Юрист - Гришэм Джон
Кроме всего прочего, Кайл был доверенным лицом мисс Брайли, слегка повредившейся разумом, но совершенно безобидной старушки, которую в Йорке не пускала на свой порог уже ни одна адвокатская контора. Пожилая полоумная дама ковыляла по городским улицам, толкая перед собой детскую коляску, набитую пачками бумаг. По убеждению мисс Брайли, бумаги эти неопровержимо доказывали, что ее умерший в возрасте девяноста девяти лет отец (причем, как говорила старушка, умер он явно не своей смертью) был законным наследником владельца богатейших угольных копей на востоке Пенсильвании.
Ознакомившись с «документами», Кайл пришел к однозначному выводу: мисс Брайли еще в меньшей степени дееспособна, чем считают городские юристы. Но и это не помешало ему с бесконечным терпением выслушивать гневные филиппики пожилой дамы, горевшей желанием вывести на чистую воду «бездельников бюрократов». К тому времени Кайл зарабатывал уже целых четыре доллара в час, причем каждый цент был обильно полит его по́том. Отец доверял сыну важнейшую задачу отсева из числа потенциальных клиентов тех, кто заставил бы фирму тратить время впустую.
Если не говорить об обычных для каждого юноши мечтаниях о карьере профессионального спортсмена, Кайл очень давно решил для себя, что станет юристом. Он еще не знал, как именно и где начнет практику, но, уезжая из Йорка в Дьюкесну, почти не сомневался: обратной дороги нет. Не сомневался в этом и Джон Макэвой, хотя в глубине души продолжал надеяться, что еще испытает гордость, когда фирма вдруг обретет звучное имя «Макэвой энд Макэвой». Джон всегда требовал от сына усердия и отличных оценок, потому его ничуть не удивляли успехи Кайла сначала в университете, а затем в юридической школе. Когда Кайл впервые отправился на собеседование в крупную фирму, у отца уже было четкое мнение по данному вопросу.
Позвонив домой, Кайл сообщил родителю, что прибудет в Йорк к вечеру пятницы. Отец и сын договорились поужинать вместе.
В половине шестого вечера подойдя к дверям офиса, Кайл увидел, что там кипит работа. По пятницам большинство юридических контор города закрывались раньше обычного: к шести часам их владельцы и сотрудники предпочитали наслаждаться в баре первой кружкой пива либо отправлялись в местный клуб. Джон Макэвой оставался в своем кабинете допоздна: многие его клиенты получали зарплату в конце недели и заглядывали в офис, чтобы выписать скромный чек или поинтересоваться положением вещей. Последний раз Кайл был в Йорке на Рождество, около полутора месяцев назад, и сейчас удивился, видя, в каком запущенном состоянии отцовская контора. Ковровые дорожки в коридорах нуждались в срочной чистке – если не в замене, еще больше просели полки стеллажей. Поскольку Джон не расставался с сигаретой, курение в офисе было разрешено; под пожелтевшим потолком клубился густой сизый дым.
Когда на пороге внезапно возник Макэвой-младший, секретарша Сибил от испуга едва не выронила телефонную трубку. Кое-как положив ее на аппарат, женщина вскочила и с радостным воплем прижала Кайла к необъятной груди. Они расцеловались. Благодаря помощи Джона Макэвоя Сибил без особых потерь уже прошла через два развода, а теперь безропотно ждал своей очереди и ее нынешний супруг. Об этом Кайл узнал еще во время рождественских каникул. Сейчас в штате конторы числились три секретарши и два сотрудника. Пройдя из комнаты в комнату – сначала на первом этаже, затем на втором, – Кайл поприветствовал их всех. Подчиненные отца наводили порядок на столах и готовились разойтись по домам. Босс, если желал, мог торчать здесь до полуночи, но простых смертных в пятницу вечером ждали более приятные дела.
Кайл сидел в закутке, где была установлена кофеварка, медленно пил диетическую кока-колу и прислушивался к звучавшим в коридоре голосам. Уклад жизни в провинции поражал патриархальностью. Здесь, в Йорке, в фирме отца работали не сотрудники и клерки, а, скорее, друзья, люди, которым он мог доверять. Временами и тут воцарялась суета, однако контора никогда не походила на сумасшедший дом. Босс был отличным парнем, таким, кого любой сам выбрал бы себе в адвокаты. Клиентов знали не только по именам, но и в лицо. Коллеги на противоположной стороне улицы, все до единого, – добрые приятели. По сравнению с Нью-Йорком – совсем другой мир.
