских детективов парнем не стал, а, доброжелательно улыбнувшись, пояснил:

— С техникой любой дурак что хочешь «поднимет»… А мы за «трудное счастье»… Шариковая ручка, пистолет Макарова, «ксива»… Мало, что ли? Ножками, ножками двигать надо — волка, как в народе говорят, ноги кормят. Высчитываешь бандюгу, берешь и — коли его на здоровье…

Никита, заподозрив все же в словах Алексея Валентиновича легкую насмешку, насупился и больше вопросов о «технической оснащенности» не задавал.

К удивлению Кольцова, через три дня вчерашний инженер привел в отделение бабку-уборщицу из булочной, у которой были изъяты похищенные у студента-недотепы часы. Спустя еще сутки Кудасов приволок полупьяного бугая, в котором заикающийся студент опознал лицо, ограбившее его в баре «Тритон» после совместного распития бутылки «Агдама».

— Лихо, — прокомментировал успех новоиспеченного опера Кольцов. — И как ты на всю эту музыку вышел?

— Да так, — небрежно бросил Никита, не замечая, что копирует интонацию Кольцова. — Сорока на хвосте принесла…

— Понятно, — кивнул Алексей Валентинович. — Пойду-ка я, воздуху глотну немного. Куришь ты, Никита, как паровоз прямо…

Кольцову хватило двух часов, чтобы полностью восстановить картину раскрытия ограбления студента. Оказалось, что на бабку-уборщицу, купившую часы с рук, стукнула продавщица из той же булочной, а непосредственно на злодея Кудасов вышел самым прямым путем: заявился в «Тритон» и душевно поговорил с барменом. Правда, имелся один нюанс. Когда бармен — из самых лучших побуждений, естественно — попытался вместо разговора о парне, ограбившем студента, угостить молодого опера колбаской и коньячком, Никита по-простому зашвырнул труженика стойки в дальний угол подсобки. После приземления на ящики бармен «вспомнил» все, что нужно — оказалось, что грабитель работал раньше в «Тритоне» швейцаром… А еще Кольцов успел перехватить этого самого бармена, несшего в прокуратуру заявление на Кудасова… Какое такое «слово петушиное» Алексей Валентинович сказал работнику «Тритона», один Аллах знает, но заявление свое бармен отдал почему-то не в прокуратуру, а Кольцову в руки. Да еще пообещал, что больше ничего такого писать не будет.

Вернувшись в кабинет, капитан посмотрел на сияющего, словно новый пятак, Никиту и сказал:

— Ну, что же, старина… Для начала неплохо. Сработано, в общем-то, грамотно. Есть, правда, одно маленькое обстоятельство…

— Какое? — насторожился Кудасов.

— Да, так, мелочевка… Прочитай для интересу.

И Кольцов положил перед Никитой листок, не дошедший до прокуратуры. По мере того, как Кудасов вчитывался в заявление, его шею, уши и щеки последовательно заливала краска.

— Да он, гнида…

— Тихо! — гаркнул Кольцов, до того ни разу не повышавший в присутствии Никиты голос. — Тихо, бабка, немцы в сарае… Я, конечно, понимаю, пролетарское происхождение — оно обязывает действовать решительно и смело. Но ты учти, одной поганой бумаженции вполне хватит для того, чтобы ты под такие фанфары загремел — на всю жизнь хватило бы… И еще: каждая твоя глупость, она не только против тебя лично преступниками повернута будет, но и против всего дела, которому мы служим! И вообще — зачем же с шашкой на пулемет? «Мяхше» надо, «мяхше», как советует Аркадий Райкин. И люди к тебе сами потянутся… Ну что, будем учиться?

— Будем, — угрюмо кивнул Кудасов. — Спасибо вам, Алексей Валентинович.

С того дня Кольцов действительно основательно принялся за обучение Никиты азам сыскной работы. Собственно говоря, это было даже не обучение, а скорее натаскивание — то, что рассказывал и показывал личным примером капитан лейтенанту, нельзя было прочесть ни в одном учебнике, и в школах милиции такого курса не было. Алексей Валентинович учил Кудасова не только методике раскрытия преступлений, он объяснил бывшему инженеру, как выжить в Системе, не превратившись при этом в подхалима и сволочь. Кольцов «ставил» Никите оперское мышление, рассказывал, как распознать в человеке будущего потенциального «помощника» — сыскари старой школы очень не любили слово «агент» и почти никогда не употребляли его. Капитан терпеливо разжевывал Кудасову, как надо находить след, где его, казалось бы, и в помине нет, как идти по этому следу, как, при необходимости, «сбрасывать» собственные следы.

В общем, Кольцов учил Никиту оперскому образу жизни, и, надо сказать, ученик радовал и удивлял своего наставника — Кудасов все схватывал буквально на лету, казалось, он был просто рожден для этой работы, а в инженеры попал по недоразумению… Правда, успехи Никиты, возможно, объяснялись еще и «преподавательским» талантом Кольцова — капитан умел объяснять самые сложные и деликатные вещи очень доходчиво, образно и кратко…

Алексей Валентинович все больше привязывался к сильному и симпатичному парню — ничего удивительного в этом не было, своих-то детей Бог Кольцову не дал… Для Никиты же капитан стал просто непререкаемым авторитетом. Довольно быстро их тандем самым благотворным образом начал сказываться на проценте раскрываемости в отделении, и в конце марта на итоговом совещании майор Грушенко, говоря о «влившихся в ряды милиции новых кадрах», даже привел в пример Кудасова — Алексей Валентинович (которого почему-то не хвалили), сидя на жестком стуле в ленинской комнате, довольно жмурился, словно все комплименты достались ему самому.

Два опера — старый и молодой — работали в настолько плотном контакте, что в начале апреля Никите уже казалось, будто он знает Кольцова давным-давно. Фактически расставались они лишь для того, чтобы немного поспать ночью — про выходные Никита забыл напрочь, а Алексея Валентиновича и раньше давно уже не тянуло в пустую квартиру… Нет, какие-то женщины в жизни капитана, что называется, присутствовали (точнее — мелькали), по крайней мере они звонили Кольцову на работу и пару раз «натыкались» на Кудасова, но когда Алексей Валентинович ухитрялся встречаться со своими «пассиями» и кто они были такие — оставалось для Никиты загадкой. Кольцов не любил распространяться о своей личной жизни, а за месяц с небольшим Кудасов уяснил, что капитан говорит только то, что сам осознанно хочет довести до собеседника, если же он не желает о чем-то рассказывать, спрашивать, выпытывать, «пробивать» — бесполезно. Алексей Валентинович умел при необходимости засыпать собеседника ворохом слов, не давая при этом никакой информации. И не то, чтобы Кольцов не доверял лейтенанту — наоборот, иногда старый битый жизнью опер говорил Никите такие вещи, какие не говорил до этого никогда никому из своих коллег, но… Очень многие страницы трудовой биографии и личной жизни Алексея Валентиновича были для Кудасова «черными дырами».