Дмитрий Красько - Волк-одиночка
Из дома я вышел в половине второго. На повестке дня стояло два вопроса — посещение больницы и таксопарковского гаража. Третий вопрос был дополнительным — проверить, нет ли за мной хвоста. Хотя я и не был уверен, что сумею его обнаружить, окажись он в действительности. Поход в подвал за оружием я решил отложить на потом.
В больнице мне необходимо было забрать свои вещи — те из них, которые уцелели. Кое-что, думаю, должно было уцелеть. Я не рассчитывал получить обратно пистолет — нафиг нужно, пусть находится там, где находится сейчас, мне не жалко.
Поймав частника — таксистов я даже не пытался останавливать, опасаясь, что весть о моей измене распространилась по всем таксопаркам города, а значит, для многих знакомых и даже незнакомых коллег я стал нежелательным пассажиром. Вот частник — другое дело. Этот за определенные бабки хоть мамонта из мезозоя доставит. Ему по фигу, что Генаха Кавалерист при виде меня плюет себе под ноги ядовитой слюной, а Рамс дарит меня видом своей краснощекой задницы. Частник деньгу зашибает.
Причем, в отличие от таксистов, частники редко отличаются болтливостью. Такой вот и мне попался. Спрятав пятнашку, протянутую мной, в карман, он без лишних слов открыл запор двери, дождался, пока я усядусь, после чего быстренько доставил меня туда, куда я хотел. И укатил ловить следующего клиента. И все это — молча. В его машине говорило только радио, да и то в основном чушь.
В больнице на меня посмотрели, как на приведение. Медсестра в приемном покое выкатила буркалы, как стрекоза, которую изнасиловал муравей. Эта была та самая черноволосая, потертая жизнью и ее обитателями красотка. Вторым действием, последовавшим сразу за выкатыванием глаз, стало то, что она выскочила из-за своего вахтенного стола и умчалась куда-то, так памятно подергивая на бегу ягодицами.
Наступила, как я понял, моя очередь выкатывать глаза из орбит, что я и проделал. Ни тебе «здрасьте», ни «до свиданья» — выскочила, убежала, и вся любовь. Даже номера полевой почты не оставила. Ужасно невежливо.
Но вскоре перезрелая красотка в белом халате появилась снова. В сопровождении того самого доктора, что по доброте душевной наобещал мне аж две недели постельного режима.
Медик со своей спутницей в кильватере приблизился и строго уставился, почему-то, мне в рот:
— Явился?
Мне ничего не оставалось делать, как развести руками — ну, да, явился.
— А где Вера? — снова строго спросил доктор.
— Какая Вера? — я еще сильнее вытаращил глаза, потому что, по-честному, ничего не понял.
— Медсестра Вера, — повысил голос доктор. — Которая дежурила в ту ночь.
— Понятия не имею, — снова — в третий раз! — честно ответил я. — Меня из вашей больницы сперли самым наглым образом. Прямо посреди ночи. Я от страха даже сознание потерял и в памперсы написал. Три здоровых и страшных мужика. Но никого из них Верой не звали. А будете приставать, я на вас в суд подам. За моральный ущерб. Замучаетесь платить. Что за порядки у вас? Я так на одни памперсы работать буду.
— Это правда? — спросил доктор, помягчев.
— Конечно, — кивнул я. — Памперсы-то одноразовые. А ты знаешь, сколько они стоят?
— Я не про памперсы, — промямлил медик. — Ты действительно не знаешь, где Вера?
— Не, ну вы посмотрите на этого виртуоза шприца и аспирина! — хихикнул я. — Я ему сообщаю, что меня из его богадельни посреди ночи сперли трое каких-то уродов, которыми американцев сорок лет пугали, а он о какой-то Вере беспокоится, которую я и в глаза не видывал!
— Тише, тише! — умоляюще замахал руками совершенно убитый доктор. — Я вас прошу, не кричите — услышат пациенты, разволнуются, а это нам ни к чему.
Как интересный момент, я отметил, что он вроде как и не удивился тому, что меня украли из больницы. То, что принял мои слова на веру — факт. То, что испугался — тоже факт. Значит?.. А вот что это значит, я пока понять не мог. Вряд ли доктор был связан с похитителями — слишком испуганно выглядел, не тянул на преступника. Скорее всего, как-то случайно узнал о происходящем, но, понимая, что поделать с этим ничего не сможет, решил заткнуться и молчать в тряпочку. А может, его припугнули чем-то, продемонстрировали возможности мафии, и он согласился, что это грандиозно. Всякое могло быть.
— А отошли-ка ты сестру обеды разносить, — медленно проговорил я, глядя ему в глаза, словно старый гипнотизер. — Перекинуться надо парочкой слов.
Доктор вздрогнул, повернулся к красотке и пробормотал:
— Людмила Викторовна, сходите, разнесите обеды больным.