Уже не в первый раз Кайл задавался вопросом: почему он не рассказал все отцу? Все, до мельчайших подробностей? Об Илейн, о ее голословных обвинениях, о копах и их желании слепить дело? Пятью годами ранее Кайл был почти готов броситься к отцу за помощью, но момент оказался упущен, и Джон Макэвой до сих пор пребывал в полном неведении относительно неприятного эпизода с его сыном. Никто из четверых – Кайл, Джой Бернардо, Алан Строк и Бакстер Тейт – не сказал ни слова родителям. Расследование заглохло еще до того, как у них появилась необходимость сделать это.
Если пойти на откровенность сейчас, то отец прежде всего спросит: «Почему ты молчал раньше?» Ответа у Кайла не было. А ведь дальше последуют и другие вопросы, не менее трудные. Старый законник умел выпытать у противной стороны все, что необходимо суду, – этого у него не отнять. Теперь сыну оставалось только надеяться на лучшее.
То, о чем Кайл намеревался поведать сейчас отцу, тоже было весьма непросто.
После того как контору покинул последний клиент, попрощалась и ушла Сибил, отец и сын удобно расположились во вращающихся креслах. Потек неспешный разговор о баскетболе, результатах чемпионата по хоккею. Затем перешли к семье, сначала вспомнили сестер-близняшек, за ними – Пэтти.
– Твоя мать знает, что ты в городе? – осведомился Джон.
– Еще нет. Позвоню завтра. У нее все в порядке?
– Никаких перемен. В полном.
Пэтти жила и работала в переоборудованной мастерской на окраине Йорка. В просторном помещении имелось множество окон, которые пропускали достаточно света, необходимого для воплощения на холсте фантазий художника. Аренду и коммунальные услуги оплачивал Джон, не считая ежемесячного чека на три тысячи долларов. Эта сумма была не алиментами, а просто его даром: он считал, что обязан помогать бывшей жене, поскольку сама Пэтти содержать себя не могла. Если за минувшие девятнадцать лет она и сумела продать какую-нибудь свою картину или скульптуру, то, кроме покупателя, об этом никто не знал.
– Я звоню ей каждый вторник, вечером, – сказал Кайл.
– Вот и умница.
Пэтти не нужен был ни компьютер, ни сотовый телефон. Как личность на редкость противоречивая, она была подвержена таким перепадам настроения, что даже у родственников глаза округлялись. В душе Джон все еще любил ее, потому и не хотел вступать в новый брак – хотя отказывать себе в женском обществе тоже не намеревался. Пэтти дважды завязывала романы, оба раза с друзьями-художниками, и оба закончились самым грустным образом. Джон приезжал к ней, помогал «собирать осколки». Их отношения были, мягко говоря, сложными.
– Как учеба? – поинтересовался отец.
– Почти спустился с горы. Через три месяца – выпуск.
– В это трудно поверить.
Судорожно сглотнув, Кайл с трудом выговорил:
– Насчет места работы я передумал. Пойду на Уолл-стрит, в «Скалли энд Першинг».
Макэвой-старший неторопливо закурил новую сигарету. Крепко сложенный, но без намека на полноту, в шестьдесят три года он все еще обладал густым ежиком волос, абсолютно седых. Шевелюра двадцатипятилетнего Кайла была намного реже.
Отец глубоко затянулся «Уинстоном», бросил на сына изучающий взгляд поверх тонкой круглой оправы очков.
– У тебя на это есть серьезная причина?
Подготовленный список доводов Кайл выучил наизусть, сознавая тем не менее, что все они прозвучат невыразительно и плоско.
– Юридическая деятельность pro bono видится мне бессмысленной тратой времени. Я в любом случае окажусь на Уолл-стрит, так почему не сразу?
– Не верю.
– Да, да, ясное дело. Потеря лица.
– Хуже. Ты продаешь себя. Ничто не заставляет тебя начать карьеру в этом корпоративном террариуме.
