Вся Президентская Рать - Владимир Моисеевич Гурвич
Я приехал в офис довольно поздно, настолько измотанным, что едва вылез из автомобиля. Давно я так не колесил по городу. Больше всего мне хотелось отправиться домой и завалиться спать, но нужно было провести вечернее совещание, чтобы получить полную картину того, что удалось моим сотрудникам сделать за сегодня и наметить планы на завтра.
Весь коллектив центра уже ждал меня. Ко мне подошел Сабов. На его лице гостило какое-то странное выражение.
— Вас поджидает одна особа, она сидит уже больше часа. Мы предлагали ей прийти завтра, но она сказала, что намерена вас ждать до упора.
— Кого еще принесла нелегкая. Сейчас не до встреч. Выпроводите ее.
В этом момент из соседней комнаты вышла женщина. По выражению ее лица я понял, что она слышала то, что я только что сказал.
— Здравствуйте, Станислав Всеволодович, — решительно проговорила она. — Я сознаю, что я очень не кстати, но я должна с вами переговорить. Иначе будет поздно.
Я молча смотрел на нее. Хотя лично мы были не знакомы, но я хорошо знал эту вечернюю посетительницу. Впрочем, ее знал не только я, но и вся страна. Это была одна из руководителей Либеральной партии Ирина Орестова.
Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.
— Хорошо, пройдемте в мой кабинет, там и поговорим. Ни кому не расходиться! — громко сказал я своим сотрудникам. И в ответ получил целую очередь недовольных взглядов; время было позднее и всем хотелось домой. И я вряд ли мог их осуждать за это желание.
Мы сидели напротив друг друга в моем кабинете. Я внимательно рассматривал свою посетительницу. Пожалуй, ее нельзя было назвать в полной смысле этого слова красивой, для нее больше подходил другой термин: очаровательная. В ней ощущалась такая глубина женской природы, от которой кровь начинала пульсировать в висках. Я знал, что около двух лет тому назад у нее трагически погиб муж, тоже известный политик, ее товарищ по партии. Вернее его убили прямо в подъезде дома, где они жили. Но ни тех, кто стрелял в него, ни тех, кто направлял руку убийц, так и не обнаружили. Наша контора тоже занималась этим делом, но затем процесс поисков преступников постарались спустить на тормозах, лишь периодически делая для публики какие-то заявления, дабы общественность думала, что поиски злоумышленников продолжаются. Я не знал, поступил ли такой приказ свыше, то ли руководство ФСБ само решило не форсировать события, так как по слухам нити преступления вели куда-то наверх, в высшие эшелоны власти. А там, как известно, царят свои законы, не писанные, но соблюдаемые. И скорей всего виновников в этом заказном убийстве так никогда и не отыщут, даже в том случае, если они будут известны. Причем, я не исключал того, что кое-кому из руководителей высокого ранга хорошо было известно, кто это сделал. На самом деле, такие злодеяния расследовать бывает легче, чем чисто уголовные дела, так как интересы замешанных в него фигурантов часто находятся едва ли не у всех на устах. Но когда нет политической воли, когда не ставится задача поймать преступников, все стопорится.
Пауза затянулась, так как не только я, но и она весьма пристально изучала мою особу. Я не мог не думать о том, что вряд ли сейчас могу произвести на нее неотразимое впечатление. Вид усталый, глаза красные, грязные волосы слиплись, тенниска не первой свежести, несколько раз за день обильно орошенная потом. Такой мужчина мог понравиться разве что извращенке. А она была на нее совсем не похожа. Более того, насколько я знал, после гибели супруга никто не смог завоевать ее благосклонности, хотя таких попыток было немало. Она не только привлекательна, известна, но и достаточно богата. У меня на этот счет были некоторые сведения.
— Я вас слушаю, Ирина Константиновна, — решил прервать я продолжающуюся паузу, помня о том, что меня ждут мои сотрудники.
— Сегодня мне стало известно, что ваш центр заключил договор с блоком «Спасение отечества».
— Информация в наше время распространяется очень быстро, — отметил я.
Орестова кивнула головой.
— Да, быстро. И я очень огорчилась, узнав об этом.
Я состроил удивленное лицо.
— Могу я узнать, почему?
— Думаю, вы и сами все понимаете.
— И все же прошу вас сказать, вряд ли есть смысл оперировать предположениями.
Орестова пристально посмотрела на меня.
— Мы не думали, что именно вы возьметесь за это дело.
— Я не понимаю, почему вы так думали. И кто, кроме вас, относится к этому «мы»?
— Мы — это президиум нашей партии. Мы внимательно следили за предыдущей вашей кампанией, и у нас сложилось впечатление, что в отличие от всех остальных политтехнологов вы к большому удивлению вели себя честно, не использовали «грязные» технологии.
— Так и есть. И сейчас собираемся вести себя честно.
Орестова нервно взмахнула рукой.
— На этот раз вам не удастся повторить ваш подвиг.
— Мы постараемся.
— Зачем вы так говорите, вы ведь отлично понимаете, что творится.
— А можно узнать у вас, что творится?
— В стране формируется режим единоличного правления президента и его окружения, самый настоящий авторитарный строй. Президент с помощью совей администрации старается подмять под себя все политические силы: от левых до правых, от умеренных до самых экстремистских. Они никем не брезгует, если политическое движение согласно принять покровительство власти. Реализуется безумный план по консолидации всех кого можно под знаменем одного человека. Нам тоже предлагали присоединиться к этой коалиции, но мы наотрез отказались. Недавно мы провели пленум президиума нашей партии и большинством голосов решили сопротивляться этим попыткам. Если раньше мы находились в конструктивной оппозиции, то теперь переходим в непримиримую оппозицию.
Несколько секунд я молчал, обдумывая услышанное.
— Но это ваше полное право, но причем тут я. Я не состою в вашей партии, и ни в какой другой — тоже.
— Вы либо заблуждаетесь, либо говорите заведомую неправду. Вы состоите в партии президента, иначе бы вам не доверили такое ответственное