— Обед давно кончился, Николай Федорович, — растерянно возразила она.
— Тогда ужин разнеси, — я перевел свой удавий взгляд на нее. — Если ужин кончился, тогда утки разнеси. Таблетки разнеси. Все здание разнеси, только не стой тут. У тебя уши нежные, розовые. А наших разговоров послушаешь, они у тебя толстыми, трубчатыми станут. Синими. В общем, свободна.
Медсестра заворожено кивнула и пошла прочь. Я подивился. Вот вам, граждане, пример обыкновенного чуда. На старости лет у ничем не примечательного товарища Мешковского прорезался талант гипнотизера, которого за ним раньше отродясь не наблюдалось.
Снова посмотрев на доктора, я медленно и сурово проговорил:
— Пойдем куда-нибудь. Поговорить надо. Тет на тет. Чтоб ни одно лишнее ухо в наш разговор не вклинивалось. Организуй отдельный кабинет.
Доктор побледнел, и стало видно, что у него трясутся губы и руки. Он повернулся и пошел куда-то. Куда — не сказал, но я так понял — организовывать отдельный кабинет. А потому пошел за ним.
Особо напрягаться испуганному медику не пришлось. Он просто протопал в свою рабочую обитель, где и расположился за столом. Я устроился в кресле напротив и снова уставился на него невинными, как у младенца, но очень дьявольскими очами:
— Рассказывай, праправнук Гиппократа!
— О чем? — он скромно потупился и принялся крутить в пальцах какой-то маленький, подцепленный с поверхности стола предмет. То ли скрепку, то ли неизвестный мне медицинский инструмент.
— Обо всем, что знаешь. Опусти младенчество, юношество и зрелость. Начни сразу с того момента, как я здесь появился.
Доктор вздрогнул и сник еще больше.
— Они пришли… Трое, как ты и говорил… Сидели там же, где и ты сейчас…
— Что, все трое? — я удивился.
— Нет. Двое стояли за спинкой. И сказали, чтобы я — ни гу-гу. А то они позаботятся, чтобы Вере было плохо. Если бы со мной — это другое дело, этого я не боюсь. Но с Верой… Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.
— Любимая? — понимающе спросил я.
— Невеста, — уточнил он.
— И что?
— Они сказали, что придут вечером. Только вы тут вечером нажрались и бедлам устроили. Я даже думал, что милицию вызывать придется. Когда они пришли, так им и сказал. Они тебя сразу трогать не стали, сказали, что придут ночью. А ихний главный…
— В квадратных очках, пятнистый? — уточнил я.
— Да, — кивнул доктор. — Он сказал, чтобы я смотрел за Верой, а то с ней может что-нибудь случиться. И так неприятно усмехнулся. А ночью меня тут не было — не моя смена, что я тут делать буду? Прихожу сегодня утром, мне говорят, что исчез ты и исчезла Вера. Вот я и подумал, что вас вместе… Нет?
— Как видишь, — сказал я. — Даже ни разу. Хотя, конечно, может быть, что отсюда нас забирали вместе. Я сознание еще в палате потерял, а в себя пришел только в машине. Но никакой Веры там не было — только я, те трое, да водитель.
Так мы сидели и пялились друг на друга. Наконец доктор не выдержал и выкрикнул визгливым фальцетом:
— Ну, что еще?
— А что? — удивился я. — Есть еще что-то?
— Нет! — взвизгнул он. — Отстань от меня! Ничего я не знаю! Я хочу знать, где Вера!
— Не знаешь, но знать хочешь, — констатировал я. — Это хорошо. Это обнадеживает. Можно рассчитывать, что ты не откажешь мне в медицинской помощи, когда я в ней буду нуждаться? А я взамен обещаю поузнавать, что стало с твоей Верой.
— Правда? — он с надеждой посмотрел на меня. — Тогда, конечно, можешь рассчитывать.
— Вот и чудненько, вот и договорились, — я довольно потер руки. — А пока выпиши-ка мне справочку, что я все это время, плюс недельку-полторы, провел в вашем антиблошнике, чтобы я ее на работе мог предъявить. Да прикажи отдать мои вещи. Те, конечно, что сохранились.
— А ты что, уходишь? — ошарашено спросил доктор. — А лечиться?
— А твою Верочку искать? — в свою очередь, спросил я. — Пусть больные лечатся, а у меня голова пока в порядке, да и дел невпроворот. И это… Если менты снова интересоваться будут… А они интересоваться будут — на предмет беседы со мной… Говори им, что у меня дикий бред и полная невменяемость. Денька на три еще.
— Ну, как знаешь, — недоверчиво протянул доктор. Вытянул бланк из кучи таких же, заполнил его и протянул мне. — Это ты на работе покажешь. Я на всякий случай больничный тебе еще на пару недель продлеваю. — Встал и вышел.
